— Вот что, мисс Как-Вас-Там, — сказал он, — раз уж современные передачи вам не по зубам, не слушайте их вовсе!

Я поняла, что заснуть мне не удастся, и стала рассматривать расплывчатые очертания гор, издали напоминавших уходящие в облака ступени. Это были предгорья Аппалачей. Я знала, что Сэм ни за что не сможет жить в таком безводном месте, как Теннесси, даже несмотря на присутствие озера Сентер-Хилл и речки Кейни-Форк. Пресные воды ему не по вкусу. Совсем другое дело океан: соль словно запускает химическую реакцию и делает этого человека дерзким и непредсказуемым. У меня есть фотография, на которой он едет верхом на плавнике шестидесятифутовой китовой акулы. Сэм там кажется кусочком водорослей, прилипшим к хвосту огромного рыбины: размерами акулы почти не уступают рифам, у которых нерестятся. Ему нравится плавать среди хищников. Да и для меня океан — родная стихия, и на мгновение я было разозлилась на Джо-Нелл за то, что она врезалась в этот чертов поезд — за то, что моя привязанность к ней пересилила даже потребность быть в Нижней Калифорнии и присматривать за Сэмом и китами. Что за безрассудство — любить кого-то так сильно?! Похоже, семейные узы — сила помогущественней земного притяжения.

ДЖО-НЕЛЛ

Мне снилась Фредди, летящая в Таллулу на наполненном горячим воздухом дирижабле. Бог ты мой, сон был таким реальным! Открыв глаза, я уж думала, что увижу, как она сбрасывает на землю мешки с песком. Но вместо этого я узрела доктора Ламберта, который стоял у кровати и листал мою историю болезни. Он поднял глаза, убедился, что я смотрю на него, и захлопнул папку.

— Прекрасно, вот вы и проснулись, — сказал он. Губы его приоткрылись, обнажив ровные ряды зубов, жемчужно-белых, как у кинозвезд. — Как вы себя чувствуете?

— Так, словно меня сбило поездом, — ответила я.

Он улыбнулся и кивнул.

— Ну а подробнее?

— Все болит. И во рту какой-то странный привкус.

— Вы помните аварию?

— Ага. — Я закрыла глаза и увидела перепуганную физиономию машиниста и завертевшуюся волчком землю. Когда дверца машины оторвалась, меня здорово шарахнуло по голове. А потом я вывалилась наружу.

— Не припомните, что именно вы делали на шоссе в столь поздний час?

— О, разумеется, — воскликнула я и стала лихорадочно придумывать приличное объяснение. — Возвращалась от больной лейкемией подруги. Я привозила ей ужин и все такое. Ну, потом мы с ней поболтали, посмотрели старые фильмы, и, видать, я так устала, что просто не заметила поезд.

— Вот это да! — Он взял металлический стул и опустился на него. — Просто чудо, что вы выжили.

— Все так говорят.

— А ремень был пристегнут?

— В моем «фольксвагене» нет ремней.

— Что ж, стало быть, вам просто сказочно повезло. — Он прочистил горло. — Не возражаете, если я задам еще пару вопросов?

— Про аварию?

— Вообще-то мне нужно уточнить анамнез и занести в вашу карточку. Это обычная процедура, мисс Мак-Брум. Вас это не очень утомит?

— Не знаю, а вас? — Я улыбнулась, поигрывая ямочками. — И зовите меня просто Джо-Нелл.

Вопросы были чисто медицинские, а не личные, как я надеялась. Я упорно смотрела прямо в его серые глаза, отливающие металлом. Интересно, думала я, правду ли сказал Дуэйн и действительно ли доктор Ламберт только-только женился.

— Вы курите, Джо-Нелл? — спрашивал он. — Есть ли среди ваших родственников онкологические больные?

На все вопросы я отрицательно мотала головой. Поймать мужика на крючок — это для меня раз плюнуть, но вот окончательно выудить его гораздо труднее. Обычно я тяну слишком сильно, и он-таки соскальзывает. Теперь-то я знаю, в чем ошибка, но остановить себя не могу. Все стараюсь быть хладнокровнее, но что поделаешь: кровь у меня — крутой кипяток. К тому же я женственна и грациозна, а мои моральные устои сродни принципам Шарон Стоун. Я искренне надеялась, что доктор женат на мужеподобной толстухе, остриженной так коротко, что мужу видна каждая складочка на ее затылке.

— Половой жизнью живете? — спросил он, моргая.

