В полицию Биканэл сообщил только самое необходимое — о том, что Бессребренику помогли бежать. Ему были поручены поиски и предоставлены самые широкие полномочия. Он сам отобрал людей и не теряя времени отправился на охоту, как выразился Король денег.

Обнаружить следы беглецов было нетрудно, тем более что они особенно и не прятались, полагаясь на свои одеяния, до неузнаваемости изменившие их облик.

Биканэл и Джим Силвер, сопровождаемые конным отрядом, шли за ними по пятам и, пока те отдыхали в бунгало, обогнали их, чтобы успеть устроить засаду. План у преследователей был прост: поубивав слонов, захватить беглецов живыми.

Те же чувствовали себя в полной безопасности, чему в немалой степени содействовала их твердая уверенность в том, что англичане считают Бессребреника навеки погребенным в могиле. Они беззаботно продвигались по затерянной в джунглях дороге, совершенно не подозревая о нависшей над ними опасности.

Джим Силвер, человек, привыкший ко всеобщему повиновению, решил, несмотря на советы Биканэла, ускорить развязку, так как этому грубому и резкому янки претили все эти выжидания, входящие в боевой арсенал жителей Востока.

Неудача с вылазкой не обескуражила Короля денег:

— Небольшая пристрелка… Проба сил… Бессребреник — хороший игрок… Противник, достойный меня… Ну что ж, начнем сначала!

ГЛАВА 5

Отчаянное бегство. — Мадемуазель Фрикетта. — Лагерь. — Бедный пес! — Болезнь Мери. — Факир. — Тропическая лихорадка. — Смертельная болезнь. — Лекарство, неизвестное белым. — Ненависть к англичанам. — Отказ. — Душитель Берар. — Факир сдается. — Убийца в роли спасителя.

Хотя беглецы давно уже были в джунглях, слон не сбавил темп и, ритмично переставляя огромные ноги-тумбы, уверенно преодолевал километр за километром, унося своих друзей все дальше и дальше от злосчастной железной дороги.

Иногда деревья расступались, и тогда взору путешественников открывалось поле. Чуть поодаль виднелась деревенька — жалкие соломенные хижины, среди которых бродили хилые ребятишки и еще более отощавшие и жалкие на вид домашние животные. Валявшиеся в грязи буйволы, завидев слона, отбегали в сторону, задрав хвосты, шумно дыша и угрожающе выставив рога.

А славный Рама, по-прежнему не разбирая дороги, несся по крохотным крестьянским участкам, топча посевы хлопка, конопли, мака и сахарного тростника! Он без всяких угрызений совести вторгался на покрытые илом рисовые поля, разбитые небольшими земляными валами на ровные квадраты, и по пути с явной радостью выдирал восхитительный пучок ярко-зеленых стеблей, которые тут же поедал с нескрываемым наслаждением. Слону везло больше, чем его хозяевам, чьи запасы пищи давно иссякли. Но питался он, увы, за счет крестьянина, который вечно несет на своих плечах все тяготы войн, нашествий или мародерства.

Путники почти все время молчали: им было тесно, жарко и вообще неуютно. Один Мариус, не обращая внимания на духоту, иногда произносил что-нибудь со своим провансальским акцентом, чем несколько оживлял обстановку.

— Ах, капитан… ну и молодцы мы все-таки… — сказал он как-то.

— Продолжай, Мариус, — поддержал его Бессребреник, которого всегда забавляли шутки боцмана.

— Вот я думаю, заль, сто нет с нами мадемуазель Фрикетты!

— Да, Мариус, вы правы, — вмешалась миссис Клавдия. — Нам действительно очень не хватает нашей дорогой Фрикетты. Что-то она сейчас поделывает?

— Долзно быть, она сейсас зивет в Паризе, у родителей, дозидается, пока консится война на Кубе и она смозет выйти замуз за своего кузена Роберта. Да она себе локти кусать будет, сто не отправилась с нами путесествовать по миру, когда вы пригласили и меня, и ее. А ведь ей осень хотелось отправиться в плаванье на «Бессребренике», том самом, на котором с нами произосло то незабываемое приклюсение, у берегов Кубы… когда другой «Бессребреник», тоже корабль, но воздусный, — диризабль — спас нас. А она, — нате вам! — побоялась огорсить своих родителей… Она ведь только вернулась, только успела выздороветь… Мама сделала все, стобы доська осталась с ней… И к тому зе, Фрикетта сситала, сто это путесествие будет скусным! Да, нисего себе, скусное!.. Ха!.. Ха!.. Ха!.. Битва с кокодрилами… вас арест… серные сарфы тхагов, задусенные… васа смерть… васе воскресение… бегство… встреса с этими сюдесными ребятами… И подумать только, сто когда я буду рассказывать об этих невероятных происсествиях, все будут думать, сто это россказни старого морского волка… Ах, как бы мадемуазель Фрикетта была довольна, если бы была с нами!

