— Я считал, что обладаю привилегией заботиться о вас до самого Рангуна, то есть до тех пор, пока вы не попадете в ваше поместье, и предпринял соответствующие шаги. Но, если вам угодно отвергнуть опекуна, которого выбрал для вас Сюркуф, я готов сложить этот почетный титул. Я был счастлив, считая себя избранным, но прихожу в отчаяние от того, как обманулся.
— О, господин Рене! — вскричала Жанна.
— Безусловно, для нас было удачей, — перебила ее сестра, — находиться под охраной столь доброго, великодушного и отважного человека. Но мы не согласны присвоить вас ради собственной выгоды. Мы просим лишь рекомендовать нам капитана, который следует в Бирму и доставит нас на берег, где мы сможем нанять эскорт, который проводит нас до реки Пегу.
— Если вы действительно предпочитаете такой путь тому, который предлагаю я, мадемуазель, у меня нет права настаивать, как не было и до сих пор. К моему большому сожалению, больше того, к моей глубокой скорби, я вынужден отказаться от плана, который лелеял с того самого дня, как увидел вас, и который два месяца услаждал меня в счастливых мечтах. Поразмыслите — я дождусь вашего решения и подчинюсь ему.
Рене поднялся, взял шапку и поклонился сестрам.
Но Жанна, повинуясь чувствам, не думая, бросилась между ним и дверью.
— Сударь, — произнесла она, — упаси вас Бог считать нас неблагодарными, не оценившими и того, что вы для нас уже сделали, и того, что только намереваетесь сделать, но мы с сестрой… Нас страшит груз обязательств, которыми мы обременяем чужеземца.
— Чужеземца! — повторил Рене. — Вы еще более жестоки, чем ваша сестра, мадемуазель, она хотя бы не отважилась произнести это слово.
Но Жанна продолжала:
— Мой бог! Как трудно молодой девушке, совсем ребенку, за которую все решали отец с матерью, объяснить свои суждения! Пусть сестра негодует, я не допущу, чтобы вы ушли с таким скверным мнением о наших душах.
— Но Жанна, — возразила сестра, — господину Рене прекрасно известно…
— Нет, Элен, нет. Господину Рене ничего не известно, а я прекрасно видела, как он ходил брать отпуск ради нас, и хорошо слышала, как дрогнул его голос, когда он предложил передать опеку над нами другому.
— Жанна! Жанна! — пыталась остановить ее сестра.
— Пусть господин Рене думает все, что хочет, — крикнула в ответ Жанна, — лишь бы не думал о нашей неблагодарности! — и, повернувшись к Рене, добавила: — Нет, сударь, устами моей сестры говорят общественные приличия, моими же — правда. И она такова: сестра полагает, и этот вопрос мы обсуждали уже не раз, что ваше двухмесячное отсутствие на борту повредит вам у Сюркуфа; она считает, что ваши интересы будут ущемлены. Она предпочитает потерять удачу, которую нам принесло ваше присутствие и за которую вам честь и хвала.
— Позвольте сперва ответить на предположения мадемуазель Элен. Сюркуф лично назначил меня вашим опекуном, в то время как в сердце я ощутил братскую привязанность. Именно капитан помог мне приобрести маленький шлюп, который должен доставить вас в Рангун и который, идя под нейтральным флагом, не подвергнет вас опасности, которая угрожала вам на «Штандарте». При вас господин Сюркуф оценил стоимость новшеств, которую я произвожу на шлюпе. Ни на одном корабле, какого бы водоизмещения он ни был, вам не будет так славно и уютно, как на борту «Нью-Йоркского скорохода».
— Но, сударь, — отважилась заметить Элен, — разве можем мы позволить, чтобы ради нашего удобства вы израсходовали на девять или десять тысяч франков больше, чем потратили бы, не стань мы вашими пассажирками.
— Ошибаетесь, мадемуазель, — стоял на своем Рене. — Не вы плывете в Индию, туда плыву я. Повидать остров Франции или остров Объединения не значит увидеть Индию. Я — заядлый охотник. Обещав себе охоту на пантеру, тигра и слона, я держу слово, вот и все. Принимаете или не принимаете вы мое предложение, я все равно отправлюсь в Индию. Берега реки Пегу, как меня уверяли, одна из самых богатых тиграми и пантерами местностей в целом королевстве Бирма. Кроме того, позвольте заметить, мои дорогие сестрички, что по приезде вам необходимо будет выполнить последнюю и скорбную обязанность. До сего дня я разделял с вами этот священный долг, не позволите ли вы мне завершить печальную опеку, которую я принял.
