Я вообще тогда впутался в это дело лишь по своей доброте душевной, движимый самой глубокой и искренней привязанностью, каковую завсегда испытывал по отношению ко всем моим кровным родственникам. А чем отплатил мне мой двоюродный братец? Самой черной неблагодарностью!

И когда теперь я с отвращением вспоминаю о тех отбросах, какие мне приходилось жрать в трущобах Старого Мехико, и о тех жалких оборванцах-бандитах, в чьих убогих берлогах мне так долго пришлось скрываться, уклоняясь от необходимости ухлопать собственного родича, нынешняя позиция Медведя Бакнера, занятая им по отношению ко мне, не может не вызывать у меня чувства самой глубокой горечи!

Начнем с того, что у меня вовсе не было ни малейшего желания посещать Пьяную Лошадь. Просто в нескольких милях севернее этого городка у нас кончилась жратва. Незадолго до рассвета я проснулся, потому как Буйный Голландец нахально вытряхнул меня из моих одеял со словами:

— Немедля бери продовольственный фургон, катись в Пьяную Лошадь и закупи там жратвы! Даю тебе пятьдесят баксов. Но ежели ты истратишь из них хоть пенни на что-нибудь, кроме бекона, бобов, муки, соли и кофе, я вытряхну тебя из твоей собственной шкуры, не успеешь даже глазом моргнуть!

— А почему бы тебе не послать туда нашего повара? — сонно поинтересовался я, пытаясь снова натянуть на себя мои одеяла.

— А потому что его бесчувственное тело до сих пор валяется в зарослях чапараля, отравляя весь здешний пейзаж омерзительной вонью перегара! — злобно заявил старик Голландец. — И повинен в нынешнем его плачевном состоянии не кто иной, как ты! К тому же, если б не твое ненасытное, воистину нечеловеческое брюхо, нам наверняка хватило бы наших старых запасов жратвы до самого конца пути. Причем с лихвой! Ну, вставай же да вали отсюда поживей! Один черт, кроме тебя, мне некому больше доверить деньги. Да и тебе-то, ежели б было куда деваться, я не рискнул бы доверить даже воспоминание о тени от бычьего хвоста!

Мы, Элкинсы, как правило, весьма болезненно реагируем на подобного рода замечания. Однако Буйный Голландец уже на свет из утробы матери явился с готовым убеждением, будто все вокруг спят и видят, как бы его половчее облапошить. Поэтому я, вместо того чтобы послать старого хрыча к дьяволу, предпочел встать, храня оскорбленное молчание, запряг в продовольственный фургон мулов и выехал из лагеря. Капитана Кидда я прихватил с собой, привязав его к задку фургона, поскольку наверняка знал, что ежели оставить моего мальчика без присмотра, то к моменту моего возвращения в лагере останутся только одни кобылы, так как всех коней он к этому времени, как пить дать, загрызет насмерть.

Ну да ладно. Я добрался до развилки, где тропа на Гальего ответвляется от дороги на Пьяную Лошадь. Вдруг где-то невдалеке от меня раздались нестройные звуки банджо и послышался гнусавый голос, громко напевавший:

— О, Нора! Он действительно построил Ковчег!

Я пришпорил Кэпа и очень скоро, за крутым поворотом дороги, настиг совершенно невероятного вида повозку. Настолько нелепых экипажей мне не доводилось видеть с тех самых пор, как в Орлиное Перо последний раз приезжал бродячий цирк.

То был кабриолет, раскрашенный в красно-бело-синие цвета, с вкраплением нескольких пегих пятен, которые напоминали широко раскрытые безумные глаза. На козлах рядышком друг с другом восседали двое: какой-то малый, при цилиндре, в длинном сюртуке и совершенно невероятном разноцветном жилете, а также косоглазый мулат с мартышкой на плече, наяривавший на банджо.

Малый торжественно снял с головы цилиндр, отвесил в мою сторону глубокий поклон и несколько напыщенно заявил:

— Приветствую вас, о мой мастодонтический друг! Не будете ли вы так добры, дабы известить меня, какая из вот этих двух прекрасных дорог приведет меня в замечательный город, именуемый Пьяная Лошадь?

— Та, которая идет на юг, — кратко ответствовал я. — Та, что сворачивает на восток, приведет вас в Гальего. Не иначе как отстали от бродячего цирка?

