По толпе пробежал возглас удивления. Птолемей с суровым видом обратился к Гордону:

— Что ты можешь сказать в ответ?

— Он врет, — нетерпеливо заявил американец. — Я убил вот этого, да…

Его заглушил дикий рев толпы. Люди стали угрожающе приближаться к Гордону, но их оттеснили стражники.

— Я только защищал свою жизнь, — разозленно продолжал Гордон, которому совсем не нравилось положение обвиняемого. — Этот таджикский шакал в компании с тремя сообщниками — мертвецом и двумя, стоящими рядом с ним, — прошлой ночью проскользнул в дом Пердикки, в отведенную мне комнату. Меня ударили по голове чем-то тяжелым, я потерял сознание, а затем они отнесли меня в заброшенный дом, чтобы ограбить и убить.

— Да! — в гневе закричал Бардилис. — И они перерезали горло одному из слуг моего отца.

При этих словах настроение толпы изменилось. Теперь люди стояли в нерешительности.

— Ложь! — завизжал Абдулла, предпринимая отчаянные и безрассудные шаги, на которые его толкали алчность и ненависть. — Бардилис околдован! Аль-Борак — колдун! Как еще он мог выучить ваш язык?

Толпа быстро отреагировала на эти слова — люди украдкой стали делать знаки, предохраняющие от дурного глаза. Аталусцы оказались такими же суеверными, как и их предки. Бардилис выхватил меч, вокруг него сгрудились его молодые друзья, готовые к схватке, подобно охотничьим собакам.

— Для меня неважно, кто он: колдун или человек, — заявил Бардилис. — Он — мой брат, и я не позволю никому до него дотронуться, не рискнув головой.

— Он — колдун! — продолжал кричать Абдулла, брызгая слюной. — Я давно его знаю. Будьте осторожны! Он принесет безумие и разрушение в Аталус. Он носит на теле свиток с магическими письменами, и именно в нем заключается его колдовская сила. Отдайте мне этот свиток — я унесу его подальше от Аталуса и уничтожу там, где он никому не принесет зла. Позвольте мне доказать, что я не вру. Подержите Аль-Борака, пока я его обыскиваю, и я докажу вам, что говорю правду.

— Я не позволю никому прикоснуться к Аль-Бораку! — бросил вызов Бардилис.

Тут с трона поднялся Птолемей — смуглый и мрачный, внушающий благоговейный страх. Не спеша, великан спустился по ступенькам со своего возвышения. Стражники мгновенно расступились, опасаясь встречаться с ним взглядами. Бардилис не сдвинулся с места, готовый бросить вызов даже своему царю, но Гордон отстранил юношу. Аль-Борак был не из тех, кто тихо стоит в стороне, позволяя другим защищать свою честь.

— Это правда, — спокойно сказал он, — что у меня на теле спрятан пакет с бумагами, но так же правда и то, что он не имеет никакого отношения к колдовству и что я убью любого, кто попытается отнять его у меня.

В эту секунду величавое спокойствие Птолемея будто испарилось, и он воскликнул в ярости:

— Ты посмеешь противостоять даже мне? — Голос царя звучал громоподобно, глаза горели, а огромные кулаки сжимались и разжимались. — Ты уже считаешь себя царем Аталуса? Ты, черноволосый шакал, я убью тебя голыми руками! Все назад, освободите нам место!

Разбрасывая в стороны всех попадавшихся на пути, Птолемей бросился на Гордона, словно разъяренный бык. Атака оказалась такой быстрой и неистовой, что Гордон не успел остановить натиск противника. Они столкнулись грудь в грудь, и американца, который был гораздо меньше ростом, откинуло назад; он упал на колени. Птолемей продолжал атаковать, разозленный тем, что кто-то посмел оспорить его право считаться самым сильным человеком Аталуса. Мужчины сцепились в смертельной схватке, а окружавшие их зрители кричали и подбадривали противников.