Все это время Жанна, сложив ладони и со слезами на глазах, всем видом умоляла не перебивать Рене, и как только Элен, не в силах больше противиться, протянула молодому человеку руку, младшая бросилась к протянутой руке и поцеловала ее со страстью.
— Жанна! Жанна! — прошептала Элен.
Жанна потупила взор и опустилась в кресло.
— Отвергать долее столь искреннюю заботу, — сказала Элен, — все равно что оскорблять дружбу. Мы принимаем ваше предложение и обещаем всю жизнь помнить о вашем братском участии.
Элен поднялась и кивнула Рене, показывая ему, что визит длится уже достаточно долго.
Молодой человек поклонился и вышел.
Отныне Рене занимался только приготовлениями «Нью-Йоркского скорохода» к выходу в море. Взамен старых чугунных пушек Сюркуф предложил пять медных пушек со «Штандарта».
Пятнадцати человек хватало для управления шлюпом, и две команды, со «Штандарта» и «Призрака», не сговариваясь, вызвались собрать экипаж шлюпа, а Сюркуф поддержал и одобрил это решение.
К несчастью, в команду американского судна нельзя было взять французов, пришлось нанять десятерых американцев, а на двух кораблях Сюркуф отыскал только пять человек, говорящих по-английски. Сверх того, чтобы управлять шлюпом, Сюркуф передал юноше боцмана Керноша, который дважды был на берегах Ганга и знал навигацию. Матросы хотели, чтобы у Рене остался на память подарок от них как свидетельство уважения, во-первых, за избавление от кредиторов, а во-вторых, за неслыханную отвагу в бою с акулой. У лучших оружейников Порт-Луи нашлось великолепное английское ружье с двумя нарезными стволами. Команда знала о страсти Рене к охоте на тигра и пантеру и о том, что у него нет подходящего оружия, а только одноствольный карабин и гладкоствольное ружье. Команда вскладчину купила карабин и накануне отплытия явилась с подношением.
На ружье было выгравировано: «Бесстрашному Рене от товарищей — матросов Сюркуфа».
Мало что могло бы доставить молодому матросу удовольствия больше, чем подобный подарок! Он не раз сетовал, что не имел возможности вооружиться как следует к отплытию с острова Франции, и ружье так кстати дополнило его арсенал и потешило самолюбие.
В назначенный день мэтр Рэмбо вернул Рене корабль, убранный с отменным вкусом. Великолепная древесина с острова Франции сама по себе могла служить украшением. Для молодых сестер прекрасную отделку кают, меблировку которых юноша предложил лично, выполнили с отменным вкусом. Девушкам ни о чем не пришлось беспокоиться. Гроб их отца перевезли со «Штандарта» на «Нью-Йоркский скороход» и установили в маленькой комнате, затянутой в черное. Затем Рене поднялся к Элен и Жанне и уведомил их, что ждет только приказа, чтобы поднять паруса. Они были готовы к отплытию. Девушки заказали мессу по умершему, по окончании которой был назначен обед на палубе «Нью-Йоркского скорохода», а затем, после трапезы, можно было поднимать паруса. На следующее утро в десять часов в сопровождении Сюркуфа сестры вошли в церковь. Поскольку известно было, что месса заказана для старого капитана французского корабля, все именитые люди острова Франции, все капитаны, все офицеры и все моряки портовых кораблей и зашедших в Порт-Луи пришли участвовать в панихиде, больше похожей на военную, чем на гражданскую.
Через час девушки, по-прежнему в компании Сюркуфа и Рене, пешком спустилисьтс порту.
От имени пассажирок Рене пригласил на обед Сюркуфа, Блика и Керноша. Корабли, стоявшие на якоре, украсили как на праздник, и «Нью-Йоркский скороход», самый маленький и самый изящный из всех, вывесил на единственной мачте, двух реях и гафеле все вымпелы, которые нашлись на борту. За обедом грустили, хотя каждый старался казаться веселым, а на пристани, по приказу генерала Декаэна, губернатора, гарнизонные музыканты исполняли национальные мелодии.