Рощ! В великий покой

Мхов! В струение хвой…

Древа вещая весть!

Лес, вещающий: Есть

Здесь, над сбродом кривизн —

Совершенная жизнь:

Где ни рабств, ни уродств,

Там, где всё во весь рост,

Там, где правда видней:

По ту сторону дней…

17 сентября 1922

5. «Беглецы? — Вестовые…»

Беглецы? — Вестовые?

Отзовись, коль живые!

Чернецы верховые,

В чащах Бога узрев?

Сколько мчащих сандалий!

Сколько пышущих зданий!

Сколько гончих и ланей —

В убеганье дерев!

Лес! Ты нынче — наездник!

То, что люди болезнью

Называют: последней

Судорогою древес —

Это — в платье просторном

Отрок, нектаром вскормлен.

Это — сразу и с корнем

Ввысь сорвавшийся лес!

Нет, иное: не хлопья —

В сухолистом потопе!

Вижу: опрометь копий,

Слышу: рокот кровей!

И в разверстой хламиде

Пролетая — кто видел?! —

То Саул за Давидом:

Смуглой смертью своей!

3 октября 1922

6. «Не краской, не кистью…»

Не краской, не кистью!

Свет — царство его, ибо сед.

Ложь — красные листья:

Здесь свет, попирающий цвет.

Цвет, попранный светом.

Свет — цвету пятою на грудь.

Не в этом, не в этом

ли: тайна, и сила и суть

Осеннего леса?

Над тихою заводью дней

Как будто завеса

Рванулась — и грозно за ней…

Как будто бы сына

Провидишь сквозь ризу разлук —

Слова: Палестина

Встают, и Элизиум вдруг…

Струенье… Сквоженье…

Сквозь трепетов мелкую вязь —

Свет, смерти блаженнее

И — обрывается связь.

Осенняя седость.

Ты, Гётевский апофеоз!

Здесь многое спелось,

А больше еще — расплелось.

Так светят седины:

Так древние главы семьи —

Последнего сына,

Последнейшего из семи —

В последние двери —

Простертым свечением рук…

(Я краске не верю!

Здесь пурпур — последний из слуг!)

…Уже и не светом:

Каким-то свеченьем светясь…

Не в этом, не в этом

ли — и обрывается связь.

Так светят пустыни.

И — больше сказав, чем могла:

Пески Палестины,

Элизиума купола…

8 — 9 октября 1922

7. «Та, что без видения спала…»

Та, что без видéния спала —

Вздрогнула и встала.

В строгой постепенности псалма,

Зрительною скáлой —

Сонмы просыпающихся тел:

Руки! — Руки! — Руки!

Словно воинство под градом стрел,

Спелое для муки.

Свитки рассыпающихся в прах

Риз, сквозных как сети.

Руки, прикрывающие пах,

(Девственниц!) — и плети

Старческих, не знающих стыда…

Отроческих — птицы!

Конницею на трубу суда!

Стан по поясницу

Выпростав из гробовых пелен —

Взлет седобородый:

Есмь! — Переселенье! — Легион!

Целые народы

Выходцев! — На милость и на гнев!

Види! — Буди! — Вспомни!

…Несколько взбегающих дерев

Вечером, на всхолмье.

12 октября 1922

8. «Кто-то едет — к смертной победе…»

Кто-то едет — к смертной победе

У деревьев — жесты трагедий.

Иудеи — жертвенный танец!

У деревьев — трепеты таинств.

Это — заговор против века:

Веса, счета, времени, дроби.

Се — разодранная завеса:

У деревьев — жесты надгробий…

Кто-то едет. Небо — как въезд.

У деревьев — жесты торжеств.

7 мая 1923

9. «Каким наитием…»

Каким наитием,

Какими истинами,

О чем шумите вы,

Разливы лиственные?

Какой неистовой

Сивиллы таинствами —

О чем шумите вы,

О чем беспамятствуете?

Что в вашем веяньи?

Но знаю — лечите

Обиду Времени —

Прохладой Вечности.

Но юным гением

Восстав — порочите

Ложь лицезрения

Перстом заочности.

Чтоб вновь, как некогда,

Земля — казалась нам.

Чтобы под веками

Свершались замыслы.

Чтобы монетами

Чудес — не чваниться!

Чтобы под веками

Свершались таинства!

И прочь от прочности!

И прочь от срочности!

В поток! — В пророчества

Речами косвенными…

Листва ли — листьями?

Сивилла ль — выстонала?

…Лавины лиственные,

Руины лиственные…

9 мая 1923[4]

«Золото моих волос…»

Золото моих волос

Тихо переходит в седость.

— Не жалейте! Всё сбылось,

Всё в груди слилось и спелось.

Спелось — как вся даль слилась

В стонущей трубе окрайны.

Господи! Душа сбылась:

Умысел твой самый тайный.

Несгорающую соль

Дум моих — ужели пепел

Фениксов отдам за смоль

Временных великолепий?

Да и ты посеребрел,

Спутник мой! К громам и дымам,

К молодым сединам дел —

Дум моих причти седины.

Горделивый златоцвет,

Роскошью своей не чванствуй:

Молодым сединам бед

Лавр пристал — и дуб гражданский.

Между 17 и 23 сентября 1922

ЗАВОДСКИЕ

1. «Стоят в чернорабочей хмури…»

Стоят в чернорабочей хмури

Закопченные корпуса.

Над копотью взметают кудри

Растроганные небеса.

В надышанную сирость чайной

Картуз засаленный бредет.

Последняя труба окрайны

О праведности вопиет.

Труба! Труба! Лбов искаженных

Последнее: еще мы тут!

Какая нá-смерть осужденность

В той жалобе последних труб!

Как в вашу бархатную сытость

Вгрызается их жалкий вой!

Какая зáживо-зарытость

И выведенность на убой!

А Бог? — По самый лоб закурен,

Не вступится! Напрасно ждем!

Над койками больниц и тюрем

Он гвоздиками пригвожден.

Истерзанность! Живое мясо!

И было так и будет — до

Скончания.

— Всем песням насыпь,

И всех отчаяний гнездо:

Завод! Завод! Ибо зовется

Заводом этот черный взлет.

К отчаянью трубы заводской

Прислушайтесь — ибо зовет