— Вы друг Юрия, значит и мой, не правда ли? Не ожидая ответа, Ляля вкрадчиво попросила:

— Помогите мне уломать Юрия, чтобы он не вздумал опять связаться по работе с Николаем Николаевичем. Он мечтает испытывать киреевский самолет и ради этого готов упустить более выгодную работу, я уже все выяснила. Правда, разница не так уж велика, но чего ради бросаться деньгами? Нам каждая копейка дорога. Не век же будем мы жить в гостинице. Я хочу получить квартиру и обставить ее так, чтобы все от зависти лопнули… Куплю ковры, медвежьи шкуры, серебро, сервизы. У Юрия ничего нет, несмотря на то, что он столько зарабатывал. И знаете куда он деньги девал? Сестре посылал… бедным родственникам… Я это прекращу. А тут еще Юрий обязательно хочет устроить меня на работу. А к чему? С голоду мы умираем, что ли? Подумаешь, кто-то скажет ему, что у него жена «барынька». Так из-за этого мне восемь часов «трубить»? Рано утром вставать и бежать на трамвай? Жене Соколова? Дудки! В Москве столько интересного, я здесь и без работы найду чем занять время… Как будто я не имею права иметь собственные, вкусы!

Ляля увлеклась и не заметила, как изменилось лицо Родченко, губы его плотно сжались.

«И это ничтожество называется женой? Да, посочувствуешь Юрию. Как был прав Николай Николаевич…»

Андрей почувствовал, его охватывает злоба. Встать и уйти, бросив на прощанье, что ему противно ее общество.

Сдержав себя, он посмотрел на часы:

— Оказывается, уже поздно, я должен идти. Очень жалею, что не могу дождаться возвращения Юрия Петровича.

Ляля пробовала уговорить Андрея посидеть еще, но он категорически отказался:

— Не могу… Я должен немедленно уйти…

В тоне, которым он произнес эти слова, звучало откровенное презрение.

* * *

Гигантская битва продолжалась на всех фронтах от Черного до Белого моря. Но так как врага уже отогнали на сотни километров от Москвы, жизнь в гарнизоне дивизии Авиации дальнего действия стала много спокойнее. Сигналы воздушной тревоги уже не врывались в ночную тишину. Совсем прекратились путешествия в бомбоубежище. Кое-где в квартирах снова зазвенел детский смех, и неунывающие ребятишки весело засновали в узких проулочках между домами.

Дети играли, весело шумели — совсем почти как до войны, но отцы их редко и ненадолго появлялись дома, а матери тихонько вздыхали и иногда плакали но ночам. Рано утром женщины спешили в штаб узнавать, вернулись ли с боевого задания их мужья, братья. Каждую ночь наши тяжелые бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз на вражеские объекты в ближних и далеких тылах врага.

Бои становились все напряженнее. Особенно там, где фашистская армия рвалась к Сталинграду. Ежедневно немецкое командование получало истерические приказы фюрера — немедленно и окончательно взять волжскую крепость. Но разве это было возможно? Советские бойцы продолжали отстаивать каждый метр площади в полуразрушенных домах., И если они гибли на своем посту, то это была героическая смерть — ценой своей жизни воины оплачивали жизнь, свободу, счастье миллионов людей, великую победу.

Советская авиация вместе с пехотой, артиллерией, танками уничтожала врага на сталинградской земле. Летчики Авиации дальнего действия участвовали в этих исторических сражениях. Дни и ночи проводили они на аэродромах и в воздухе. Военные инженеры и техники без устали готовили машины к боевым полетам. Количество этих полетов достигало неслыханных цифр.

Подполковник Соколов вместе с генералом Головиным вылетел на Сталинградский фронт. Юрий Петрович был доволен, что снова попал в боевую обстановку. Испытывая самолеты на далеком от фронта заводе, он знал, что делает большое, нужное дело. Но относительное спокойствие в работе и быт, близкий к мирному, раздражали его:

«Что же получается? Я живу вдали от фронта, от боевых дел с молодой женой, которая ничем другим не занята, только „создает мне условия“. Здесь не следует дольше оставаться. Испытание новой машины я закончил, другие испытания будут вести свои заводские летчики. Пора мне сесть на боевую машину».

