Она подняла голову, вглядываясь в потемневшее небо и чувствуя себя, как ребенок, которому хочется поговорить с кем-то — с матерью или лучшим другом. «Мне что-то беспокойно мама. — Салли знала, в чем дело: ей было стыдно перед Филипом, ей приходилось смотреть на него снизу вверх. — Я знаю, что ты на небе и ничем не можешь мне помочь, но хотя бы выслушай. Я буду работать изо всех сил. Знаю, что мне никогда не сравняться с Филипом, но, по крайней мере, ему придется попотеть, чтобы получить те деньги, которые он хочет. Так мне говорил Коттон. Филип пока еще не понимает, с кем имеет дело, не понимает, как сильно нужно мне образование. Я буду приходить сюда каждый вечер, мама, и рассказывать, как идут дела.

Я буду очень признательна тебе, мама, если ты как-нибудь шепнешь на ухо Господу, что твоя дочь благодарна Ему за все проявленное им добро. Если увидишь Коттона, скажи ему то же самое. Ах, мама, как бы хотелось мне знать, слышишь ли ты меня. Так интересно, что там на небесах, как все устроено. У меня много желаний… Ладно, мама, до свидания».

Из своей комнаты, выходившей окнами в сад, Филип Торнтон видел сидевшую на скамейке девушку. Ему даже показалось, что она разговаривает с кем-то. С небом?

Такая юная и такая красивая. Если бы она жила в Бостоне, сколько бы увивалось вокруг нее кавалеров! Пожалуй, она могла бы выйти замуж даже с ребенком.

Мысли эти почему-то разволновали молодого человека, сердце застучало в груди, норовя вырваться наружу и полететь… Ему самому захотелось вдруг сбросить туфли и носки, выскочить из коттеджа, подбежать к ней, схватить за руку. Ему хотелось кружить ее, бегать с ней по саду, как делают играющие дети. Филипу почему-то показалось, что в детстве Салли мало играла.

Ему вспомнилось собственное детство, друзья, дом. По сравнению с Салли он был богат и сам не понимал этого. Его охватила злость. То, что ей пришлось испытать в детстве, останется с нею навсегда. Все деньги мира не заменят того, что потеряно ею в те годы. Филипу хотелось стать тем человеком, который напрочь изгонит из ее глаз грусть и печаль. Он сделает все, чтобы повернуть ее жизнь к лучшему, чтобы эти глаза цвета колокольчика сияли радостью и счастьем.

Теплая волна окатила его. Что это за мысли? О чем он думает? Они знакомы менее двух дней. Он учитель, она ученица. И все должно остаться в этих рамках.

Пока.

Салли порхала по комнате, испытывая приятное возбуждение. Впервые в жизни ей предстояло идти в школу. Жаль только, что это будет не совсем настоящая школа, не совсем обычные уроки. Коттон рассказывал ей о том, как учился сам, так что она представляла, что ее ожидает.

Хлопая от радости в ладоши, Салли то и дело подбегала к зеркалу, восторгаясь своей школьной формой. Темно-синяя юбка, белоснежная накрахмаленная блузка с длинными рукавами и маленьким синим бантиком на шее, темные туфли и толстые белые чулки. Волосы перехвачены красной ленточкой, концы которой спадают на блузку. За последние три дня Салли неоднократно примеряла форму, так что Анне пришлось трижды браться за утюг.

Она была готова.

Почти.

…Салли взглянула на часы. Скоро полночь. Ей уже давно следовало лежать в постели. Впрочем, какой тут сон. Ладно, ничего плохого не будет, если она еще раз осмотрит классную комнату, которую под ее руководством приготовил Джозеф. Она сказала ему, что нужно сделать, и, словно по волшебству, в комнате появилась мебель. Спасибо Элвину Уорингу! Салли ни о чем его не просила. Ей было нужно, и она получила. Все просто.

Босиком, накинув на плечи халат, Салли осторожно спустилась в холл и пробралась к пустующей спальне, превращенной в класс. Тихонько отворила дверь и вошла. В лунном свете, заливавшем комнату, царила тишина. Все на месте. Вот огромная доска, прибитая гвоздями к стене. Вот ее стол с приставленным к нему стулом. Вот стол мистера Торнтона. Открытая коробка с мелом. Стакан с карандашами и ручками. Чернильницы. Стирашки. Палочки для счета. Она всего заказала с запасом. Линейки — не одна, а целых шесть, — как солдаты застыли в кожаном футляре.

