- Хорошо! Ладно! Я иду! Все довольны?

   - Конечно, Ларочка, - проговорил он елейным голоском, даже не маскируя насмешки, - вот давно бы так.

   Приобнял и повел прочь от родного дома под полным одобрения маминым взглядом. Доведя до лужи, резко обхватил меня ладонями за талию и взлетел. Невысоко, наши подошвы едва не задевали воду, мы словно скользили по ней. Издалека и не понять, что мы летим, но мама-то стояла здесь, рядом, и все прекрасно видела, и должна была понимать, что мальчику Антону такое не по силам. Но, судя по ее спокойной улыбке, не понимала.

   - И что теперь, прикажете величать вас Антоном? - не выдержала я, когда мы отошли на достаточное расстояние.

   - Зачем? - искренне удивился он, - Анхен звучит куда благозвучней. А вот обращаться лучше на "ты", у нас все-таки очень неофициальная встреча.

   - Тогда, может, и руку свою уберете, - я попыталась сбросить ее, нагло устроившуюся у меня на талии, едва мы перелетели лужу.

   - Может, - легко согласился он. И ничего не изменилось.

   Я рванулась. Он не стал удерживать. Просто молча смотрел, как я пытаюсь сохранить равновесие.

   - Зачем. Вы. Надо мной. Издеваетесь. - то, что начиналось как вопрос, закончилось как утверждение. Но я была уже достаточно зла на него, и полна решимости не сходить с места, пока он мне не объяснит.

   - Я? - опять искреннее удивление.- Но я не издеваюсь. Я просто пригласил тебя на прогулку. И изо всех сил пытаюсь быть вежливым, несмотря на твое невообразимое поведение. Вот почему тебе все время надо мне противоречить? Почему нельзя просто сделать так, как я прошу? Ты не одну мою фразу не нашла для себя достаточно приемлемой, чтобы просто сказать "да". Это что, так немыслимо трудно?

   - А вашей мудрости не пришло в голову, что я просто не хочу никуда с вами идти? И не обязана говорить "да"? Что мне само ваше общество НЕ приятно?

   Какое-то время он просто смотрел на меня, и я поняла, что да, не приходило. Он даже не задумывался, что я могу не захотеть: его видеть, слышать, разговаривать с ним, куда-то идти. Он вампир, и потому всегда и всем желанен. В любом качестве, да хоть в каком качестве, лишь бы заметил.

   - Что, когда в уютном кабинете вы рассуждали о моей неизлечимой генетической болезни, вы как-то не примерили ее результаты на себя? Не подумали, что вот конкретно вы не вызываете у меня ни любви, ни приязни, ни желания исполнять ваши прихоти? И как вы собираетесь мне помочь? Заставляя силой или шантажом беспрекословно себе подчиняться? И что, бездна вас забери, вы сделали с мамой? Вот просто влезли ей в голову и заставили увидеть мир таким, как вы рассказали? Это же отвратительно, омерзительно, грязно! Подло, наконец.

   - А как еще, по-твоему, я должен был заставить ее сделать то, что мне нужно? И запомнить то, что я хочу? Вот в твою голову я влезть не могу, и что хорошего? Мы стоим и препираемся, даже не дойдя до автобусной остановки, а могли бы уже гулять по парку, наслаждаясь прекрасным солнечным днем.

   - Но почему мы должны гулять по парку, если этого хочет только один из нас? Почему вы считаете своим правом заставлять маму что-то думать или делать? Это должно быть только ее решение, даже если оно неугодно вам!

   - Видимо потому, что как любой вампир из благородной семьи, я воспитан в твердом убеждении, что в мире не должно существовать решений, не угодных лично мне.

   - А бывают вампиры из "неблагородной семьи"? - не удержалась я. И по дрогнувшим уголкам его губ поняла, что попалась, что он сказал это специально, чтоб поймать на проявлении любопытства.

   - Вампиры бывают всякие. Давай заключим перемирие, Лариса. Ты перестаешь злобно шипеть на каждое мое слово, а я расскажу тебе о вампирах все, о чем тебе придет в голову меня спросить. Даже то, о чем в книжках не пишут, - он подмигнул мне, но тут же вновь стал серьезным, - Соглашайся, Лариса, вот просто так, ни зачем. Позволь себе хоть один день быть свободной. От себя самой, своих убеждений, представлений, памяти. Позволь себе просто быть.

