В гостиной на мгновение воцарилась тишина, все переглядывались в недоумении, как бы спрашивая друг друга, что означает это странное исчезновение, немыслимым образом нарушающее все приличия.

Наконец кто-то осмелился прервать молчание и вспомнил, что во время чтения договора неизвестный молодой человек весьма приятной наружности возник в дверях салона и тихо сказал графу два слова, а тот последовал за ним, скорее как приговоренный на казнь, чем как друг за своим другом.

Но ведь граф мог покинуть гостиную, но не покинуть особняк. Г-жа де Сурди позвала лакея и приказала ему обыскать весь дом. Лакей повиновался, и в течение нескольких минут посреди вздохов и возгласов удивления шестисот человек слышались крики слуг, обыскивавших все этажи. Наконец один из них догадался расспросить кучеров, ожидавших во дворе, и те сказали, что видели, как двое молодых людей, один из которых, несмотря на дождь, вышел из дверей с непокрытой головой, устремились на проезжую часть и быстро сели в экипаж, крикнув: «На почтовую станцию!»

И лошади умчались галопом.

Один из кучеров узнал в молодом человеке с непокрытой головой графа де Сент-Эрмина.

Гости переглядывались в полном изумлении, когда раздался голос:

— Карету и эскорт первого консула!

Все почтительно расступились, пропуская вперед г-на и г-жу Бонапарт, а также жену Луи Бонапарта. Но едва те покинули гостиную, как началось сущее бегство, будто в доме пожар.

Ни Клер, ни г-же де Сурди не хватило смелости кого-то удерживать, и через пятнадцать минут они остались одни. Г-жа де Сурди бросилась к дрожащей и рыдающей дочери.

— Ах, мама, мама, предсказание сбывается, я стала вдовой! — вскричала Клер и без чувств упала в объятия матери.

XXIII

ПОДЖАРИВАТЕЛИ

Объясним же нашим читателям, куда так непостижимо исчез жених м-ль де Сурди. Его отсутствие в момент подписания брачного договора чрезвычайно всех поразило, г-жа де Сурди строила предположения одно невероятнее другого, а ее дочь беспрестанно лила слезы.

Мы знаем, что накануне оглашения указа об упразднении министерства полиции Фуше вызвал к себе шевалье Маалена и договорился с ним об организации банд поджаривателей на западе страны. И сделал это с одной-единственной целью — вернуть себе министерство.

Эти банды не только были сформированы, но и приступили к действиям, и не прошло и двух недель после отъезда шевалье из Парижа, как все узнали о том, что два землевладельца — один из Бюре, другой из Солнейя — подверглись нападению и были «поджарены».

Ужас распространился по всему Морбиану. Пять лет в этих несчастных краях свирепствовала гражданская война, но посреди самых ужасных злодеяний не находилось места подобным зверствам.

Чтобы отыскать в истории след ограблений с применением королевы пыток, пришлось бы вспомнить самые темные времена царствования Людовика XV и религиозные предписания Людовика XIV.

Шайки по десять, пятнадцать, двадцать человек, казалось, вырастали из-под земли, они бродили по ночам как тени, пробирались оврагами, перелезали через изгороди, заставляя каждого, кто их заметил, в ужасе прятаться за деревьями или вжиматься в землю. Они внезапно проникали на ферму или в замок через приоткрытое окно или плохо запертые двери, захватывали врасплох слуг и связывали их по рукам и ногам, затем разжигали огонь посреди кухни и подтаскивали к нему хозяина или хозяйку. Уложив свою жертву на пол, они подносили их ступни к пламени и держали до тех пор, пока боль не заставляла несчастных сказать, где в доме хранятся деньги. Порой негодяи оставляли ограбленных хозяев в живых, но чаще, вырвав признание, они из страха быть узнанными резали, вешали или забивали своих жертв до смерти.

После третьей или четвертой из таких вылазок, оставлявших после себя пожары и убийства, поползли сначала неясные слухи, а затем в открытую прозвучало, что во главе этих банд стоит сам Кадудаль. Главари и члены банд не снимали масок, но те, кто ночью видел самую многочисленную банду, уверяли, что по росту, осанке и особенно по большой и круглой голове узнали предводителя, а именно Жоржа Кадудаля.