Она потерла ладонью отлакированный стол, представляя себе момент, когда Филип Торнтон велит ей занять свое место, и вздрогнула от предвкушения нового, волнующего периода в ее жизни. Желание написать на доске свое имя было столь невыносимо, что Салли подошла к столу учителя и выбрала кусочек мела. Потом поднесла его к носу, пытаясь вдохнуть эту сухую загадочную белизну. Восхитительный аромат!

Вернувшись к двери, еще раз оглядела комнату для занятий. После этого дня никто уже не скажет, что она невежественна и безграмотна. После сегодняшнего ее жизнь уже никогда не будет прежней. Она изменится к лучшему, и каждый урок станет новой вехой, новым этапом, новой ступенькой к той прекрасной жизни, которая рано или поздно наступит.

Салли закрыла дверь, стараясь не шуметь. Спасибо тебе, Коттон! Благодарю тебя, Господи! Обещаю, что научусь всему, чему только можно научиться, даже если это убьет меня. Боже, я говорю с Тобой, потому что Коттон меня не слышит. Скажи ему об этом за меня. Я, Салли Коулмэн, обещаю всему научиться. И еще скажи, что я желаю ему спокойной ночи.

…На востоке небо уже серело, когда Салли проснулась и быстро оделась. Она завязывала красную ленточку, когда в дверь легко постучали. Это была Су Ли с подносом.

— Завтрак, мисс, — сказала девушка, проходя в комнату. Но Салли было не еды, она лишь выпила кофе и поспешила в класс.

Когда ученица вошла в комнату для занятий, ей показалось, что сейчас что-то случится: подкосятся ноги, разорвется сердце… Словно со стороны, она отметила, что все уже готово: Филип Торнтон стоит у стола, на доске написаны буквы, на ее парте лежат карандаш и блокнот.

Девушка чуть не споткнулась, заметив, с каким любопытством смотрит на нее учитель. Густая краска смущения залила шею и лицо. Салли моментально поняла, что оделась неправильно. Филип Торнтон ожидал увидеть модно одетую молодую леди, каковой и считал ее, а перед ним предстала девчонка-школьница. Как она могла так ошибиться? Ну и что?! Смелее! Черт возьми, ей нравится выбранная форма! Она так долго ждала этого мгновения и вовсе не собирается позволить какому-то Филипу Торнтону испортить его. Нужно только помнить, что это она платит ему, а не наоборот.

— Доброе утро, мистер Торнтон.

— Доброе утро, мисс Салли. С вашего позволения… вы выглядите… как надо.

— Спасибо, но это же ложь, и мы оба это знаем.

— Я…

— Вы здесь, чтобы учить меня. Давайте начнем.

— Садитесь, мисс Салли, — сказал Торнтон. Резкие слова ученицы заставили его слегка покраснеть. — Как видите, я написал на доске свое имя. Я хочу теперь, чтобы под ним вы написали свое. Напишите также месяц, день и год. Сделайте это как письменными буквами, так и печатными. Мне нужно определить, насколько хорошо вы владеете искусством письма.

Чувствуя, как пылают ее щеки, Салли, едва передвигая ноги, подошла к доске. Она ощущала резкий запах собственного страха, нетронутую новизну доски, сухую свежесть мела. Сжав зубы, тяжелыми, неуклюжими пальцами Салли принялась выводить буквы. Они получились разными — большими и маленькими, а «и» в слове «Коулмэн» вообще вывалилась из строчки. Без разлиненного листка бумаги дело шло совсем плохо.

Она обернулась, зажав в руке мел.

— Лучше у меня не получится, мистер Торнтон. Я могу прочитать некоторые буквы, если они печатные, а письменные — нет. Написать месяц или день мне… Я не могу.

— Это только начало, мисс Салли, — сказал Филип. — Теперь я понимаю, что нам предстоит сделать. В вашей тетради на парте есть разлиненные строчки. Сначала мы запишем алфавит. Все буквы, за исключением заглавных, будут одного размера. Вам нужно написать по две страницы каждой буквы. Всего их в алфавите двадцать шесть. Значит, вы должны сдать мне пятьдесят две страницы. Я поставлю вам отметку. Если работа будет выполнена хорошо, отметка будет красная. Если плохо — зеленая. Если когда-нибудь вы подадите мне безукоризненно выполненное задание, то получите золотую звезду. Я не привык разбрасываться ими, поэтому не рассчитывайте получить много золотых звезд.