   - Все это красиво звучит, куратор. Но вы сами-то на такое способны?

   - Ты мне, наверное, опять не поверишь, или попросту не услышишь. Но правда в том, что ты - мой единственный шанс это узнать.

   Я посмотрела на него, на синее-синее небо, на по-весеннему яркое солнышко. И согласилась.

   - В парк? - спросила я его, как могла бы спросить Петьку, когда он предлагал мне сбежать с уроков.

   - В парк, - с видимым облегчением согласился он, и улыбнулся, и протянул мне руку.

   Так, держась за руки, мы вышли, наконец, к автобусной остановке, и влезли в автобус, почти пустой по случаю воскресенья. И устроились на задней площадке, смотреть, как убегает из-под колес дорога. Он встал за моей спиной, ухватившись за поручень справа и слева от меня, оказавшись слишком близко, так, что на ухабах и поворотах нас прижимало друг к другу, но я не возражала, позволила себе не возражать.

   "Пусть, - думала я, - пусть. И можно представить, что я еду гулять в парк с хорошим мальчиком Антоном. Даже если на самом деле он Анхен, и вряд ли помнит те дни, когда он на самом деле был юным мальчиком, а не только хотел им казаться". Что делать, в 18 лет каждой девушке хочется, чтобы у нее был мальчик. Даже не всерьез, понарошку, на денек, но только бы был.

***

   Парк был разбит почти в самом центре города, его массивные бронзовые ворота выходили на площадь возле здания Городской Управы. И потому неудивительно, что любой праздник, начинаясь на этой площади, плавно перетекал на длинные извилистые аллеи и многочисленные живописные лужайки. Я бывала в этом парке множество раз, и в шумные праздники, и в обычные выходные. В детстве родители возили меня сюда кататься на аттракционах, а в старших классах школы нам случалось прогуливать здесь уроки. Этот парк я действительно любила, и может, не так уж плохо, что он заставил меня сюда выбраться.

   В последнее время, с головой уйдя в учебу, я нигде, кроме универа, не бывала, совсем не гуляла и ни с кем не встречалась. Школьные приятели рассеялись, кто куда, обживаясь в новых местах и коллективах, моя лучшая подруга, с которой, мне казалось, век не расстанемся, навеки ушла на ту сторону Бездны, а в универе я не приживалась. Нет, я им не мешала, меня не сторонились, но и интересна я никому из них не была. В компанию меня не звали, и домой я обычно ездила в одиночестве.

   Мы миновали массивные ворота, и словно оставили город за спиной. Вековые дубы шелестели над нами последними засохшими листьями, центральная аллея, прямая и ровная, уходила, казалось, за горизонт. А солнце висело прямо над ней, отражаясь в многочисленных лужах, слепя глаза, заставляя забыть, что это осень, последний бал накануне долгой холодной зимы.

   - Знаешь, бывают такие дни, - произнес Анхен, вновь ласково обнимая меня за талию, и уже не встречая сопротивления, - они иллюзия, они обман, им не надо верить. Думать, что они что-то там знаменуют собой, или к чему-то обязывают. В них можно просто войти и наслаждаться мгновением. Здесь и сейчас. И не важно, что было вчера, и что будет завтра.

   - Завтра тебе надоест быть мальчиком Антоном в дурацкой шапке, а я так и не пойму: зачем тебе все это было нужно.

   - Завтра я и не смогу быть мальчиком Антоном, потому что мальчика Антона не существует. Но сегодня я могу угостить тебя сахарной ватой. Соглашайся, это не слишком дорогой подарок, и ты можешь себе позволить его принять.

   Лоток с ватой стоял у нас прямо на пути, и я почти соблазнилась, глядя на мальчишку, с аппетитом отхватывающего зубами огромные куски от пушистого розового кокона на палочке. Но потом вспомнила, что доесть этот шедевр кулинарной мысли до конца мне ни разу не удавалось, зато перепачкаться липким тающим сахаром получалось регулярно. Липкие руки, липкие губы...

   - Я не слишком люблю сахарную вату.