А я валялась на кровати, делая вид, что читаю учебник. И все пытаясь смириться с мыслью, что Варя - это навсегда. Она никуда не уйдет и не исчезнет, а у меня теперь даже комнаты своей нет, потому как решено было, что гостиная останется гостиной, "а девочки прекрасно уживутся вместе". И теперь вся комната - это узкая тропинка от двери до письменного стола, аккурат между моей кроватью и ее свежекупленным и свежевтиснутым в небольшую мою комнатку диванчиком.

   Да, вот теперь-то кое-кому с ремнем-то здесь не развернуться. А впрочем, он же теперь и прийти-то в наш дом не сможет. Здесь теперь Варя живет. А вампиры никогда не заходят в дом, где есть ребенок.

   Впрочем, свою квартиру крепостью я от этого не ощущала. Собственная, вернее, наша с Варей комната хранила для меня слишком много воспоминаний о боли и ненависти. И хотя шторы, по моему настоянию, давно сменили, а новые никакими декоративными шнурами уже никто не подвязывал, находиться здесь долго я все равно не могла. Потому и позволяла ей безнаказанно узурпировать все, что когда-то было моим, предпочитая готовиться к семинарам и коллоквиумам на кухне или в гостиной, а еще лучше - приходить домой не раньше, чем закроется библиотека.

   - Варь, а ты верхом ездить умеешь? - спросила, взглянув на ее три тыщи пятую лошадку.

   - Конечно. У меня ж папа на конезаводе работал, - я и не знала, я никогда ее про родителей не спрашивала. Боялась - больно ей будет, если спросить. А она ничего так. Вспомнила - и не плачет. Хотя...она ж ведь и не забывала никогда. Разве ж забудешь?

   - Ларис, а лошади - они тоже все погибли, как думаешь?

   - Не знаю, - а вот по поводу животных меня ни вампиры ни люди как-то не просвещали. - Может и нет. Или не все. И их теперь куда-то в другое место перевезли.

   - Это хорошо бы. Знаешь, я, когда вырасту, на ветеринара учиться пойду. Чтоб лошадей лечить.

   - Только лошадей? А кошечек и собачек как же?

   - Их и без меня вылечат. А мне еще лошадок моих искать надо.

   - Твоих?

   - Ну, не моих, конечно, просто...знакомых моих лошадок. Знаешь, у меня лошадка была любимая, Формула, и у нее как раз жеребеночек родился, Фрегат. И папа мне говорил, что вот я вырасту, Фрегатик вырастит, и буду я на Федьке скакать...

   - На Федьке? - не поняла я.

   - Ну, он же Фрегат - значит, получается Федька, - пожала плечами Варя. Что ж непонятного.

   - Да? Ну и какого он цвета, твой Федька?

   - Гнедой. Как мама.

   Да уж, объяснила. Ох уж эти малолетние лошадницы...

   - Варя, а гнедой - это какой? Белый с розовой гривой? - я ткнула в один ее рисунок. - Или голубой с зеленой? - я показала на другой.

   - Рыжий с черной, - Варя посмотрела на меня так, словно я с луны свалилась. - А ты что, правда не знаешь?

   - Откуда? Я на конезаводе не работала. Я вообще всю жизнь о принце на белом коне мечтала, - решила перевести все в шутку, пока она не вспомнила опять о том, что нет уже ни того завода, ни тех, кто на нем работал. - Откуда ж мне знать, кто такие гнедые.

   - Белых коней не бывает, - авторитетно заявила Варька. - Зря мечтала.

   То-то я гляжу, ко мне вместо принца на белом вампир на черном подъехал. С конями, оказывается, накладка.

   - Как же не бывает, я в цирке сама много раз видела, - не спешу соглашаться с ребенком.

   - Они не белые, они серые. Коней белой масти не существует! - Варька стоит на своем.

   - Почему же они серые, если они белые?

   - Потому что! У них шерстинки есть черные, просто их меньше белых, и издалека не видно.

   Вот уж точно. Шерстинки есть. Черные. И не факт, что у лошадок.

   - Варька, а бывают лошади-оборотни?

   - Как это? - поразился ребенок.

   - Ну, вот она вся такая белая с невидимыми шерстинками, а потом вдруг раз - и черная вся. Теперь ты черные шерстинки видишь, а белые нет.

   - Что за чушь! - возмущается Варька. Еще бы, лошадок ее оклеветали.

   - А у вампиров бывает. Запросто, - говорю уже скорее себе, чем ей.

