Неподалеку, на расстоянии нескольких ярдов, раскинулось поле одичавшего маиса. Со второй попытки Клэю удалось подняться на ноги, за салуном он нашел старую жестяную банку, зачерпнул воды, разжег небольшой костер из сухих веток, и вскоре у него закипела вода. Он собрал немного маиса, растолок его и сделал мазь, которой замазал раны, после того как промыл их горячей водой.

Это была медленная и мучительная процедура, и он несколько раз останавливался передохнуть. К счастью, пуля прошла навылет. Когда раны были обработаны, он подозвал пятнистого, снял с него седло и уздечку и отпустил пастись около ручья. Для себя он нашел фундамент обвалившегося дома и устроился так, что бы солнце пригревало его.

Белл проснулся неожиданно и быстро глянул на солнце. Он, должно быть, проспал не менее двух часов. Он прошел к ручью и снова вдоволь напился.

Клэй уселся и начал глядеть на воду. Лицо горело, во рту пересохло. Он снова промыл раны и сменил мазь. Ощутив голод, пожевал сушеной оленины из седельных сумок, затем завернулся в одеяла и улегся спать.

Голова страшно болела, а раненое плечо немилосердно жгло. Он все время сжимал и разжимал пальцы, понимая опасность, которая ждет его, если он не сможет владеть револьвером.

Несколько раз он терял сознание, то ли во сне, то ли от слабости, он не знал. Ему казалось, что тени подглядывают за ним, прячась за деревьями. Белл смотрел в бескрайнее небо, зачарованный необычной формы облаком, которое он наблюдал большую часть дня. Застрекотал кузнечик… в горячем воздухе запели цикады. Он лежал спокойно, и через некоторое время разомлевший от жары, под звуки пения цикад и журчания ручья, заснул.

Белл проснулся в полной темноте. Ночь пришла, когда он спал, и вместе с ней — потянуло холодом с горных вершин. Его лихорадка исчезла, и он трясся от холода, несмотря на одеяла. Он дополз до ручья и начал пить. Вода была холодная, но она, как магический эликсир, дала ему новую жизнь и силу. Напившись, он завернулся в одеяла и улегся. Голова болела меньше, и плечо жгло не так сильно.

Ветер зашевелил верхушки сосен, в лесу заскрипели ветви. Заброшенные здания издавали еле слышимые скребущие звуки. Оторвавшийся ставень качался на ржавых петлях, раздавался топот спешащих куда-то маленьких ножек, что-то крохотное и живое шелестело в высокой траве. Луна поднималась как раз над хребтом, она отбрасывала длинные тени за заброшенными домами и превращала буйную траву на улице в серебряный струящийся поток.

Ему нужно двигаться. Разум подсказывал, что он должен двигаться, но мышцы отказывались подчиняться. Он теснее сжался в одеялах и смотрел, как восходит луна, пока она не поднялась над темным зазубренным хребтом. На него глядели широкие черные окна без стекол. Ему нужно двигаться. Он должен встать, накинуть на коня седло. Он должен вернуться. Они думают, что он мертвый. Его ребята решат отомстить за него, и в результате погибнут люди.

Он перевернулся на живот и поднялся на колени. Конь щипал траву рядом, и он подвел его к седлу. Разгладив попону, он нагнулся и поднял тяжелое ковбойское седло, подождал, собираясь с силами, затем закинул его на спину

Выдохшись от усилия, Белл прислонился к коню, пока не унялись тяжелые удары в голове. Затем надел уздечку и сунул винтовку в седельный чехол. Крепко схватившись за луку, он подтянулся и устроился в седле, накинув на плечи одеяла.

Зарубка была ближе — он поедет туда. У него не было лекарства от пульсирующей боли в плече, но он никогда не щадил себя. Ранен он был не впервые и не раз видел, как лечили пулевые ранения, проталкивая палочкой шелковый платок, смоченный в лекарстве — любом, которое было под рукой.

