Но я гордилась ею не поэтому, а потому, что она умудрилась закончить школу с тремя четверками среди пятерок в аттестате и поступить на психфак МГУ.

Мне казалось, что счастливее нас никого не может быть.

Как же я заблуждалась!

Беда подкралась незаметно. У беды было имя. Владимир Михайлович Тарасов. Крупный предприниматель, успешный бизнесмен, завидный холостяк. Он был мне не интересен, я ничего не знала о нем, а впервые увидела только после того, как случилась беда.

Альке было восемнадцать. Она собиралась к подруге на вечеринку. Не знаю, что там была за вечеринка. Алька толком не объясняла, натягивая свое самое лучшее платье. Сердце у меня болезненно сжималось и нестерпимо болело. Даже тогда, когда она крутилась передо мной на пороге, целовала в щеку и просила не беспокоиться. Я закрывала за ней дверь, а руки тряслись. И я не знала, почему.

Она обещала быть не позже часа ночи. Но ее не было и после двух. Не зная, что делать, вся на нервах, бегая по квартире в полной растерянности и ужасе оттого, что ее телефон не отвечает, я звонила Мише. Он призывал меня успокоиться, взять себя в руки и ждать. Молодежь сейчас такая – у них совершенно отсутствует понятие времени. Я кричала на него, но он все равно уговаривал меня не беспокоиться.

И в четвертом часу утра, когда я уже вырвала на себе почти все волосы и выпила всю валерианку, имевшуюся в доме, пришла Алька. Заплаканная, со спутанными волосами, дрожащая крупной дрожью, в порванном платье и с царапинами на ногах и руках.

Мое сердце остановилось. Я бросилась к ней. Как раз вовремя, потому что она, рыдая, тут же упала мне на грудь. Слезы душили ее, рыдания захлебывались в соленых каплях. Я прижимала ее к себе и укачивала, как ребенка.

- Надя-я… - прорыдала она – Надька-а…

- Родная моя, солнышко мое, - шептала я – Что случилось?

- Наденька, что же теперь делать?.. Что же мне делать?! Он меня… он меня… - она не договорила, но я все прекрасно поняла. И слезы хлынули из моих глаз. Я сильнее прижала ее к себе.

- Кто? – спросила я сквозь слезы

- Я не знаю… Какой-то Владимир Тарасов… - проговорила Алька, рыдая – Его Женька пригласила, это же ее вечеринка. Она так гордилась тем, что он пришел… Так гордилась… Мы… танцевали, веселились… А потом он… потащил меня в комнату. Сказал, что что-то покажет…

- И ты пошла?!! – закричала я

Кричать было нельзя. Алька посмотрела на меня затравленно, как загнанный зверек.

- Прости, прости меня!!! – я прижала ее к себе и прошептала в волосы: - Почему ты пошла с ним?

Алька покачала головой и снова заревела.

- Я не знаю!!! Я не знаю!!! Он меня… целовать стал, а я отпиралась… Тогда он на кровать повалил… И…

- Не надо! – проговорила я с болью в голосе – Не рассказывай!

Она обняла меня крепко-крепко, а я ее, и мы плакали вместе. Как тогда, когда узнали, что родителей больше нет.

Я проводила Альку в ванную и позвонила Мише. Мне было плевать, что пять утра, а ему вставать на работу в шесть. Я выложила все как на духу, и он тут же примчался к нам. Долго орал из-за того, что я отправила Альку в ванную смывать «вещественные доказательства и биологические следы», а потом вроде бы успокоился.

Вместе с ним мы написали заявление в милицию, не собираясь просто так оставлять это дело.

Но нам не повезло.

Владимир Тарасов оказался очень большой «шишкой», авторитетом в определенных кругах. Адвокат, которого он нанял за огромные деньги, представил дело так, как было выгодно его клиенту. Якобы все произошло по обоюдному согласию, да к тому же девушка была пьяная и накачанная наркотой и вообще не в своем уме, еще и совершеннолетняя. Что же вы хотите, уважаемые?!! Никакого преступления нет, и быть не могло.

Дело против Тарасова так и не завели. Зато информация просочилась в прессу, где «бедного несчастного честного бизнесмена» оклеветала и хотела развести на деньги грязная шлюха Алина Маркова. Вот так, с именем и фамилией. Мы требовали опровержения, но газеты в один голос твердили, что у них есть «доказательства» их правоты и свидетели. Доказательства эти нам не показали, а свидетелей мы так в глаза ни разу и не увидели.