   - У вампиров нет шерсти, - не понимает меня художница.

   - Нет, - соглашаюсь я. - И без нее как-то справляются.

   А ночью мне снится Анхен. Белый. Черный. Добрый. Злой. Любящий. Ненавидящий. Дарящий жизнь. Обещающий отнять. Мне снится запах его лилий, одуряющий, тошнотворно-сладкий запах лилий. Ну как может быть "чистым" цветок со столь невыносимым запахом? Какой вампир это выдумал? Страдавший насморком?

   Просыпаюсь измученная, разбитая, с головной болью. В комнате душно, но лилиями не пахнет. И откуда взялся запах в моем сне? Собираюсь и еду в больницу. Суббота, чтоб ее. Уход за хирургами.

   Ну а дальше - с разбегу, с размаху, сразу - встречаю его. Нет, сначала все так, тихо-мирно: одногруппники, лекция в стылом нашем подвальчике (блин, ну весна же, тепло на улице, солнышко, а здесь все так же холодно и промозгло, даже кофту из дома таскать приходится). А потом лестница, и мы поднимаемся по ней плотной толпой, болтая о своем, о девичьем. И тут снизу на нас накатывает, приближаясь, волна. Незримая волна вампирского обаяния, не ощутить которую - не возможно.

   И разговоры сбиваются на полуслове, и даже шаг сбивается, не у меня, не у одной меня, у всех.

   - Доброе утро, светлейшие студенты, - глаза светлы, улыбка лучезарна. Догнал. Нет, не спешил, не гнался, скользил, изящно и неторопливо, но так по-вампирски - быстрее всех.

   - Доброе утро! Здравствуйте! - все рассыпаются в приветствиях, и взгляды их полны восторга и обожания. А я стою бледнее тени, и сердце почти не бьется, и вижу только пол под ногами. Пусть он уйдет! Ну бывают же в жизни чудеса! Я не прошу о многом, пусть просто уйдет, и все!

   - Лариса, зайди ко мне, пожалуйста, - его голос спокоен и нейтрален, ни тепла ни холода, просто вежливость. Это не просьба и не предложение, просто сообщение о том, чем я буду заниматься прямо сейчас.

   - Нет! - я в ужасе дергаюсь, наступаю кому-то на ноги, пытаясь пятится.

   - Зайди, - он разворачивается и уходит, не вступая в дискуссию, не давя, не приказывая. Вампир. Никогда не сомневавшийся, что его слово - закон, а взмах ресниц - повод возмечтать о смерти.

   Ноги ватные, сердце вот-вот вывалится из груди, в лице ни кровинки. Вот как я к нему пойду? Ага, а как я к нему НЕ пойду? Впаяет потом неповиновение его светлейшей вампирской воле и что делать будем? Помирать в страшных муках?

   - Лариска, ты что стоишь, он же ждет! - нетерпеливо подтолкнула меня Олеська.

   - Ты что, опять что-то натворила? - с подозрением косится Марийка, не забывшая еще, как я его высочайшим соизволением коридоры намывала.

   Молчу. Он еще не ушел, он еще на лестнице. Выше нас на пару пролетов, но все еще может нас слышать. Молчу. Одногруппники смотрят неодобрительно. Во взгляде любого - зависть, от сильной до мимолетной. Их бы кто позвал, хоть какой вампир, хоть зачем. А впрочем, не сомневаюсь: вот конкретно этот вампир предпочтительней любого другого. С его-то вниманием, с его-то улыбкой. Они же не знают про шерстинки. Не знают, что белых лошадей не бывает.

   Очень долго стою перед его дверью, собираясь с духом постучать и войти. Смешно, но постучать так и не получилось. Просто вошла.

   Он сидел за столом, что-то читая и делая на полях пометки. Поднял на меня голову, взглянул спокойно, без эмоций.

   - Присядь, - кивает на одно из кресел у противоположной от него стены и вновь углубляется в чтение.

   Сажусь. Сердце колотится, в голове все смешалось - стыд, страх. Хотелось бы прибавить - гнев, ненависть, но это не так. Я чувствую себя слабой, раздавленной. Мне стыдно вспоминать, как я вела себя с ним при последней встрече. Как он заставил меня себя вести. И мне страшно: он действительно может сделать со мной все, совсем все. Захочет - заставит любить, захочет - заставит ненавидеть. Или бояться. Впрочем, бояться себя он уже меня научил.