— А кем быть лучше?

Когда об этом рассказали Илье Марковичу, тот лишь развел руками:

— А вы спорите. Конечно, еврей.

— Ладно, немного еврей, — неохотно согласился Асланбек. — Храбрость чеченца и ум еврея — это хороший вариант.

— А если получится наоборот? — спросила Рахиль и засмеялась, глядя на озадаченное лицо мужа.

Но сейчас было не время для шуток.

— Да, дорогой, — подтвердила Рахиль. — Ты правильно понял. Потому что он чеченец.

Асланбек с благодарностью посмотрел на жену. Он был тронут.

«КамАЗы» разгрузили во временном лагере беженцев. И сразу, не заезжая в Грозный, выехали в Москву. На границе со Ставропольским краем колонну обогнали три черных джипа «гранд-чероки» и перегородили дорогу. Из джипов вышли несколько вооруженных людей в камуфляже. Один из них, с рыжей бородой, в темных очках, церемонно приветствовал Асланбека и передал приглашение президента Дудаева. Президент хочет лично поблагодарить его за щедрую помощь героическому народу Чечни. Это был Муса — советник Дудаева, ставший с началом войны начальником его контрразведки, одной из самых влиятельных и зловещих фигур в окружении генерала.

Асланбек сухо ответил, что не хочет отвлекать президента от его многотрудных обязанностей.

— Тогда я благодарю тебя от имени президента. Я был несправедлив к тебе. Теперь я вижу: ты наш человек, — важно произнес Муса и снял очки, открыв холодные, немигающие глаза. Он дал Асланбеку карточку с контактным телефоном, по которому тот может позвонить, если у него возникнут проблемы, еще раз поблагодарил и уехал.

От этой встречи у Асланбека осталось тяжелое чувство. Ему очень не понравилось, как Муса смотрел на Вахида. После этого разговора в душу его холодной змеей заполз и поселился там страх. Он боялся не за себя. Он боялся за жену и сына. Рахиль и Вахид — это все, что осталось у него в жизни. И еще маленькая Чечня, родина, неизбывная боль.

О гибели российского самолета Су-24 Асланбек Русланов услышал по радио, когда ехал на своей «тойоте-королле» в Шереметьево-2, где должен бы встретить человека, прилетающего вечерним рейсом из Стамбула. Как и все поступающие из Чечни известия, оно оказало на Асланбека гнетущее действие.

Трагедия атомной подводной лодки «Курск» потрясла всю Россию. В Чечне даже по официальным данным каждые два месяца погибало столько же русских, сколько их было на «Курске», и никого это не ужасало. А сколько гибло чеченцев, об этом не знал никто.

Среди сообщений о взрывах радиоуправляемых фугасов, нападениях на российские автоколонны и бесконечных зачистках особенно болезненно Асланбек воспринимал замелькавшие в последнее время на сайте «Кавказ-Центр» в Интернете известия о казнях чеченцев, сотрудничавших с федеральными властями:

«Борцы за свободу Ичкерии привели в исполнение приговор Шариатского суда в отношении главы оккупационной администрации села Гехи. Он был убит в собственном доме вместе с российским офицером, который был в гостях у национал-предателя…»

«В течение последних двух суток но приговору Шариатского суда было казнено пять национал-предателей…»

Как и все, кто успел пожить в советские времена, Асланбек Русланов хорошо умел читать между строк. Появление термина «национал-предатели» рассказало ему о ситуации в Чечне больше, чем могли бы рассказать аналитические обзоры. Это было невольным и очень красноречивым свидетельством того, что борцы за независимость Ичкерии теряют поддержку в Чечне. Люди устали от войны, они уже ни во что не верят. Казни «национал-предателей» были отчаянной попыткой отвратить чеченцев от сотрудничества с пророссийской администрацией.

В недрах войны за независимость прорастали ядовитые зерна гражданской войны. Это и было для Асланбека самым болезненным. Страшно было даже представить, какая резня начнется, если победу одержат сепаратисты. Слабым и очень двусмысленным утешением было лишь то, что победу они не одержат, хоть и объявили командиром всех моджахедов не кого-нибудь, а самого Мухаммада Ибн Абдуллаха, пророка великого Аллаха.

