Директора банка внезапно поразила одна мысль. В мире воздушных фантазий Эбба преступления, безусловно, совершались с необычайной легкостью, но все же мотив для преступления должен быть достаточно серьезен. Как велико семейное состояние Ванлоо?

Об этом Пармантье не сказал ни слова. Возможно, он не мог этого узнать, а может быть, рассчитывал на еще один визит директора банка. Но Трепка полагал, что эти сведения он может добыть более простым и дешевым способом в другом месте… В Берлине на Берен-штрассе существовало справочное агентство Шюттельмарка. Если эта фирма чего-то не знала о состоянии ныне здравствующих людей, значит, эти данные вообще не стоили внимания. При этом фирме было все равно, где живет интересующая вас особа — в Германии, Франции, Америке или на Камчатке. В течение нескольких дней фирма Шюттельмарка предоставит вам все необходимые сведения.

Трепка повернулся и твердым шагом направился к телеграфу. Адвокат Пармантье горестно наблюдал из окна, как тот удаляется. До самой последней минуты он надеялся, что банкир вернется. Но открыть окно и позвать Трепку он не мог — всему есть границы.

3

Доцент Люченс был не вполне откровенен в это утро со своими коллегами из детективного клуба. Кое о чем он умолчал. А ведь клятва, которую дают свидетели во всем мире, предписывает им говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

Но у доцента не было недостатка в мотивах, когда он пытался оправдать свое поведение перед самим собой.

Из опыта, приобретенного во время научных исследований в области истории религии, доцент знал, как опасно делиться своими впечатлениями с другими, с какой легкостью их перетолковывают, приходя к новым и неожиданным заключениям! Там, где объективный наблюдатель видит труднообъяснимый феномен, человек, менее критически настроенный, видит чудо. А там, где объективный наблюдатель, может быть, видит чудо, скептик усматривает чистейшей воды мошенничество. Вот почему Люченс умолчал о том, что видел и слышал накануне вечером. Ведь норвежский поэт с его легковозбудимой натурой во много раз преувеличил бы значение наблюдений доцента, а директор банка Трепка объявил бы их вздором.

Что же так поразило доцента?

Прежде всего поведение старой дамы. Хотя ей стоило шевельнуть мизинцем, чтобы прекратить неуместную перепалку внуков, она этого не сделала. Она предоставила им ссориться довольно долгое время, а потом прекратила ссору одним взмахом веера. Почему она не сделала этого раньше? Почему она не сделала этого сразу?

Почему?

Потом Мартин Ванлоо. Если Артур был фанатиком, а Аллан беззастенчивым любителем наслаждений, Мартин, несомненно, желал сойти за этакого дружелюбного представителя богемы. Но был ли он таковым на самом деле? Доцент сомневался в этом. Ссора, разгоревшаяся при появлении на вилле членов детективного клуба, возникла из-за нескольких слов, брошенных Мартином… Перепалка уже затухала, но едва не разгорелась снова, когда он двумя-тремя замечаниями подлил масла в огонь. После чего начал читать стихи и смешивать напитки. И то, и другое занятие отлично вписывалось в роль весельчака из мира богемы. Но одна подробность наводила Люченса на размышления. Мартин, казалось, вкладывал всю душу в меланхолические строки Суинберна, но при этом с необычайным изяществом жонглировал стаканами и бутылками. Выступающий на сцене фокусник непрерывно говорит. Кем же на самом деле был Мартин: страстным любителем поэзии или фокусником? И если он фокусник, в чем состоят его кунштюки?

Было еще третье наблюдение. Бабушка говорила о привычке Аллана принимать снотворное, а Мартин театральным шепотом заметил: «Она еще не знает о его самом изысканном снотворном в упаковке из беличьей шубки!» Что он имел в виду, сомнений не вызывало. Доцент разбирался только в тех одеждах, которые можно найти в захоронениях времен мегалита. И однако у него сложилось впечатление, что современные молодые женщины предъявляли к мехам куда более высокие требования, чем женщины эпохи мегалита. Но бабушка вряд ли принадлежала к числу тех, кто дает деньги на подобные расходы. А стало быть…

Почти в то самое время, когда норвежский поэт пошел на приступ клуба левых Ментоны, а Трепка — к адвокату Пармантье, доцент отправился совершать экономические открытия.

