И вот, по мере продвижения вперед, преследователи стали замечать, что отбросы бивуака с каждым днем делаются все более скудными. Точно индеец в прериях склонялся Томео, чтобы внимательно осмотреть человеческие следы и остатки пищи. Наконец он заключил, что ко времени последней стоянки у Бизарро оставалось не более трех человек, и один из них либо подросток, либо женщина. Не было сомнений, что он так же, как когда-то это сделал Такконе, предпочел распустить свою банду.

Дальше Рене решил продолжить охоту вдвоем с Томео, оставив свой отряд, многочисленность которого мешала внезапности, в деревушке Майда.

Крестьяне встречали Бизарро на дороге, ведущей из Майды в Вену, — наверняка жалкие остатки его шайки укрывались в одном из бесчисленных гротов, испещривших склоны горы. Рене и Томео, добравшись до плато, за которым начинался хребет, решили провести ночь между скалами в укромном местечке, озаренном, словно на картине Сальвадора Роза, сверкающей луной. На следующее утро предстояло возобновить поиск. После одного или двух часов сна Рене почувствовал легкие толчки: открыв глаза, увидел перед собой Томео, который, сложив трубочкой ладонь и приложив ее к уху, красноречивыми жестами приглашал и Рене прислушаться.

И действительно, вскоре он различил далекие жалобные крики, а им в ответ — глухое ворчание.

— Сова или какая-нибудь другая ночная птица! — прошептал Рене.

— Нет, это ребенок!

Рене помнил, что мать убитого молодого пастуха говорила, что молодая спутница Бизарро недавно родила.

Он бесшумно поднялся и повел за собой Томео по лабиринту между скалами. Когда рыданья, на звук которых они шли, смолкали, оставалось двигаться наугад. Временами, когда им казалось, что они приблизились к логову разбойника, крики возобновлялись, словно предупреждая, что в действительности они лишь отдалились. Им приходилось поворачивать обратно.

Неожиданно плач опять прекратился. Молодые люди, тщательно проверив к утру все изгибы и неровности местности, так и не обнаружили никаких следов убежища. И тем не менее они были уверены, что разбойник скрывался где-то здесь, в каменной пустыне.

В этой глуши они провели шесть ночей, каждый день начиная заново напрасные поиски. На седьмую ночь Рене, который начал было уже отчаиваться и подумывал смириться и вернуться в Майду, был разбужен взрывом, глухое эхо которого передалось по земле. Тотчас же вскочив, оба попытались определить, где произошел взрыв; но только тяжелые черные тучи проплывали по небу, затмевая луну. Около часа они блуждали между острых камней и по краям оврагов. Поднялся влажный ветер, от которого в обилии выступал пот. Они поняли, что цель близка, когда внезапно до них дошел шум второго такого же взрыва, где-то позади, в двухстах или трехстах метрах, за сплошной линией скал.

Они начали восхождение на скалы, цепляясь за них руками и вставая ногами в щели между ними. Но неожиданно разразилась гроза.

Нужно испытать южную грозу, чтобы понять то смятение, в которое могут ввергнуть природу объединенные силы ветра, дождя, грома, молнии и града. Рене и Томео пришлось оставить попытки подняться. Они вернулись к подножию скалы и попытались обойти препятствие по крутой горной тропке, нависавшей над пропастью. Они оказались в самой гуще низких туч, которые быстро гнал ветер. Ослепленные молниями и оглушенные громом, беззащитные перед горными потоками, устремлявшимися с горных высот, они в конце концов были вынуждены остановиться. Ужасный грохот и густые сумерки лишали их всякой надежды найти Бизарро.

Вдобавок ко всему под проливным дождем, промочившим их до костей, они уже не думали и о возвращении в Майду. Душные облака, проплывавшие и окутывавшие их, вызывали пот, который на пронизывающем ветру казался ледяным. Горные потоки, которые они переходили, были настолько сильны, что приходилось порой вставать на колени, чтобы удержаться. Уже под утро они услышали крики и заметили огни — это были люди из лагеря у Майды, которые, беспокоясь о них, отправились на поиски.