Эль Бораку нечасто доводилось встречать соперников, превосходящих его по силе, но царь Аталуса, казалось, состоял из китовых костей и железа. В то же время он мог действовать с поразительной для такого крупного человека быстротой. Ни один из противников не имел оружия. Это была рукопашная схватка, они боролись, как их предки, прародители расы. Птолемей понятия не имел о современных приемах и правилах борьбы, сражаясь, как лев или тигр, с неистовством первобытного человека. Гордону пока удавалось уворачиваться от его объятий, которые могли бы сломать позвоночник, как сухую ветку. Удары американца, обычно сокрушительные, постоянно достигали цели, но огромный царь Аталуса только шатался и содрогался под ними, подобно дереву на сильном ветру. Он крепко стоял на ногах, снова и снова атаковал, пускаясь вперед, словно тайфун, желая поскорее расправиться с чужестранцем, разорвав его на части мощными руками.

Пока Гордона спасали лишь умение перемещаться с поразительной скоростью да навыки, полученные во время боксерских тренировок, которые он уже столько раз за свою жизнь применял на практике. Обнаженный до пояса, покрытый синяками и ссадинами, он отражал атаку за атакой. Его истерзанное тело сотрясалось от ударов, но и огромная грудь Птолемея тяжело вздымалась. Лицо гиганта напоминало кусок сырого мяса, а на его теле появились следы ударов, которые уже давно убили бы кого угодно.

Издав вопль — что-то среднее между ругательством и рыданием, — Птолемей бросился всем телом на американца, пытаясь задавить его своим весом. Когда они оба рухнули на пол, царь Аталуса хотел ударить противника коленом в пах, но Гордон успел увернуться, и колено гиганта проскользнуло мимо, а сам американец ужом выскользнул из-под царя Аталуса.

Пошатываясь, они одновременно поднялись на ноги. Глаза Гордона слепил нот, смешанный с кровью, но он все равно видел возвышающуюся над ним фигуру царя, расставляющего руки. Кровь текла по груди Птолемея. Царь втянул живот, набирая воздух в легкие, и именно в живот противника Гордон направил свой коронный удар левой, вложив в него всю силу. Сжатый кулак вошел точно в солнечное сплетение. Царь выпустил воздух, издав невнятное рычание. Его руки опустились, и он зашатался, как дерево, по которому только что ударили топором. Гордон не терял ни секунды и на этот раз направил удар правой прямо в челюсть гиганта. Послышался хруст костей, Птолемей рухнул вниз лицом и больше не шевелился.

В наступившей тишине все глаза, округлившиеся от неожиданности и удивления, смотрели на распростертое тело гиганта и на окровавленного темноволосого чужестранца, стоявшего над ним. Тишину прорезал стук копыт и голос задыхающегося человека, доносившиеся с улицы все громче и громче. Лошадь встала перед ступенями дворца, и все собравшиеся повернулись к двери. В зал, шатаясь, вошел воин, кашляющий кровью.

— Это стражник из охраняющих вход в долину! — воскликнул Бардилис.

— Мусульмане! — прохрипел вновь прибывший, зажимая рукой рану на плече, из которой сквозь пальцы лилась кровь. — Триста афганцев. Они атаковали проход. Их ведут чужестранец и четверо турок с оружием, бьющим много раз подряд, без перезарядки! Они расстреляли нас с большого расстояния, когда мы только заняли боевые позиции, чтобы охранять проход. Афганцы вошли в долину…

Он покачнулся и упал, а изо рта у него пошла кровь. В плече, у самого основания шеи, зияла рана от пули.

Ужасная новость была встречена без криков ужаса. В полнейшей тишине, снова воцарившейся в зале, все глаза устремились на Гордона, который стоял, прислонившись к стене и хватая ртом воздух. У него кружилась голова.

— Ты одолел Птолемея, — заявил Бардилис. — Он мертв или лежит без чувств. Пока он беспомощен, ты — царь. Таков наш закон. Приказывай, что делать.

Гордон с трудом собрался с мыслями и воспринял ситуацию как должное — без возражений и вопросов. Если афганцы уже в долине, то нельзя терять ни секунды. Ему показалось, что он слышит отдаленный грохот выстрелов.

— Сколько человек в состоянии держать оружие? — спросил он.

— Триста пятьдесят, — сообщил один из вождей.

— Тогда пусть берут оружие и следуют за мной. Стены города обветшали. Если мы останемся внутри, а осадой будет руководить Хуньяди, мы окажемся в ловушке, как крысы. Мы должны разбить их одним ударом — только в этом случае мы сможем победить.