Алина замкнулась в себе, ходила словно тень, мало ела, почти ни с кем не разговаривала. Не ходила в институт, хотя у нее на носу была летняя сессия, где все показывали на нее пальцем и пинали необоснованными оскорблениями, почерпанными из газет, где ее клеймили позором. Я боялась оставлять ее одну в таком состоянии. Мы вызывали врача, но он сослался на нервный срыв.

Да, это был нервный срыв. Как бомба замедленного действия, готовая вот-вот взорваться.

И она рванула. Пятого июня.

Я пришла с работы раньше, но Альку все равно не спасла. Я обнаружила ее в ванне, полной алой воды, с перерезанными венами.

Я дико закричала. Так дико и так страшно, что, казалось, меня услышал весь город.

Больше ничего не помню. Только похороны. Особенно отчетливо осознаю, как прошу Мишу укрыть Альку одеялом, ведь она так чувствительна к холоду! Как она будет лежать в сырой земле?!! А еще в темноте! Она же боится темноты!! Я кинулась к гробу, стояла на коленях и рыдала, а Миша меня оттаскивал, я отбивалась, как сумасшедшая, и рыдала, уткнувшись в его грудь. И продолжала рыдать все последующие три месяца. Не могла остановиться.

До тех пор, пока не поняла, что нужно сделать. Ясно и отчетливо не осознала этого.

И он скоро поймет.

Возмездие уже близко…

Когда я приняла решение, стало намного легче. Я знала, что нужно сделать, и почти до мельчайших деталей все продумала. Дело оставалось за малым. Почти… Нужно было сделать еще кое-что, но для этого, следовало некоторое время подождать. А потом я, наконец, смогу осуществить задуманное.

И Алька будет отомщена!

Я изменилась. Это заметил даже Миша. Он приходил ко мне каждый день после работы и звонил раз по пять за день по телефону. Он говорил, что я, кажется, начинаю приходить в себя и учиться жить заново. Я не спорила. Может быть. Но только к жизни меня толкает ненависть. Ненависть к человеку, который убил мою сестру.

Скоро, совсем скоро он заплатит за все, что сделал!!! И я буду спокойна!

Однажды вечером, когда Миша вновь пришел ко мне, и мы сидели на диване, разговаривая о каких-то пустяках, он внимательно посмотрел на меня и спросил:

- Надь, а ты ничего не задумала?

Я испугалась. Затем удивилась.

- С чего ты взял?

- Ты странно ведешь себя, и…

- Странно?! – воскликнула я – Миша, ты бы определился уже, какой хочешь меня видеть! Убитой горем или… пытающейся жить? – мой голос сорвался

Миша стремительно подсел ко мне и руками схватил за щеки.

- Живой! – сказал он – Ну, конечно, живой!!

- Ну, так я… и живу, - проговорила я тихо, запинаясь

- Надька! – простонал он и, наклонившись, поцеловал меня в лоб – Наденька!!

Я прижалась к нему крепко-крепко и закрыла глаза. Мне было так хорошо и так приятно. Не одиноко. И я, действительно, была живой. Сейчас. С ним.

Он обхватил меня руками. А я положила голову ему на плечо.

- Миша, - проговорила я тихо – Я тебя так люблю!

Он, казалось, весь напрягся. Я почувствовала, что он стал словно каменным. Но потом вздохнул и ответил мне в волосы полушепотом:

- Я знаю, моя девочка. Я знаю.

Он вновь укачивал меня, как ребенка. А я вновь не противилась, лишь наслаждаясь его силой и теплом. И я не плакала. Впервые после Алькиной смерти я не плакала!

Оказывается, я так и заснула у него на плече, в его руках. Когда же проснулась, то увидела, что он смотрит на меня. Я смутилась и покраснела, но взгляд не отвела.

- Я заснула, - проговорила я.

Он лишь кивнул, не отрывая глаз от меня.

Я закусила губу и пошевелилась, желая встать. С большой неохотой, как мне показалось, он расцепил руки и отпустил меня. Я встала и на негнущихся ногах поплелась на кухню.

После того, как я напоила его чаем, пошла провожать его домой. На пороге он обернулся, словно хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, и слова так и остались невысказанными. Он попрощался и ушел. Закрывая за ним дверь, я слышала, как стучит мое сердце, и боялась этого стука.