Поэтому перевод в Москву, в дивизию генерала Головина, его искренне обрадовал.

Правда, Юрий Петрович неизбежно должен был здесь встретиться с Киреевым. А это его мало радовало. Тем более теперь, когда появился, пусть крохотный, червячок сомнения: не поторопился ли он с женитьбой на Ляле? Не следовало ли подождать, проверить и ее, и свое чувство?

Он был доволен, узнав, что и Николай Николаевич и Родченко отсутствуют. Николай Николаевич все время находился на заводе, где строился «К-2». Андрей был занят своими моторами. Все же в любой момент и тот и другой могли появиться в подмосковном гарнизоне. Соколов с облегчением вздохнул, когда ему предложили вылететь в Сталинград.

То, что он увидел там, в разрушенном, героически защищавшемся городе, заставило забыть все личные переживания. Какими мелкими показались они ему. Неужели он, зрелый человек, мог приходить в отчаяние из-за капризов жены? Просто начал закисать в тыловой обстановке. Юрий Петрович вспомнил недавнюю свою жизнь на Волге, тишину, покой природы. Здесь тоже была Волга. Но какая? Воды ее смешались с кровью, бензином, нефтью. Все бурлит, кипит от снарядов и бомб. Река загорается, и огненный поток льется вниз, к морю.

Юрий Петрович был подготовлен — слышал рассказы о Сталинграде. Но то, что он увидел, превзошло все, что он мог представить. Глазам открылась картина, которая потрясла его…

Наш буксирный пароход спокойно и деловито тащил с того берега баржу. Над ним стайкой кружились наши истребители, отгоняя фашистские самолеты.

— Раненых везут! — сказал офицер своему товарищу. Они оба стояли недалеко от Соколова и тоже смотрели на Волгу.

— Отсюда отвезут на тот берег боеприпасы, продукты, и снова возьмут на баржу раненых. И так один рейс за другим. Чудеса! Не правда ли? — Очевидно, рассказывавший был «старым сталинградцем», а его спутник появился здесь недавно.

Шквал огня преграждал путь буксиру, но он упорно шел к цели. Юрию Петровичу захотелось дождаться, когда маленький пароход с большой баржей подойдут к пристани, пожать руки мужественному капитану и его команде. Но надо было спешить — через несколько часов он и его друзья поднимутся в воздух. Скорее бы!

Соколов посмотрел на небо. Оно горело, дымилось. Куда девалась его голубизна? Можно ли назвать «небом» этот мрачный, словно запачканный сажей потолок над разрушенным, но полным небывалых сил городом?

* * *

Юрий Петрович воевал в сталинградском небе самозабвенно. Всю силу ненависти, всю горечь своего разгневанного сердца он вкладывал в удары по врагу, и каждый день, каждый час невидимыми крепкими нитями привязывал его к защитникам города-героя. Каких людей узнал он здесь!.. Не было достаточно сильных и ярких слов, чтобы рассказать о повседневных легендарных подвигах рядовых воинов. Когда он думал о них, — боль и восторг охватывали его с огромной силой.

И когда его отозвали в Москву, в штаб Авиации дальнего действия, Соколов неохотно покидал Сталинград, жалея, что не может остаться там до дня победы, в которой был уверен.

О Ляле думалось тепло. Исчезли, растопились неприятные воспоминания… Окончится война, он сделает все, чтобы Ляля была счастлива с ним. Она еще наивна, совсем неопытна, поэтому иногда говорит и даже делает неумные вещи. Но от всех этих сорняков легко избавиться. Главное, что они оба любят и верят друг другу.

Юрий Петрович приехал к себе в гостиницу под вечер. Ляля, очевидно, собиралась куда-то идти: она была причесана тщательнее обычного и на ней было дорогое нарядное платье.

Увидев мужа, Ляля радостно всплеснула руками и повисла у него на шее.

— Наконец-то, счастье мое! Я так истосковалась без тебя, чуть с ума не сошла!

— Не похоже, глядя на тебя, — добродушно усмехнулся Юрий Петрович.

— Так это же я с тоски. Нет сил одной сидеть. Мысли такие страшные… Я так боялась за тебя, родной…