Я чуть было не спросила в ответ: «А вы?» Он не гинеколог, а терапевт, сам говорил, так какого же черта задавать мне интимные вопросы?! Однако я хотела произвести хорошее впечатление, и ляпнуть что-то лишнее было просто недопустимо.

— Нет, — сказала я.

Он бросил на меня испытующий взгляд.

— Когда у вас была последняя менструация?

— Бог мой, да я даже не знаю, какой сегодня день! — И я рассмеялась, пытаясь сменить тон на более легкий.

— Сегодня воскресенье, 31 декабря.

— А вы пойдете на новогодний карнавал? — прощебетала я голоском маленькой девочки, надеясь увести разговор в сторону.

— Да нет. — Он поднял руку. — Просто схожу в загородный клуб.

— А, понятно, — улыбнулась я, — там всегда устраивают новогодние вечеринки.

— Вы член клуба? — Он окинул меня недоверчивым взглядом.

— Просто слышала о тамошних вечеринках, — ответила я, — вообще-то я редко куда-либо выбираюсь.

— Правда? — спросил он, и я поняла, что зацепила его.

— Понимаете, я выросла в книжной семье. Моя сестра работает цетологом в Калифорнии. В детстве под Новый год мы валялись на диванах и читали библиотечные книги. Чтоб отвезти их все назад, приходилось брать тачку! Понятия не имею, как я докатилась до работы в кондитерской, но именно этим теперь и занимаюсь.

— И что же именно вы печете в своей кондитерской? — Доктор Ламберт улыбнулся, и я поняла, что начинаю ему нравиться: еще бы, девушка, которая читает книжки, а не спит с кем ни попадя.

— О, когда как. — Я провела рукой по простыне, чтоб он заметил мои аккуратные ноготки и кирпично-красный лак. — А что вы предпочитаете?

ФРЕДДИ

Микроавтобус свернул с основной трассы и направился к Таллуле. Здесь, на окраине городка, практически ничего не изменилось. Я заметила знакомый табачный сарай, весь покосившийся от старости, белоснежное кафе «Дайри квин» и швейцарскую парикмахерскую. Мы неслись по извилистой дороге с двусторонним движением, оставляя позади парковку для грузовиков и магазин рыболовных принадлежностей. Сквозь жиденькую рощу я видела тускло-зеленую реку Камберленд и яркого, травянистого оттенка мост. Мы остановились на красный сигнал светофора, затем свернули. Проезжая по мосту, я смотрела в воду: оказалось, что она очень грязная и непрерывно бурлит, словно на дне вертится какой-то неостановимый моторчик.

Через квартал от моста дорога превратилась в широкое авеню Саут-Вашингтон, и движение стало четырехсторонним. Такого я не припоминала. Все те годы, до моего побега из Теннесси, эта улица была узкой, в две полосы, а дойдя до городка, разворачивалась и вела обратно к мосту. На ней тогда стояли лишь станция «Экссон», обувной магазин и летний овощной ларек. Теперь же по сторонам от четырех асфальтированных полос разместились «Макдоналдс», автозаправка и магазин подержанных автомобилей. Все дома были до сих пор украшены облезлыми рождественскими колокольчиками и свечами. И тут меня внезапно озарило: сегодня же канун Нового года! От этой мысли мне стало совсем грустно.

— Таллула, Теннесси, — гордо объявил водитель, махнув в сторону небольшого универмага. — Крошечный городок, который, однако, может похвастаться недурным колледжем и четвертым по величине «Уол-Мартом» в штате Теннесси.

Я попыталась улыбнуться, потому что комментарий был явно адресован мне. Как-никак я единственная выходила здесь. Я могла бы ответить ему, что знаю городки и поинтересней, что на Западе есть селения и поменьше Таллулы, в которых, однако, нет ни здешней ограниченности, ни убогих «Уол-Мартов». Да уж, Дьюи меньше Таллулы, но по ощущениям он и крупнее, и динамичнее. А на мысе Мендосино стоит и вовсе крошечный городок, где в одном домике с дощатым полом ютятся и бензоколонка, и почтовое отделение. Если кто-то из тамошних жителей хочет посмотреть кино, ему нужно проехать пятьдесят миль на север, в Фортуну. Школьников вместе с семьями селили в Ферндейле, тоже к северу, в сорока пяти милях от дома. Но, несмотря на все это, даже самый маленький поселок на Западе крупнее самого большого южного города.