Добродушный по отношению к другим, он был суров к себе: раненый или нет, он не имел права сидеть в укрытии, когда другие рискуют жизнью, чтобы защитить его имущество. При этой мысли он почти забыл боль. Возникшее чувство гнева пугало его. Клэй Белл внешне всегда был спокоен. На самом деле он был человеком жестоким и вспыльчивым, тщательно скрывающим свою истинную натуру. Но иногда в исключительных обстоятельствах он давал волю своей вспыхнувшей ярости. Он всегда чувствовал себя среди друзей… он должен вернуться к ним…

Достигнув ручья Дип, он перевел коня через поток на другой берег. Снова начался жар. Прохлада ночи не приносила облегчения, он дрожал от боли и ярости.

Он жил спокойно, вдалеке от тропы войны и людей, которым нравится убивать. Он тщательно строил здесь свое будущее. А теперь алчность одного человека могла уничтожить все это, разрушить его здоровье, перевернуть жизнь ему, который никому никогда не сделал ничего плохого. Из-за безжалостной жестокости этого человека, возможно, скоро умрет Берт Гарри.

И кто-то из засады пытался убить самого Клэя.

Ветки хлестали по плечам, голова словно налилась свинцом. Жар, боль и луна, смутно видневшаяся в широком небе, — все слилось воедино для Белла. Вокруг Него, справа и слева высились деревья. Он сидел в седле, как пьяный, и в голове у него была одна мысль: что нужно сделать, чтобы отомстить за все…

Вдруг он почувствовал, как напряглись мышцы мустанга, и увидел, как настороженно встали его уши. Инстинкт привел его в чувство: он долго жил рядом с опасностью и поэтому сразу натянул поводья, вслушиваясь.

Какое-то время он слышал только журчание пробегающего мимо ручья… но затем почувствовал дым костра и услышал голоса.

Это были незнакомые голоса, к тому же ни один из его людей не остановился бы здесь, рядом с Зарубкой.

Во рту у Клэя пересохло, внутри что-то взорвалось. Значит, они прорвались. Брауна и Джексона могли убить… Он почувствовал, как затрясся от злости.

Хрустнула ветка, и кто-то сказал:

— Пит Симмонс вышиб из них дух, когда прыгнул на малыша Гарри. Победа наша.

Что-то долго копившееся внутри Белла наконец прорвалось наружу. Он схватился за револьвер и издал дикий крик боли и ярости. А затем он дал шпоры коню и выпрыгнул через кусты к костру.

Испуганные лесорубы повскакали на ноги с широко открытыми глазами. Один из них потянулся к винтовке, но Белл выстрелил, и человек завизжав, уронил винтовку и схватился за плечо. Одна пуля пробила кофейник, вторая, разбрасывая искры и уголья, попала в костер. Белл уже был далеко от костра, но продолжал стрелять из револьвера. Лицо его выражало твердость и решимость. Он всаживал пулю за пулей во все, что попадалось на глаза. Перезарядив револьвер, он вдребезги разбил сковородку, изрешетил ведро, разнес приклад винтовки и проделал глубокую борозду на ребрах человека, кинувшегося к оружию.

Снова перезарядив револьвер, он шагом вывел коня за пределы лагеря.

Глава 9

Никого не было видно. Белл натянул поводья, развернул коня и поехал к Зарубке. У них там должна быть охрана, и он узнает, что случилось с его людьми.

Его плечо крутило от боли, добавляя злости. Он ехал по сосновым иголкам, где лошадь ступает совсем бесшумно. Белл подобрался к трем охранникам Зарубки прежде, чем они услышали его. Увидел отсвет огня на их лицах, услышал их смех, почувствовал запах костра и тонкий аромат кофе. Он выскочил из теней как призрак и остановился. Трипп в это время оглянулся и пораженный встал.

Клэй Белл сидел сгорбившись в седле, его лицо напоминало серую маску индейца, плечо и рубашка выпачканы кровью, глаза дико горели от страшной боли.

В левой руке он держал бесстрастный кольт.

— Снимите ботинки.

Белл не повысил голос, и тем не менее он громко отразился от темных отвесных стен утесов. Боб Трипп молча уставился на него, рот его то открывался, то закрывался.

— Снимите ботинки!

Он подтвердил серьезность своего намерения выстрелом в костер.

— В чем дело? — требовательно спросил Трипп, пытаясь выиграть время.

Трипп заметил дикие глаза Белла, неожиданно попятился и сел, чуть не упав. Это сумасшествие, но… Когда все трое сняли ботинки, они вопросительно посмотрели на Белла.