И вот вечером, в прошлый понедельник, во время прогулки я вижу: выезжает на дорогу пустой фургон, а на лужайке перед крыльцом лежит груда ковров и разных вещей. Мне стало ясно, что коттедж наконец сдан. Я было прошел мимо, а потом остановился и, как это водится, от нечего делать стал глядеть и раздумывать, какие такие люди будут жить по соседству с нами. И пока я смотрел, я неожиданно заметил в одном из верхних окон лицо человека, следившего за мной.

Я не знаю, что особенного было в этом лице, мистер Холмс, но у меня мурашки по телу побежали. Издали я не мог разглядеть его, но мне почудилось в нем что-то противоестественное, нечеловеческое. Под этим впечатлением я хотел подойти поближе, чтобы выяснить, кто следит за мной. Но в ту же минуту лицо внезапно исчезло, как будто человека оттащили назад, в темноту комнаты. Я простоял минут пять, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Не могу вам сказать, было ли это лицо мужчины или женщины. Я стоял чересчур далеко. Больше всего меня поразил его мертвенный, свинцовожелтый цвет. Застывшее и оцепенелое, это лицо отталкивало своей ненатуральностью. Я был так встревожен, что решил разузнать подробнее о наших новых соседях. Поднявшись на крыльцо, я постучал в дверь, которую мне тотчас же открыла высокая худощавая женщина с неприятной, прямо-таки отталкивающей физиономией.

«Что вам нужно?» — спросила она с резким шотландским акцентом.

«Я ваш сосед, живу вон там, — сказал я, кивая в сторону своего дома, — и вижу, что вы только что въехали. Не могу ли я помочь вам чем-нибудь?»

«Будете нужны — позовем!» — сказала она и захлопнула у меня перед самым носом дверь.

Рассерженный грубым отпором, я пошел домой. Весь вечер, хотя я пытался думать о другом, мысли мои невольно возвращались к лицу, мелькнувшему в окне, и к этой дерзкой женщине. Жене я решил ничего не говорить: женщина она нервная, легко расстраивается, и незачем мне тревожить ее моими неприятными впечатлениями. Только ложась спать, я вскользь заметил ей, что коттедж теперь занят. Она ничего не ответила.

Я сплю обычно очень крепко. В нашей семье считается, что разбудить меня ночью невозможно, и это у нас предмет постоянных шуток. Но в ту ночь, быть может, слегка возбужденный всем увиденным, я спал гораздо более чутко, чем обычно. В полусне я смутно ощущал, что вокруг меня что-то происходит. Постепенно до моего сознания дошло, что жена моя встала, надевает накидку и шляпку. Я уже готов был сквозь сон выразить что-то вроде протеста или удивления, но, полуоткрыв глаза, вдруг увидел ее лицо, освещенное свечкой, и был так изумлен, что буквально онемел. Такого выражения я не только никогда не видел у нее на лице, но и не предполагал, что оно возможно. Она была смертельно бледна, дышала порывисто и, застегивая свою накидку, украдкой оглядывалась на кровать, чтобы убедиться, не разбудила ли она меня. Затем, думая, что я сплю, она бесшумно выскользнула из комнаты. Через секунду я услышал тихий скрип входной двери. Я сел и стукнул по спинке кровати, чтобы убедиться, что я вправду проснулся, затем вынул из-под подушки часы. Было три часа утра. Что понадобилось моей жене на сельской дороге в такую глухую пору?

Я сидел минут двадцать и ломал себе голову, пытаясь найти какое-нибудь объяснение. Чем больше я думал, тем более необъяснимой и загадочной представлялась мне эта штука. Я все еще находился в полном замешательстве, когда входная дверь снова бесшумно открылась и на лестнице послышались шаги моей жены.

«Где вы были, Эффи?» — спросил я, когда она вошла.

Она содрогнулась всем телом и глухо вскрикнула. И этот крик и эта дрожь встревожили меня больше всего остального: в них я почуял что-то непередаваемо преступное. Жена моя всегда была такая честная и откровенная — я весь похолодел при виде того, как она крадется в свою собственную комнату и вскрикивает и дрожит, когда муж заговаривает с нею.

«Вы не спите, Джек! — воскликнула она, нервно смеясь. — Я думала, ничто не может вас разбудить».