— Я до глубины души потрясен скрытым подтекстом ваших слов! — заявил этот чудак. — И оскорблен! Причем тут цирк?! О нет! В моем лице вы имеете честь созерцать величайшего друга всего человечества, ежели конечно не считать безвестного гения, подарившего миру рецепт кукурузного виски! Я — профессор Гораций Дж. Латимер, изобретатель и единоличный распространитель того бесценного дара свыше всему страдающему человечеству, каковой ныне повсюду именуется не иначе как Латимеровский Слабительно-Успокоительный Эликсир от Бешенства. Он является поистине живительной панацеей как для людей, так и для всякой иной твари!

С этими словами он выудил откуда-то из-под козел большущую бутыль и торжествующе потряс ею в воздухе, демонстрируя сие чудо науки мне, а заодно и еще одному молодому парню, только что подъехавшему к нам со стороны Гальего.

— Верное средство, уважаемый незнакомец! — воскликнул он. — Вернее не бывает! Может, у вас есть лошадь, соблазнившаяся сорняками, от которых на их племя порой находит бешенство? Кстати, мне сдается, та здоровенная зверюга, что привязана к задку вашего фургона, уже давно поглядывает в нашу сторону каким-то в высшей степени исступленным глазом!

— Это мой Капитан Кидд! — с достоинством возразил я. — И никакой он не бешеный. Немного кровожадный, только и всего!

— В таком случае, я имею честь пожелать вам всех благ, наиуважаемые сэры, — вновь приподнял свой цилиндр обладатель раскрашенной повозки. — Сожалею, но вынужден спешить дальше, дабы хоть немного сократить ту пучину юдоли страданий, в какую ныне погружен весь род людской! Надеюсь в самом скором времени вновь увидеться с вами в Пьяной Лошади!

Нелепо раскрашенный кабриолет покатил дальше, а я уже было всерьез принялся понукать своих мулов, как вдруг внимательно разглядывавший меня молодой парень из Гальего снял шляпу и весьма вежливо поинтересовался:

— Не с Брекенриджем ли Элкинсом свел меня счастливый случай?

— Похоже на то, — столь же вежливо ответил я.

— Какая жалость! — с неподдельной горечью в голосе заявил этот достойный юноша. — Ведь тому самому Прохвессору вовсе нету никакой нужды тащиться в Пьяную Лошадь в поисках всяческих там безумных созданий. Потому как прямо сейчас в Гальего обретается один малый, свихнувшийся, что твой клоп на ярком свету. И этот малый есть не кто иной, как ваш собственный родной двоюродный брат Медведь Бакнер!

— Как?! — сильно вздрогнув от неожиданности, переспросил я. — Что за чушь ты несешь?!

Ведь до сих пор среди всех моих родичей, вплоть до самых отдаленных пращуров, еще ни разу не приключалось ни единого случая умопомешательства. Ежели, конечно, сбросить со счетов старого Исайю, внучатого дедушку Медведя Бакнера, который однажды настолько сильно повредился умом, что даже проголосовал против Гикори Джексона.

Но уже к следующим выборам, усилиями всего нашего клана, горячо любимый всеми родичами старый Исайя сумел укрепить свое малость пошатнувшееся душевное здоровье и впредь голосовал только так, как подобает истинному джентльмену.

— К сожалению, я сообщаю вам одну только правду, — ответил мне парень. — Ваш двоюродный брат страдает от галлюцинаций. Считает, будто вскоре должен жениться на одной девушке из Пьяной Лошади, по имени Энн Уилкинс. Но беда в том, что девушки с таким именем просто-напросто не существует в природе! Совсем недавно, прямо в салуне, с Медведем Бакнером приключился очередной припадок, и я в слезах покинул Гальего, не в силах более лицезреть жалкие руины, оставшиеся от некогда столь благородного джентльмена! Я даже опасаюсь, как бы он не причинил вреда самому себе, ежели его немедля не изолировать!

— Дьявол и преисподня! — воскликнул я, не сумев сдержать страшное волнение. — Да неужели же все это правда?!

— Это такая же святая правда, как и то, что меня зовут Лем Кемпбелл! — заявил парень. — Слово джентльмена! И вот, увидев вас, мне подумалось: вдруг вам, как ближайшему родственнику достойного Медведя, удастся как-нибудь препроводить его в мой загородный дом, находящийся не далее чем в нескольких милях к югу от Гальего, и удержать его там в течение хотя бы нескольких дней. В надежде на то, что за это время он хоть немного успокоится и, быть может, вновь вернет себе временно утраченный рассудок…