Все посмеялись над этими шутливыми словами, которые, хоть и в столь необычной форме, наполнили их души волнением при воспоминании о милой их сердцам Фрикетте. А тем временем славный Рама несся вперед, в неизвестность, и их все так же трясло и подбрасывало, отчего нестерпимо ломило все тело.

Но им все-таки пришлось остановиться недалеко от какой-то деревни, так как день близился к концу, а у них не было ни воды, ни пищи. Отправив в селение за съестными припасами факира и оставшегося без дела вожатого Синдии, капитан решил разбить лагерь.

Хотя Патрик и Мери чувствовали себя отвратительно, они ни разу за время пути не пожаловались. Но было видно, что им нелегко.

Особенно тревожило состояние Мери. Лицо у нее было красным, как при высокой температуре. Бедная девочка едва держалась на ногах, явно находясь в предобморочном состоянии, и, как только Мариус и Джонни развернули матрасы, она без сил рухнула на один из них.

Сев рядом, миссис Клавдия приподняла ей голову и увидела, что Мери вся горит. Ласковая и деликатная, она вела себя так, словно приходилась девочке старшей сестрой, и старалась, как могла, помочь ей, смягчить ее душевные и телесные страдания.

Когда вожатый Синдии принес несколько раздобытых им прекрасных лимонов, с душистой и сочной мякотью, женщина выдавила немного сока девочке в рот. Та прошептала слова благодарности и вдруг, лишившись сознания, забормотала лихорадочно.

Капитан в это время находился с Патриком, пытаясь подбодрить его. Мальчик крепился изо всех сил, борясь со слезами, но в конце концов не выдержал и разрыдался.

— Я, наверное, кажусь вам глупым… — произнес он сдавленным голосом. — Мы все потеряли… Перенесли невероятные страдания… И у меня еще хватает слез, чтобы оплакивать мою собаку… моего бедного Боба… последнего оставшегося у нас верного друга. Он ехал с нами в поезде и, должно быть, погиб.

— О нет, дорогое дитя, я вовсе не нахожу вас глупым… и даже смешным, — ответил капитан, которого тронула доброта мальчика. — Не всякий способен так любить животных!

Мальчика поддержал и Мариус:

— Из-за этого пса у васей дуси повисли паруса, мой юный друг. Ну так вот сто я вам скажу… Я, старый морской волк, белугой ревел, когда у моего маленького приятеля Пабло, сироты-кубинца, сдох пес!

Патрик проникся к моряку-провансальцу, проявившему столь горячее участие, искренней симпатией.

— И потом, кто знает, мозет быть, он есе отысется, — заметил Мариус, задумчиво покачивая головой.

— О да! Вы так думаете? — с надеждой спросил мальчик.

Патрик только теперь смог как следует рассмотреть своих друзей — людей добрых, энергичных и отважных. Хотя восточные наряды выглядели на них очень естественно, мальчик очень быстро понял, что никакие они не индусы. Их манера говорить по-английски указывала вполне определенно на то, что они не были и подданными ее величества королевы.

Сердце ребенка, измученного неожиданными и так упорно преследовавшими его несчастьями, преисполнилось любовью и благодарностью к ним. Лишь факир, в котором Патрик сразу узнал чистокровного индуса, внушал ему отвращение и некоторый ужас. А тот внешне держался очень сдержанно, даже холодно, хотя наверняка в жилах его, под бронзовой кожей, билась горячая кровь. Он, казалось, избегал не только какого-либо общения с детьми, но даже их взгляда, и явно чувствовал себя в их присутствии весьма неловко, хотя и сам участвовал в их спасении. Между детьми майора и этим таинственным человеком сразу же возникло какое-то отчуждение, и все трое решили, что оно непреодолимо и побороть его невозможно.