Все знали его рыцарский характер и отказывались верить в то, что он вдруг превратился в жалкого главаря поджаривателей, не знающих ни стыда, ни жалости. И тем не менее молва разрасталась.

Все новые и новые свидетели утверждали, что узнали Жоржа. Вскоре газета «Журналь де Пари» официально сообщила, что, несмотря на обещание не предпринимать первым никаких враждебных действий, Кадудаль, которого покинули все его соратники, с трудом набрал около пятидесяти отщепенцев, чтобы грабить на больших дорогах и фермах.

«Журналь де Пари» доставляли в Лондон. Но, может быть, Кадудаль никогда бы и ничего не узнал, если бы один из его друзей не передал ему газету. Жорж увидел, какие обвинения против него выдвигают, и воспринял их как жесточайшее оскорбление.

— Что ж, — заключил он, — обвинив меня, они нарушив ли наше соглашение. Им не удалось убить меня выстрелом или шпагой, и они взялись за клевету. Они хотят войны — они ее получат.

И в тот же вечер поднялся на борт рыболовецкого судна, а пять дней спустя высадился на берег между Порт-Луи и полуостровом Киберон.

Одновременно с ним из Лондона в Париж выехали два человека: Сен-Режан и Лимоелан. Они проследовали другим путем — через скалы Бивиля и Нормандию. Перед отъездом они провели у Жоржа целый час и получили от него инструкции.

Лимоелан прошел через все перипетии гражданской войны. Сен-Режан — бывший морской офицер, а затем морской пират — превратился в готового на все пирата сухопутного. Вот на какие пропащие головы приходилось теперь опираться Кадудалю, они ему заменили Гийемо и Соль де Гризоля.

Конечно же, для согласования своих действий они предусмотрели способы связи друг с другом, ведь ехали они в Париж с одной и той же целью.

Вот как развивались события.

В конце апреля 1804 года около пяти часов вечера человек, закутанный в длинную шинель, галопом прискакал на ферму в Плескопе, принадлежавшую богатому фермеру Жаку Долею. Вместе с ним жили его теща шестидесяти лет, жена тридцати лет и двое детей — десятилетний сын и семилетняя дочь. На ферме им помогали около десяти слуг — мужчин и женщин.

Незнакомец попросил позвать хозяина. Они проговорили полчаса за закрытыми дверями, и больше гостя никто не видел. Жак Долей вышел на кухню один.

За ужином все заметили, что он чем-то очень озабочен. Несколько раз жена обращалась к нему с расспросами, но он не сказал ей ни слова, а когда после еды дети захотели, как обычно, поиграть с ним, он мягко отослал их прочь.

Всем известно, что в Бретани слуги едят за одним столом с хозяевами, и в этот вечер все было бы, как всегда, если бы не молчаливость и мрачность обычно жизнерадостного Жака Долея. Недавно был ограблен замок Бюре, и за столом все вполголоса обсуждали это ужасное событие. Долей слушал, несколько раз приподнимал голову, как бы желая задать вопрос, но слова не шли с его языка, и он снова склонялся к тарелке. Его теща, слушая страшный рассказ, несколько раз крестилась. К концу ужина жена не выдержала и села поближе к мужу.

Пробило восемь, за окнами совсем стемнело; в этот час обычно все слуги уходили спать: кто на сеновал, кто в конюшню. Долей, казалось, хотел всех задержать подле себя, приказывал сделать то одно, то другое, так что никто и из дома не мог выйти. Время от времени он бросал взгляд на двустволки, висевшие у камина, и казалось, что ему не терпится взять их в руки.

И все-таки постепенно все разошлись.

Бабка уложила детей в кроватки, стоявшие между кроватью родителей и стеной, затем поцеловала зятя и свою дочь и пошла спать к себе, в комнату, смежную с кухней.

Наконец и Долей с женой тоже отправились в свою спальню, которую отделяла от кухни застекленная дверь. Два окна их спальни выходили во двор. Они закрывались толстыми дубовыми ставнями с двумя ромбовидными отверстиями наверху, которые пропускали внутрь солнечный свет и позволяли утром вставать, не зажигая свечей.