«Где вы были?» — спросил я сурово.

«Я понимаю, как вы удивлены, — сказала она. Когда она расстегивала накидку, я видел, что ее пальцы дрожат. — Никогда прежде я не думала, что со мной может случиться что-нибудь такое. Дело в том, что я начала вдруг задыхаться. Мне был необходим свежий воздух — я бы упала в обморок, если бы не вышла. Я постояла у двери несколько минут, и теперь мне опять хорошо».

Говоря это, она ни разу не взглянула в мою сторону, и голос ее звучал не так, как всегда. Было очевидно, что она лжет. Я ничего не ответил и повернулся лицом к стене, с болью в сердце, весь во власти ядовитых сомнений и подозрений. Что скрывала от меня жена? Где она была? Я чувствовал, что не успокоюсь, пока не буду знать все, но не хотел расспрашивать ее после того, как она уже солгала мне однажды. Остаток ночи я метался и вертелся, придумывая объяснение за объяснением, одно другого невероятнее.

В этот день мне следовало отправиться в город, но я был так взволнован, что не мог заниматься делами. Моя жена тоже казалась расстроенной. По тем вопросительным взглядам, которые она бросала на меня, мне было ясно: она понимает, что я не поверил ее выдумке, и не знает, как ей держаться со мной. Во время завтрака мы почти не обменялись ни словом, а сразу после него я вышел прогуляться, чтобы обдумать всё на свежем утреннем воздухе.

Я дошел до Хрустального дворца, провел час на его территории и вернулся в Норбери к часу дня. Случилось так, что, идя мимо коттеджа, я приостановился взглянуть на окна — не увижу ли мельком то странное лицо, что выглянуло оттуда накануне. Вообразите себе мое изумление, мистер Холмс, когда дверь внезапно открылась и оттуда вышла моя жена!

Я просто остолбенел, увидев ее, но мои чувства были ничто перед теми, которые выразило ее лицо, когда наши глаза встретились. На один миг мне показалось, что жена хочет укрыться в доме, но, видя, как бесполезно всякое бегство, она пошла вперед с побелевшим лицом и испуганными глазами, выражению которых так противоречила улыбка на ее губах.

«Ах, Джек, — сказала она, — я только что заходила узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь нашим новым соседям. Почему вы на меня так смотрите, Джек? Вы не сердитесь на меня?»

«Так, — сказал я. — Это здесь вы были ночью?»

«Что вы хотите сказать?» — воскликнула она.

«Вы приходили сюда, я уверен. И что это за люди, которых вы посещаете в такое время?»

«Я здесь никогда не бывала».

«Как вы смеете лгать? Ведь вы знаете, «что Это не так! — закричал я. — Даже ваш голос меняется, когда вы говорите. Разве у меня когда-нибудь были секреты от вас? Я войду в этот коттедж и разберусь во всем сам».

«Нет, нет, Джек! Ради бога!»

Она задыхалась, не в силах скрыть свое ужасное волнение, и когда я подошел к двери, она схватила меня за рукав и порывисто оттащила прочь с неожиданной силой.

«Умоляю, не входите, Джек! — воскликнула она. — Я клянусь, что рано или поздно расскажу вам все, но после, потом… Если вы войдете в этот коттедж, будет большая беда!»

Когда я попытался освободиться от нее, она уцепилась за меня с безумной мольбой.

«Поверьте мне, Джек! — кричала она. — Поверьте мне только на этот раз! Вы никогда не раскаетесь! Если я что-то скрыла от вас, то только ради вас же самого. Вся наша жизнь зависит от этого. Вернемся вместе домой, и все уладится. А если вы против моей воли войдете в коттедж, между нами все будет кончено!»

В ее голосе было такое искреннее отчаяние, что я остановился в нерешительности перед дверью.

«Я поверю вам только при одном условии, — сказал я наконец. — Я хочу, чтобы все это кончилось немедленно. Можете оставить при себе свой секрет, но обещайте мне, что вы прекратите все эти ночные визиты и не будете ничего делать втайне от меня. Я согласен забыть все, что было, но обещайте мне, что больше это не повторится».

«Я не сомневаюсь, что вы мне поверите! — воскликнула она с глубоким вздохом облегчения. — Все будет так, как вы хотите. Пойдемте, ну, пойдемте же домой!»