Воздух был полон музыки. Только я называю это «музыка», потому что нет адекватных слов, чтобы это описать. В сравнении с любой музыки, которую я слышал когда-нибудь, это разница между звоном ножных колокольчиков и симфонией Моцарта, трепещущей от страсти, веселья, пульсирущей между древней печалью и свирепой радостью. Каждый удар заставлял меня чувствовать себя так, словно я примусь либо плакать, либо танцевать, или и то, и другое одновременно.
И танцоры… я помню, мужчины и женщины, и шелка, и бархат, и драгоценности, и множество золота и серебра, и грация, которая заставила меня чувствовать себя огромным, неуклюжим и медлительным.
Нет слов.
Джили Ффрутан шагнула вперед, увлекая меня за собой, и когда она пошла, она изменялась, с каждым шагом становясь меньше, одежда её также изменялась, пока она не оказалась одета, как остальные, в украшенное драгоценными камнями платье, которое оставило так же много неприкрытым, и так же привлекательным, как и предыдущий наряд. Это не казалось странным, в то время как её рост всё уменьшался. Я просто почувствовал себя невероятно огромным, чужаком, пришельцем, безнадежно негабаритным для этого места.
Мы двинулись вперед, между танцорами, которые развернулись и упорхнули с нашего пути. Моя спутница продолжала уменьшаться, пока я не вынужден был идти наполовину сгорбленным, а вся её рука оказалась охватившей около половины одного из моих пальцев.
Она повела меня в дальний конец зала, остановившись несколько раз, чтобы обратиться на музыкальном диалекте к кому-то в группе, к одному из других племён Чудесного Народа. Мы прошли мимо миниатюрного стола, рассчитанного на не такой уж миниатюрный праздник, и мой желудок вдруг сообщил мне, что он ни разу не принял и унции питания, и, что действительно прошло много времени с тех пор, когда я последний раз поел. Я успел делать несколько шагов к столу, прежде чем заставил себя свернуть в сторону.
— Разумно, — сказала Джили Ффрутан. — Если, конечно, вы не желаете остаться.
— Пахнет вкусно, — ответил я хрипло. — Но это не «Бургер-Кинг».
Она снова рассмеялась, положив пальцы одной руки на всё ещё пропорционально внушительную грудь, и мы прошли из большого зала в небольшую пещеру — она была размером всего-то с железнодорожный вокзал. Там были охранники — стража в доспехах, украшенных драгоценностями, в шлемах с кольчужной бармицей, охранники, едва выше моего колена, но охранники тем не менее, вооружённые мечами, копьями и луками. Они стояли по стойке «смирно» и смотрели на меня холодными, строгими глазами, когда мы проходили мимо них. Моя спутница казалась восторженно самодовольной всем этим делом.
Я прочистил горло и спросил:
— С кем мы увидимся?
— С тем, любовь моя, кто единственный имеет власть над проклятием Ригли Филд, — сказала она. — Его Величеством.
Я сглотнул.
— Король вашего народа? Гвинн ап Нудд, не так ли?
— Точнее, Его Величество, — раздался голос, высокий тенор, и я поднял глаза, чтобы увидеть одного из Прекрасного Народа сидящим на троне, поднятом на несколько футов над полом зала, так, что мои глаза оказались на одном уровне с его. — Возможно даже, Его Величество, сэр.
Гвинн ап Нудд, правитель Тильвит-Тег, был высокий, — для своего народа, во всяком случае, — широкоплечий, и отличался суровой красотой. Одет во что-то из темно-синей ткани, имеющей текстуру бархата, но гладкость и эластичность шёлка, у него были крупные кисти рук, которые выглядели грубыми и сильными. Его длинные волосы и борода были ухожены, с симметричными линиями серебра, и драгоценные камни сверкали на его пальцах и на его лбу.
Я немедленно замолчал и глубоко поклонился, убедившись, что моя голова склонилась ниже, чем король волшебной страны, и я стоял так довольно долго, прежде чем снова выпрямился.
— Ваше Величество, сэр, — сказал я вежливым тоном. — Вы были весьма любезны и щедры, даруя мне аудиенцию. Это прекрасно свидетельствует о Тильвит-Тегах как народе, раз такой человек предводительствует ими.
Король Гвинн уставился на меня долгим взглядом, прежде чем позволить себе ворчание недоверия, смешанного с мрачным удовлетворением.
