Очень близкие отношения у Энрико сложились с ирландцем Мак-Кормаком, приятельские — со Слезаком, который как и Карузо, был неистощим на розыгрыши и шутки. Немало хлопот доставляла Карузо своеобразная «опека» Луизы Тетраццини. Великую певицу, славившуюся как незаурядным голосом, так и любвеобильностью, буквально одолевали молодые альфонсы. Для импресарио это могло в любой момент обернуться катастрофой, так как с кем-нибудь из них простодушная толстушка могла неожиданно сбежать, не выполнив обязательств по контракту. Карузо всячески пытался наставить свою приятельницу на «путь истинный».
В целом новый «метрополитеновский» сезон был великолепен. Карузо открыл его «Джокондой» с Эмми Дестинн, Паскуале Амато и Луиз Хомер. Тосканини представил публике «Тристана и Изольду» и «Орфея и Эвридику». В «Отелло» с блеском выступил Лео Слезак. Густав Малер представил «Пиковую даму» с Дестинн и тем же Слезаком. А дирижер Герц ввел в репертуар театра вагнеровское «Кольцо нибелунга» и веберовского «Волшебного стрелка».
В ноябре 1909 года в «Риголетто» и в феврале 1910 года в «Травиате» партнершей тенора была русская певица Лидия Липковская. Позднее она вспоминала, как непросто у нее поначалу складывались отношения со знаменитым тенором: «Карузо!.. Это признанное всем миром слово я знала с детства. И вот теперь моя фамилия красовалась метровыми буквами рядом с именем „короля теноров“, обладателя феноменального голоса. Мне не терпелось побыстрей с ним познакомиться. Воображение рисовало прекрасного мужчину, великого в своей скромности. Любопытство было накалено до предела. Я считала дни, оставшиеся до первой репетиции, чтобы побыстрей познакомиться с ним. Но, увы! На репетицию он не пришел, сославшись на недомогание. Репетировала я одна, без моего Альфреда. Режиссер Подести остался доволен репетицией. Знакомство с Карузо состоялось только на сцене.
В первом акте Гастон представляет Альфреда. Таким образом, знакомство по либретто совпало со знакомством в жизни. И тут я растерялась. Передо мной стоял очень толстый, с черными навыкате глазами и короткой шеей мужчина. Он до того не походил своей внешностью на героя-любовника, каковым должен быть Альфред, что я невольно улыбнулась.
Великий тенор надулся. Он стал себя вести развязно, демонстративно игнорируя меня и совершенно не подыгрывая. Когда я пыталась к нему подойти во время дуэта, он буквально отскочил в другой конец сцены. Я была возмущена несказанно. Он на глазах у публики сводил со мной счеты за свою обиду на сцене, не давал мне играть. Злился „неподражаемый“ до конца спектакля. Оказалось, что он, привыкший к всеобщему обожанию, был глубоко оскорблен тем, что перед спектаклем я не явилась к нему и не представилась.
И я решила отомстить Карузо за его высокомерие его же оружием — прямо на сцене. В следующем совместном спектакле по моей просьбе в четвертом акте вместо кровати мне поставили узкую кушетку. Весь акт я пела лежа. Карузо ходил вокруг меня, не имея возможности присесть и не рискуя стать на колени из-за стягивающего тело корсета. Наконец он отважился и стал на колени. В таком положении он не смог петь. Дуэт я пела одна. Его возмущению не было границ.
Неприятно было и мне, но я считала, что отстояла честь русской женщины и певицы.
Мы с Карузо жили в одной гостинице, часто за обедом встречались в ресторане, но неизменно отворачивались друг от друга. В итоге Энрико первым запросил мира. Он подошел ко мне с бокалом шампанского, и мы помирились.
На следующем спектакле он пел партию Герцога. Она у него получалась замечательно. Я была так зачарована, что забыла вступить в дуэте. Карузо был в восторге.
— Теперь мы квиты, — радостно заявил он.
Много спектаклей спели мы вместе, будучи уже добрыми друзьями. Это был изумительный певец! Такие голоса появляются раз в столетие»[297].
Слухи о потере голоса Карузо быстро развеялись. Он по-прежнему много выступал, пел в девяти операх, и пел блестяще. Критики отмечали его творческую зрелость, более темный и красивый тембр.
