Совершая восхождение со дна каньона, где протекал Средний приток, Хопалонг с замиранием сердца следил за изгибами горной тропы, и при этом добрую половину пути ему приходилось преодолевать таким образом, что одна его нога то и дело задевала за отвесную стену скалы, в то время как Другая висела над пропастью. Но лошадь Тэтчера преодолевала этот опасный путь с такой легкостью, словно ее вывели в парк на прогулку.

Стараясь держаться поближе к деревьям и зарослям кустарника и избегая дорог, Хопалонг уверенно продвигался на запад. Ему удалось пересечь каньон Ручьев, так никого и не встретив. Окружавшая его местность становилась все более дикой, а горы на западе поднимались все выше; вершина этих гор-великанов четко вырисовывались на фоне безоблачного неба. Даже еще не доезжая до них, Хопалонг видел, насколько они неприступны. Но заметнее всего были три вершины. Хопалонг уже слыхал о том, что все они поднимаются на высоту более десяти тысяч футов и что самая северная из них называется Лысая-Гора-у-Белой-Речки. Он нашел небольшую ложбинку, поросшую травой, и устроил там привал.

Привязав лошадь к дереву, Хопалонг разложил небольшой костерок из сухих веток таким образом, чтобы даже тоненькая струйка дыма рассеивалась меж сосновых игольчатых ветвей. Приготовив обед на скорую руку, Хопалонг поел и тотчас же заснул, завернувшись в одеяло. Когда Хопалонг проснулся, стрелка его часов показывала начало одиннадцатого.

Быстро скатав постель, он снова оседлал лошадь и приторочил скатку к седлу. Почувствовав на себе седока, лошадь недовольно выгнула спину.

— Да не переживай ты, — ободряюще прошептал ей Хопалонг, — уж можешь мне поверить, будет куда лучше, если ты побережешь силы до следующего привала.

Около часа ушло у него на то, чтобы преодолеть шесть миль, отделявшие его от ранчо Джордана. Подъехав к усадьбе, Хопалонг остановился за теми же деревьями, которые послужили ему укрытием и утром.

Воздух был чист, свеж и холоден, как студеная родниковая вода. Вдыхая полной грудью, Хопалонг наслаждался, упиваясь этим воздухом, щедро напоенным запахами хвои и древесного дыма. Во всех окнах горел свет. Какое-то время он выжидал, заново изучая обстановку. Затем подобрался поближе и, протиснувшись в узкую щель между стойлами и бараком, где жили рабочие, осторожно заглянул в окно. Энсон Маури дремал, растянувшись на койке, а его напарник, худой, долговязый парень сидел за столом и раскладывал пасьянс, изредка поглядывая на дверь. Хопалонг ждал, напряжено прислушиваясь.

— Слышь, Энс! Да проснись ты! Что у нас здесь сегодня случилось? Куда все подевались?

Маури вяло пробормотал сквозь сон:

— Кэссиди приезжал. Это тот, который Баркера пришил.

— Прямо сюда?

— А то! Видел бы ты, как его здесь принимали! Словно родного богатенького дядюшку! Мне вообще временами казалось, что у нас тут все свихнулись. — Маури приподнялся и принялся сворачивать самокрутку. — Мне лично кажется, что пора уже отсюда уматывать.

— Да ты что?! Ведь подумай, у тебя же такого козырного места, как здесь, сроду не было! Кормежка — отменная, платят еще лучше, а работать — почти не заставляют... Мне, например, наплевать на этого Кэссиди. В конце концов, это головная боль Спарра. Вот пусть сам босс им и занимается.

— Может, ты прав.

— Или Джонни Ребба пусть озадачит...

— Ребб? — Маури презрительно фыркнул. — С чего это ты взял, что он такой крутой?

— Да все с того же! Ты-то сам хоть раз видел его в деле? — Длинный оторвался от карт. — Поверь мне, как своему другу, Энс. И смотри, не вздумай задирать его. По ловкости с этим длинноносым щенком ни один из наших не сравнится.

— Да пошел ты!.. — Маури пребывал в скверном расположении духа. Он поднялся с койки. — Ты что, рехнулся?! Тебе-то откуда знать?

— Помнишь, — длинный повернул к Маури свое скуластое загорелое лицо, — я был тогда вместе со всеми в Мак-Келлане. Все мы тогда порядком перетрухнули... Все, но только не Ребб! Он был холоден как лед, ничего его не волновало. — Немного помолчав, длинный добавил: — Ведь это Ребб убил Дюка Брейннина.