Асланбек Русланов не был верующим человеком. Как и для большинства образованных людей, образ Всевышнего ассоциировался в его сознании с понятиями совести и надежды. И потому в особенную ярость его приводило насильственное внедрение в быт чеченцев ислама самого агрессивного, ваххабитского толка. И чем хуже шли дела у боевиков, тем чаще поминали они имя Аллаха. Слушая выступления по радио и читая заявления на интернет-сайте «Кавказ-Центр» Басаева, Хаттаба и других амиров «Высшего военного Маджлисуль Шура», как называли себя полевые командиры, можно было подумать, что это говорят не бывшие партийные функционеры и исполкомовские чиновники, а как минимум докторанты Исламского университета в Медине.

Ислам, его суннитская ветвь, начал проникать в Чечню из Дагестана и лишь к началу девятнадцатого века стал господствующей религией. Старые люди находили в нем утешение от тяжелых житейских невзгод, для более молодых, родившихся и выросших при советской власти, это была всего лишь форма. Так положено. Раньше было положено ходить на демонстрации, теперь положено ходить в мечеть и совершать намаз.

И во все времена начальственные установления не обсуждались. Это русские ночами до хрипоты спорили на кухнях, пытаясь уличить власть предержащих в неправильном понимании марксизма. В Чечне об этом не спорили никогда. Есть дождь. Есть снег. О чем тут спорить? На все воля Аллаха. В этом смысле чеченцы были истинными мусульманами.

Но уже во времена Дудаева религия стала активно превращаться в политику. Поначалу Асланбек воспринимал это с иронией. Все попытки использовать ислам как инструмент политический казались ему такими же искусственными и натужными, как семидесятилетнее насаждение коммунистической идеологии. Вид президента Ельцина, стоящего в храме Христа Спасителя со свечкой в руке в окружении других ишаков, бывших партийных бонз, представлялся Асланбеку таким же нелепым и фальшивым, как и обращенные к небесам задницы воинов ислама на стадионе в Грозном во время военного парада.

Но он недооценил идеологов чеченского сепаратизма. Они недаром заканчивали Высшие партийные школы и Академии общественных наук. А там хорошо учили работать с массами.

Любая война выплескивает на поверхность всю грязь, самые низменные национальные традиции. Идеалом чеченцев никогда не был пастух, хлебопашец или купец. Воспевался абрек. Война возвращала чеченцев в первобытное состояние. В Чечне подрастало целое поколение, которое не знало ничего, кроме войны, кроме ненависти к русским, которое мечтало лишь об автомате Калашникова. Вот тут и сгодился ислам. Идеи шейха Мухаммеда ибн аль-Ваххаба находили отклик в душах чеченских юношей, потому что оправдывали их стремление убивать. А большего от них и не требовалось.

Асланбек понимал, что война с Россией ведет Чечню к национальной катастрофе, а чеченцев к деградации и физическому уничтожению. Чечня, возможно, станет когда-нибудь независимой. И не через две тысячи лет, раньше. Не потому, что чеченцы умней евреев, а потому, что в двадцать первом веке само время идет быстрей. Но сохранится ли до того времени чеченский народ?

С такими невеселыми мыслями Асланбек Русланов подъехал к сверкающему огнями зданию аэропорта Шереметьево-2, оставил машину на платной стоянке и вошел в зал прилета, даже пе догадываясь, что ступает на минное поле.

2

Человека, которого должен был встретить Асланбек, звали Абдул-Хамид Наджи. Турецкое имя. Летит из Стамбула. Значит, турок. Больше Асланбек не знал о нем ничего. И не хотел знать. Он встретит этого турка, окажет ему гостеприимство, поможет сориентироваться в Москве, а потом проводит и забудет о нем.

Асланбеку не раз приходилось выполнять такие поручения. Просьбы о них исходили от человека, которому Асланбек не мог отказать. Этому человеку не мог отказать никто из московских чеченцев, будь он банкиром, торговцем или самым крутым бандитом. Звали его Шамиль. Асланбек никогда его не видел, а о его существовании узнал вскоре после поездки в Чечню с грузом продовольствия и медикаментов.