В том же году и там же Михаил встретился после трехлетнего неведения и разлуки с Ниной.

Еще лежа в госпитале, Михаил пытался отыскать Таню. Выяснил, что она эвакуировалась в Горьковскую область с детским домом № 48. Разослал письма и телеграммы во все районные центры области. Откликнулась одна добрая душа.

Открытка Карповой пришла весной. От Тани не получили ни строки. Ни весной, ни летом — никогда.

Вырваться из блокадного города сложно, вернуться в него еще сложней. Въезд по специальным пропускам. Нина обращалась на свой завод, ей не ответили.

И вдруг предложение.

— Савичева, — сказал начальник овощной базы, — ты же коренная ленинградка, все ходы-выходы знаешь. Съезди, проверни одно дело в большом штабе. Тут солдатики за картошкой приехали, подбросят тебя до самого Питера.

Ее высадили на Загородном проспекте, у пяти углов. Пять улиц, пять сторон — в какую идти? «На Васильевском нечего делать, — предупредил Михаил. — Побывал там, когда в госпитале лежал. Пустота и разгром. Окна выбиты, хлам, запустенье, щепки от нашего буфета. А мы думали, его и снаряд не возьмет». Нина вспомнила, что буфет пострадал от бомбы, которая угодила в общежитие художников в ноябре сорок первого. Тогда же осколки попортили и картину. «Ничего из вещей не жалко, а «Купальщицу» любил», — признался брат.

Сейчас в квартире на Второй линии жили другие люди.

Вася Крылов сообщил, еще он писал, что случайно встретил Беллу Велину… Вот куда идти надо, на Литейный, в Дом офицеров. Белла по-прежнему жила и работала там.

Нина и Белла проговорили до полуночи. Утром их разбудил, решительно и вежливо, майор. Высокий, видный, светлоглазый.

— Прошу извинить, Белла Александровна, очередная делегация ждет нас в Смольном.

— Через десять минут буду готова, Лев Львович! — заверила своим низким, с хрипотой, голосом Белла.

Майор бросил взгляд на часы и мягко уточнил:

— Через восемь, Белла Александровна. Машина у подъезда.

Белла поторопила Нину:

— Одевайся, подкинем тебя до Лафонской.

— Кто это? — Майор произвел на Нину впечатление.

— Ученый, историк, ополченец, политработник, организатор и директор выставки «Героическая оборона Ленинграда». Сходи непременно, тут близко, в Соляном городке. Потрясающий музей! Иностранцы восхищаются и плачут. Ты готова? Пошли! Майор Раков — человек точный.

Дверь долго не открывали, Нина уже собралась уходить.

— Кого? — настороженно спросили.

Нина почему-то никогда не могла вспомнить лицо тети Дуси, а голос сразу узнала.

— Это я, Нина, Нина Савичева.

Металлически щелкнуло, проскрежетало, в узкой щели показалось заспанное лицо женщины лет тридцати пяти.

— За вещами явилась?

— Какие вещи? — не поняла Нина. — Я о Танечке. В комнате в несколько ярусов громоздилось имущество с Васильевского острова, из квартиры Савичевых и комнаты дядей. Швейная машина «Singer» стояла на пианино. Из-за инструмента выглядывала рама «Купальщицы».

— Все в сохранности, — с некоторой гордостью отметила тетя Дуся. — И документ есть, копия.

— Какая копия? — Нина никак не могла постичь ее мысли.

— Описи на имущество. Таней написано. Когда опекунство расторгали, было велено опись составить, чтоб когда вернется или родственники какие объявятся… — Она поджала в нитку губы и обиженно закончила: — И я не чужая.

— Что, о Танечке что известно?

— А ничего. Вакуировалась с деУ домом. Ей тут не выжить было. Зачем мне на душу грех брать? Потом ведь каждому за все воздастся. Насовсем вернулась?

— Завтра уезжаю, в командировке я, — успокоила Нина. Она так и стояла в двух шагах от двери.

Часы в дубовом корпусе отбомкали семь.

— Пойду еду греть, на работу пора, — сказала тетя и ушла.

Нина разглядывала знакомые с детства вещи и предметы.

Взгляд зацепился за небольшой черный ящичек. Палехская шкатулка! Мама хранила в ней свечи и фату. И свидетельства о смерти.

Рука машинально потянулась к крышке с лихой тройкой на черном лаковом поле. Так и есть: фата, свечи, бумаги. И… Он-то как сюда попал, блокнотик, подарок Леки? Самодельный справочник по котловой арматуре. «Возьму, пригодится еще, может быть…»

Нина сунула блокнотик и документы в карман. Сердце заколотилось, как метроном во время боевой тревоги.

Вернулась хозяйка. Мгновенно, в один взгляд, проверила, все ли на прежних местах.

— Кипяточку не желаешь?

— Спасибо, — Нина попятилась к двери. Она спешила выбраться из этого дома, словно тетя Дуся могла учинить допрос и обыск.

Нина и Белла сидели, обнявшись, на солдатской койке, заплаканные, подавленные.

— Нельзя так, милые, — пытался утешить майор Раков. — Надо держаться.

Нина подала блокнотик.

— Вот все, что осталось от нашей семьи. Майор рассеянно полистал записи тушью.

— Проклятая война…

И вдруг наткнулся на синие карандашные строчки.

— Да это же!..

Скорбная хроника Савичевых произвела на Льва Львовича ошеломляющее впечатление.

— Этому дневнику место в нашем музее! Сорок одна строка, написанная девочкой-школьницей, вместила в себя трагедию великого блокадного города!

Нина долго не соглашалась отдать блокнотик:

— Ведь это все, что осталось от нашей семьи…

В сентябре 1944 года боевые друзья перетащили Михаила в шахтерский городок, устроили на почту. «Работа как раз по тебе: сидячая, а связь со всей страной».

Никак не предполагал тогда Михаил Николаевич Савичев, что дело это станет главным и единственным в его жизни, что в городе Сланцы отработает он почти четверть века, до роковой болезни…

Он и сестру приглашал перебраться в Сланцы, но Нина не мыслила себя без Ленинграда. Уже и война кончилась в победном мае 45-го, а пропуска все равно требуют. И тогда она решилась на рискованный шаг, «нелегально» проникла в родной город, на армейском грузовике с картошкой.

Найти работу не составляло проблемы, нашлось место и в общежитии. Ходатайствовать о возвращении квартиры и думать было нечего.

Спустя год Нина во второй и в последний раз побывала у тети Дуси. Вася Крылов настоял: «Зря фасон давишь. Забери свои вещи, на продукты меняй, приоденься. Не обязательно сразу на двух грузовиках вывозить, постепенно можно, я тележку достану, помогу». Тетя Дуся, как всегда, мало обрадовалась появлению гостьи.

— Явилась не запылилась, надумала все-таки. Я тут в тесноте мучаюсь, добро сохраняю, а она… Пиши расписку, забирай все по описи.

Нырнула за бабушкину дубовую кровать, стоявшую на ребре, извлекла Танин школьный портфель и достала из него папочку с бумагами. Отделила лист из тетради в косую клетку.

— Распишись на обороте, что все имущество получила, и уноси.

— Куда же мне все сразу?

— А это твоя забота!

Нина опять, после блокнотика, держала в руках бумагу с Таниной записью. Да, то был ее почерк.