— По крайней мере, они послали того, кто хоть наполовину имеет толк в манерах.
— Я полагала, вам это нравится, Ваше Величество, — сказала Джили Ффрутан, улыбаясь. — Разрешите представить вам Гарри Дрездена, чародея, кавалера ордена Серого Плаща, когда-нибудь смертного Чемпиона Королевы Мэб и эсквайра при Дворе Королевы Титании. Он смиренно просит о разговоре с вами о проклятии на Поле Ригли, в цитадели смертных Чикаго.
— Мы знаем, кто он, — раздраженно сказал Гвинн. — И мы знаем, зачем он здесь. Возвращайся на свой пост. Мы проследим за тем, чтобы он благополучно вернулся.
Джили Ффрутан присела в глубоком, выставляющем на обозрение её прелести, реверансе.
— Конечно, Ваше Величество.
Затем она просто исчезла в сверкающем облаке света.
— Стража, — крикнул король Гвинн. — Оставьте нас.
Охранники выглядели недовольными, но собрались и вышли, каждый двигался синхронно с другими. Гвинн подождал, пока последний из них покинул зал и дверь захлопнулась, прежде чем повернуться ко мне.
— Итак, — сказал он. — Кто играет в Сериях в этом году?
Я удивлённо заморгал. Это не был один из тех вопросов, что я ожидал.
— Гм. Американская Лига, я в некотором роде болею за Тампа Бэй. Я хотел бы посмотреть, как они разделаются с «Янки».
— Да уж, — сказал Гвинн, энергично кивая. — Кто же не хочет. Треклятые «Янки».
— И в Национальной Лиге, — сказал я, — «Кабс» сейчас неплохо смотрятся, хотя я видывал, как «Филадельфийцы» выкидывали что-то в последнюю минуту. — Я пожал плечами. — Я имею в виду, поскольку болельщики «Кабс» прокляты и всё такое.
— Прокляты? — спросил Гвинн. Злобная усмешка перекосила его лицо. — Прокляты значит, да?
— Или таково широко распространённое мнение, — ответил я.
Гвинн хмыкнул, потом встал и спустился с трона.
— Пойдем со мной.
Низкорослый монарх пошёл вглубь пещеры, мимо своего престола, в то, что напоминало какой-то странный музей. Там были ряды и ряды шкафов, каждый с полками в черном бархате и стенками из хрустального стекла. Каждый застеклённый шкаф вмещал около десятка артефактов: корешки билетов были одними из наиболее распространенных предметов, хотя здесь и там среди них попадались и бейсбольные мячи, а также бейсбольные карточки, буклеты болельщиков, вымпелы команды, биты, перчатки подающих, и перчатки принимающих.
А я шёл рядом с ним, стараясь, чтобы мой темп был медленным, чтобы позволить ему диктовать, как быстро нам идти, и до меня дошло, что король Тильвит-Тегов Гвинн ап Нудд был фанат бейсбола — или фанатик — в первоначальном устаревшем смысле.
— Это были вы, — сказал я вдруг. — Вы были одним из тех, кого вышвырнули с игры.
— Да, — ответил король Гвинн. — У меня были дела, и к тому времени, когда я туда попал, все билеты были распроданы. Мне пришлось найти другой способ попасть на игру.
— Под видом козла? — спросил я, поражённый.
— Он был талисманом команды, — ответил Гвинн с гордостью. — Сианис придумал символ, и все провозгласили, что Чикаго забодает Детройт. Затем они демонстрировали меня и символ на поле перед игрой — это вызвало множество восторженных возгласов, позвольте мне сказать вам. И он заплатил за лишний билет на козла, так что это было не так, хотя старые наследники Ригли заявляют, что он сжульничал. Им просто не нравится, что кто-то спорил с билетёром и выиграл!
Гвинн произнёс эти слова с жаром, который можно объяснить только аргументом, что он репетировал эту речь примерно миллион раз. Учитывая, что он, должно быть, практиковался, начиная с 1945 года, я был не настолько глуп, чтобы подумать, что подобная причина не была достаточным поводом. Так что я просто кивнул и спросил:
— Что случилось?
— Перед игрой кто-то оказался поблизости, — продолжил Гвинн, его голос просто кипел от возмущения, — и они попёрлись к Сианису и выпроводили его из парка. Потому что, говорили они, от его козла пахло слишком уж отвратительно