Они собрались у единственного в деревне постоялого двора, маленького домика, дрожавшего под напором воющего ветра; через широкую трещину в стене проникали ослепительные вспышки молнии. В очаге был разведен большой костер, над которым жарилось тельце маленького цыпленка, нанизанное на ветку орешника. Хозяин постоялого двора велел вынести два полотенца, в которые завернулись Рене и Томео, в то время как на единственной белой материи, которую удалось разыскать, появились две щербатые тарелки.

Отогревшись, Рене с жадностью набросился на тощую куриную ножку, а в это время часовой, стоявший у дверей постоялого двора, подошел и доложил, что какая-то женщина просит ее принять: она утверждала, что явилась с новостями о Бизарро.

— Пусть войдет, — сказал Рене.

Женщина вошла. С ее длинных черных волос и порванной одежды стекала вода. В руках она держала сверток, перевязанный с четырех сторон. Под ее искаженным взглядом Рене застыл.

— Вы принесли мне вести о Бизарро? — спросил молодой человек.

— Я принесла вам кое-что получше, чем вести, — ответила она зловещим голосом.

Она положила на землю сверток, развязала его, протянула руку и достала из него что-то, что невозможно было разглядеть в темноте. Она подошла к Рене, который сидел рядом с очагом. В руке она держала за длинные волосы окровавленную голову, которую положила на стол рядом с тарелкой. Рене не сумел скрыть отвращение: он быстро встал из-за стола.

— Эта голова стоит тысячу дукатов; прикажите-ка заплатить их мне.

Рене сделал два шага к камину, рядом с которым сушился висевший на спинке стула его мундир, и достал из-за пояса золотые монеты, которые и положил рядом с головой. Женщина пересчитала монеты и спрятала их в карман своего передника.

Закончив с этим, она направилась к двери тем же шагом, которым вошла. Рене остановил ее:

— Вы измучены и промокли. И, конечно, голодны?

— Я очень голодна, — ответила она.

— Садитесь к огню, — предложил Рене.

Он приказал хозяину постоялого двора принести ей остатки цыпленка, а сам сел рядом. Она жадно набросилась на цыпленка. Когда остались одни кости, Рене спросил ее:

— Почему вы убили его?

И тогда тем же ровным невыразительным тоном, без рыданий и всхлипываний, неподвижно уставившись в огонь, она рассказала о смерти разбойника.

Преследуемый и окруженный со всех сторон, Бизарро надеялся укрыться в пещере, о которой не знал никто кроме него. Он попрощался с двумя последними сообщниками и оставил с собой лишь жену и ребенка.

Пещера действительно была надежно спрятана от посторонних взоров и с настолько узким входом, что в него можно было лишь проползти на животе. Она вся поросла плющом, мхом и кустарником ежевики, надежно прикрывавшими вход в пещеру.

Но от их бродячей беспокойной жизни очень страдал их ребенок: он был болен, часто просыпался и плакал, стонал и всхлипывал даже во сне.

«Женщина, женщина, заткни своего ребенка, — говорил разбойник, — можно подумать, его нам даровал не Всевышний, а дьявол, чтобы сдать меня моим врагам».

Женщина давала младенцу грудь; но высохшая грудь не могла утолить голод несчастного создания, и ребенок продолжал жалобно ныть.

В один из вечеров женщина никак не могла добиться, чтобы ребенок замолчал, а ворчание собак было признаком их беспокойства: в окрестностях пещеры рыскали непрошеные гости.

Бизарро встал и, не говоря ни слова, схватил малыша за ногу, вырвал его из рук матери и с размаха бросил его на стену пещеры, размозжив ему голову.

— Моим первым движением было вцепиться ему в глотку, этому тигру, и задушить его! Я поклялась Мадонной, что отомщу ему, — сказала женщина.

Мертвенно-бледная, она встала и, ничего не говоря, взяла тело ребенка, завернула в свой передник. Она положила его к себе на колени и машинальным движением, вздрагивая телом, с лихорадочными глазами, принялась его укачивать, словно тот был еще жив.