Карузо был всеобщим любимцем. За всю историю театра не было столь обожаемого совершенно разными социальными слоями певца. Он мог выступить Санта-Клаусом в Рождество, запросто общаться с хористами и рабочими сцены. Точно так же свободно чувствовал себя в обществе президентов и монархов.
Карузо по-прежнему помогал всем, кто к нему обращался, невзирая на то, что многие на этом спекулировали. В одном интервью в декабре 1909 года тенор признавался: «Допустим, какой-то человек пишет мне, что у него очень больна жена. Я посылаю ему пять долларов. Несколько дней спустя он пишет мне, что у него очень больна дочь. Я посылаю ему три доллара. Когда же он объявляет, что у него болен сын — то это уже перебор. Я пишу ему, что и сам болен, и спрашиваю: может быть, он хочет, чтобы я открыл для всей его семьи госпиталь? Подобные люди просто выводят меня из себя…»[298]
Однако далеко не всегда просьбы о помощи оказывались мирными. На деньги Карузо решило покуситься преступное сообщество, причем в самой неприемлемой форме — в виде вымогательства. «Черная рука», одна из итальянских группировок, действующих в Америке, была, на самом деле, группой неорганизованных преступников, использовавших страх итальянцев перед одноименной структурой в Италии и терроризировавших соотечественников.
Утром 3 марта 1910 года Карузо получил письмо на итальянском языке с угрозами, в котором от имени мафиозной группировки «Черная рука» от него требовали 15 тысяч долларов. Карузо должен был отправиться на 42-ю улицу и передать деньги человеку, который показал бы знаками, что это именно он. Как только Карузо получил письмо, он тут же обратился к портье, чтобы тот вызвал полицейского. В полиции начался переполох — не так часто к ним обращался за помощью человек столь высокого уровня. Певцу обеспечили охрану. Инспектор Мак-Класки посоветовал Карузо отправиться на указанную улицу, пообещав, что за ним будут тайно следить полицейские. Тенор выполнил условие, но в указанное время никто не подошел. На следующий день он получил еще одно письмо от мафии, в котором сообщалось, что за ним ведется наблюдение и его связи с полицией раскрыты. В письме содержались угрозы и обещание, что если Карузо не выполнит условия, ему не поможет ни один телохранитель. «Черная рука» настигнет его или на улице, или в театре. Теперь ему было предложено оставить сумку с деньгами у ворот одной из фабрик в Бруклине. И все же Карузо решил выступить против мафии. Он отнес сумку с деньгами в указанное место, и когда спустя какое-то время ее попытались забрать трое человек, на них накинулись переодетые полицейские. Одному гангстеру удалось сбежать, двоих арестовали.
Седьмого марта Карузо должен был петь в «Джоконде» в Бруклинской академии музыки. Накануне спектакля он получил третье послание от мафии, в котором содержались очередные угрозы. В день представления театр был заполнен замаскированными полицейскими. По счастью, ничего не произошло, но понервничать тенору пришлось изрядно.
Карузо был уже в Европе, когда состоялся суд над двумя задержанными гангстерами. Хотя какие они были гангстеры! Бедные неграмотные крестьяне, не так давно перебравшиеся в Америку из Сицилии в поисках лучшей жизни. Конечно, Карузо понимал, что они простые исполнители, и не настаивал на максимально суровом наказании. Суд приговорил этих двоих к семи годам тюремного заключения, но когда от них пришло ходатайство о сокращении срока, Энрико, не колеблясь, поставил под ним свою подпись. По всей видимости, Карузо как-то договорился с мафией, откупился — назывались суммы в одну или две тысячи долларов. Возможно, было также оговорено ходатайство Карузо о досрочном освобождении этих двух членов группировки.
Что произошло тогда на самом деле, сказать трудно. Мафия — организация тайная и хранить секреты умеет. Однако с этого времени Карузо вынужден был принимать повышенные меры безопасности не только для себя, но и для своих родных. Важным итогом противостояния Карузо «Черной руке» следует признать то, что в сознании живущих в Америке итальянцев, которых терроризировали преступники, произошел важный перелом: они поняли, что мафии можно успешно противостоять с помощью закона, и начали оказывать ей противодействие, с которым «Черная рука» не справилась — еще до введения в США «сухого закона» (1919) эта организация была практически ликвидирована.