— Как? — Маури явно смутился. — Он?..

— Да, вот так-то. Я ведь с самого начала знал, что это его рук дело. Они с Брейннином крепко повздорили по дороге в Юту. Я точно не знаю, но по-моему, Ребб завелся оттого, что ему показалось, будто у Брейннина есть хоть какие-то друзья, а у него, у Ребба, совсем никого. Вот и получилось так... Я появился там через несколько минут, и ребята сказали, что шансов у Брейннина не было...

Энсон Маури был явно озадачен. А Хопалонг, по-прежнему стоявший под окном, подумал о том, что подобные сведения полезно получать заранее. Опытных стрелков все знают, но вот такие, как Джонни Ребб, могут представлять опасность.

— Странно, что он никогда об этом не рассказывал. А ты уверен?

— Я ведь сам там был. Конечно же, уверен. Просто этот Ребб не любит болтать языком.

— А босс об этом знает?

— Босс? Мне кажется, что нет.

— Тогда Реббу повезло. Босс ведь одно время дружбу водил с покойным Дюком Брейннином.

Маури снова уселся на кровать и, затушив сигарету, бросил окурок на пол и раздавил каблуком.

— Ну ладно, а теперь заткнись и дай мне поспать. В час разбудишь.

— А в двенадцать не хочешь?!

Картежник собрал со стола карты, перетасовал их, снял колоду и снова принялся раскладывать пасьянс. С койки же вновь послышалось похрапывание Маури. Длинный обернулся и бросил неодобрительный взгляд в его сторону.

— Да что же это такое! — проворчал он. — Опять дрыхнет!

— Ну и что? — ответил ему тихий голос. — Хочется ему, так и пусть спит, не буди его.

Изумленный картежник в испуге обернулся; рука его, потянувшаяся было к рукоятке револьвера, вмиг онемела. В комнате, слева от двери, стоял Хопалонг Кэссиди с кольтом в руке.

— Если тебе уже прискучило на этом свете, — проговорил Хопалонг, то давай действуй. А если еще пожить охота, то расстегивай ремень и осторожненько положи револьвер вон на тот угол стола.

Длинного бросило в жар, лоб его покрылся испариной. Судорожно сглотнув, он осторожно взялся за пряжку ремня, проделав все так, как велел Кэссиди.

— А теперь кру-гом! — вполголоса скомандовал Кэссиди, поводя для наглядности дулом револьвера.

Пленник замешкался.

— Только не надо шарахать меня рукояткой по башке, — сказал он, глядя на Кэссиди, — я не дурак и не стану сопротивляться. Во всяком случае, не сейчас. — Он по-волчьи оскалился. — Но подожди, мистер, мы с тобой еще встретимся на узкой дорожке...

Наконец длинный повернулся. Хопалонг подошел ближе. Для начала он крепко связал ему руки за спиной. Потом заткнул кляпом рот, после чего принялся тщательно связывать своему пленнику ноги.

Энсон Маури по-прежнему храпел на своей койке; ему снился замечательный сон: он целился в Кэссиди из винтовки... Но едва он собрался спустить курок, как вдруг почувствовал, как что-то твердое и холодное уперлось ему в живот. Маури открыл глаза и увидел перед собой уже настоящего Кэссиди, холодно глядевшего на него сверху вниз.

— Только попробуй пикнуть, — сказал Кэссиди, — и я разнесу твою башку вдребезги.

Маури дернулся, чтобы подняться, рот его уже широко раскрылся для крика, но он тут же почувствовал, как дуло револьвера еще сильнее уперлось ему в живот. Маури задохнулся от страха; он судорожно ловил ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Кэссиди, приставив дуло к голове Маури, взвел курок, — щелчок раздался у самого уха Маури. Тот сразу же обмяк.

Когда и Маури был крепко связан, Хопалонг вышел из барака и направился к загону. Он вывел оттуда двух лошадей, которых присмотрел еще днем, и теперь ему оставалось лишь оседлать их. Он действовал быстро и уверенно, каждое его движение было ловким и точным. Когда все было готово, Хопалонг подвел лошадей к дому, а сам быстро взбежал по ступенькам веранды.

Едва переступив порог, он столкнулся с пожилой мексиканкой, стряпухой.

— Добрый вечер, сеньора, — тихо проговорил Хопалонг. — Надеюсь, мы с вами поладим.