Если получить ответ на два первых его вопроса было трудно, третий, проявив известную хитрость, можно было прояснить.

Вооруженный чековой книжкой, выданной шведским банком, Люченс явился в одно из самых крупных финансовых учреждений Ментоны. Ему указали кабинет, на дверях которого красовалась надпись Service des Etrangers[36] и где чиновник с любезным поклоном предложил ему стул. Однако, когда Люченс изложил свое дело, тот нахмурился.

— Само собой, мы примем ваш чек, но только к взысканию, потому что у вас нет счета в нашем банке.

— Но на получение денег из Швеции понадобится по крайней мере неделя, — возразил Люченс. — А мне нужны деньги немедленно!

Банковский чиновник развел руками.

— Очень сожалею, но наши правила не позволяют мне поступить иначе!

Доцент мрачно уставился в пол, вертя в руках чековую книжку. Но вдруг лицо его прояснилось.

— Я понимаю вашу точку зрения, — произнес он, — но скажите, в таком большом городе наверняка есть частный банкир, который согласится пойти на риск в надежде получить соответствующие проценты?

Чиновника передернуло.

— Конечно, такие люди есть, — признал он. — Но правду сказать, мы не посылаем к ним наших клиентов.

— Разумеется, я беру всю ответственность на себя, — уверил его доцент беспечным тоном. — Значит, вы полагаете, условия будут жесткими?

— Думаю, да, — пробормотал молодой человек, протягивая Люченсу листок, на котором набросал несколько слов.

— От души благодарю вас, — сказал доцент. — И не беспокойтесь, я выйду из положения.

Чиновник проводил доцента до дверей, но взгляд его явно говорил о том, что он в этом сомневается. «Месье Терон, вилла „Душенька“» значилось на листке. «Душенька» звучало, безусловно, слишком поэтично для господина с ремеслом месье Терона. Да и внешний вид виллы еще менее соответствовал представлениям о жилище ростовщика. Маленький одноэтажный домик на променаде был окружен ухоженным садом, большие окна выходили на море. В одном из окон виден был мужчина в качалке с ребенком на руках.

— Садитесь, пожалуйста, — пробормотал он низким голосом, когда служанка ввела доцента в комнату. — Чем могу быть полезен?

Люченс с трудом убедил себя, что ему это не снится. Ростовщик был маленького роста, зато широк в обхвате; лицо квадратное, черные как угли глаза навыкате, кожа желтовато-коричневого оттенка, который, похоже, был даром природы, потому что у девочки, очевидно его дочери, цвет лица был точно такой же. Люченс ждал, что ребенок удалится, но ростовщик, слушая доцента, излагавшего свое дело, продолжал покачивать дочь на коленях. Быть может, девочку с раннего детства готовили к тому, чтобы она унаследовала ремесло отца.

— Тысяча шведских крон! — пробормотал ростовщик, когда Люченс наконец закончил свой рассказ. — А знаете ли вы, месье, какую сумму это составляет во франках? По нынешнему курсу больше семи тысяч франков! Неужели вы думаете, что я, не зная вас, выдам вам по чеку семь тысяч франков?

— Я понимаю, для вас это некоторый риск, — согласился доцент. — Но я уверен, вы достаточно хорошо знаете людей, чтобы судить о том, что я собой представляю, да и по моему паспорту вы видите, кто я…

— Семь тысяч франков! — повторил месье Терон, погладив дочь по голове. — Я смогу вам дать самое большее четыре тысячи.

— По всему моему чеку? — в ужасе воскликнул Люченс. — Не может быть, месье Терон.

— Может! — уверил доцента мужчина в качалке и ласково потрепал ребенка по черным волосам. — Не забывайте: прежде чем я получу по чеку деньги из Швеции, вы уже будете далеко-далеко.