— Зац да благословит вашу затею, господин, — пробормотал Мирзес.

— Не беспокойся, — звучным голосом ответил Феридун. — Я сумею управлять ими, как и другими животными. Как моему новому викарию, тебе следует также знать, что…

Голоса зазвучали тише — наверное, беседующие удалились в храм. Конан кивнул Джамиле, и они продолжили путь. Но хрупкая туринка не поспевала за Конаном: обутая в изящные туфельки, она то и дело спотыкалась о булыжники.

— Позволь, я понесу тебя! — предложил Конан. Она слабо запротестовала, но киммериец подхватил ее на руки и понес к городским воротам.

Вскоре, при свете луны, низко висящей над Карпатами, Конан предстал перед удивленными бритунийцами с ношей на руках. Поставив закутанную в плащ женщину на землю, он обвил ее загорелой рукой:

— Играй свою роль, черт побери, но молча! Их может насторожить твой выговор.

— Ниал-сердцеед, ты опять за свое! — развеселился один из стражников.

— Спокойно, ребята, — откликнулся Конан. — Я должен проводить девушку домой: ее родичи не свободны от предрассудков!

Рывком он притянул к себе Джамилю. Она принужденно захихикала и положила голову ему на плечо. Стражник отпустил сальную шуточку насчет недавнего времяпрепровождения парочки — и Конан почувствовал, как женщина застыла от негодования. Но дверца в воротах была уже открыта, и он немедля вывел свою спутницу из города и заторопился вниз, к подножию утеса.

Громовые удары в дверь разбудили хозяина гостиницы Бартейка. Он с неохотой вылез из постели и через окно выкрикнул проклятия, добавив:

— Любому олуху известно, что на ночь гостиница запирается!

— Да провались ты со своей гостиницей! — взревел Конан. — Сейчас же разбуди господина Парвеза, а не то я по бревнышку раскатаю этот свинарник! Скажи ему, что прибыл знатный путешественник.

Вскоре позевывавший туранец появился у порога, запахнутый в пестрый домашний халат.

— Вот она, — отрывисто бросил Конан. — Здорова, но очень слаба.

Парвез опустился на одно колено.

— Моя госпожа! — воскликнул он, и слеза блеснула у старика на щеке. — Входи, умоляю!

— Ты совершил чудо, молодой господин! — обратился он к Конану. — Но могу ли я получить обратно свой перстень с печатью?

— Ах да, я и забыл про него, — отозвался Конан. Он снял кольцо и отдал его Парвезу.

— Еще вопрос: не видел ли ты моего прислужника Чагора?

— Нет. А что случилось?

— Парень исчез вместе с лошадью. Никто ничего не знает. Что ж, мы должны проститься: нельзя ждать, пока жрецы обнаружат пропажу пленницы. Бартейк, будь добр, разбуди мою охрану, надо выехать до рассвета.

— Позволь мне поблагодарить тебя, достопочтенный Ниал, — сказала Джамиля. — Если ты окажешься в Туране, проси у меня сколь угодно великой награды, и я буду страстно убеждать короля даровать ее тебе. Прощай! — И туринка скрылась за дверями гостиницы.

Проспав остаток ночи в своей каморке, Конан с утра ревностно принялся за работу; четыре жреца и два бритунийских стражника, зайдя в кузницу, застали его у наковальни. Жрец, в алом тюрбане и темно-голубом балахоне, перешагнул через порог, возвысил голос, дабы перекрыть удары молота:

— Это ты кузнец Ниал, верно? Из храма похищена знатная госпожа. Ты не видал ее?

— Что еще за госпожа? — проворчал Конан, внимательно разглядывая свое изделие. Ударив молотом еще несколько раз, он сунул железяку в печь и повернулся к вошедшим.

— Высокая, темноволосая, миловидная, чуть больше тридцати лет, — продолжал жрец.

— Я не знаю такой женщины, — покачал головой Конан.

— Далее, посол Парвез со своими туранцами сегодня ночью поспешно покинул гостиницу в Кшесроне. Что тебе известно об этом?

— Ничего не известно. Я был с ним знаком, мы иногда выпивали вместе.

— О чем вы разговаривали?

— Об оружии да о лошадях.

— К тому же, — злобно добавил жрец, — ночью одним ударом меча или топора был убит тигр нашего Верховного Жреца Феридуна. Кто бы мог еще это сделать, если не ты?

Конан пожал плечами:

— Почти все бритунийцы крепкие и сильные. Да вам, заморийцам, любой мужчина покажется горою мускулов. А что до меня, так я впервые слышу об этих новостях.

— Все варвары — лжецы! — с презрением воскликнул жрец. — Не беспокойся, мы докопаемся до истины, и тебе еще прядется доказывать свою невиновность. — Он шагнул по направлению к Конану.

Киммериец вытащил раскаленную заготовку щипцами из печи и стоял держа перед собой кусок светящегося железа.

— Поосторожней у наковальни, дружище. Не подходи, а то бороду опалишь.

Жрец торопливо отскочил в сторону, а Конан положил болванку на наковальню и принялся изо всей силы лупить молотом.

Жрец вышел за порог, присоединившись к своим спутникам. Лар, с широко раскрытыми глазами слушавший перепалку, воскликнул:

— Ах, господин Ниал, ты не повинуешься жрецам Заца! Они призовут божественное проклятие на твою голову, если ты будешь непочтителен!

— Как зовут того, что сейчас со мной разговаривал? — спросил у мальчика Конан.

— Святой отец Мирзес.

— Мне как будто знаком его голос, — размышлял Конан. — Это новый викарий? А ну-ка, паренек, поддай жару! На таком огне только воду кипятить.

Глава 11

ЗАПАХ ПАДАЛИ

Конан не встречался с Рудабе почти неделю, он видел ее только во время ритуального танца перед статуей Заца. Конан приходил в храм рано и выбирал место поближе, чтобы лучше видеть изваяние паука. В ясные дни солнце светило через отверстие в куполе, и Конан отчетливо различал четыре глаза на верхней части идола с расстояния в двадцать локтей.

Острые глаза варвара сумели различить тонкие кольца вокруг каждого глаза — по цвету чуть светлей, чем черный монолит статуи. Наверное, это были металлические либо цементные кольца, при помощи которых драгоценные опалы прикреплялись к камню. Чтобы забрать драгоценности, необходимо было снять эти кольца, причем сделать это очень бережно, не повредив сокровище. Конан, в бытность свою вором, имел дело с драгоценными камнями и потому знал, как хрупки опалы.

И однако страсть его к Рудабе не ослабевала, но мучила его все больше и больше. Как только Амитис сказала, что дочь должна прийти к ужину, Конан вышел в сад и взволнованно бродил там, поджидая девушку.

С одной стороны, думал Конан, жгучая страсть, будто стремительный вихрь, увлекает его за собой, побуждая бросить бродячую жизнь, полную приключений, жениться на Рудабе согласно заморийским законам и стать почтенным гражданином, который печется о своей разрастающейся семье, служит в городской страже, молится в храме и платит церковную десятину.

Но, с другой стороны, свободолюбивая, необузданная душа Конана с ужасом отшатывалась от этой картины, как от ядовитой змеи. Значит, надо было забыть девушку и бежать немедля — либо с похищенными драгоценностями, либо без них. Если Феридун нашлет на страну мор, и так и так придется бежать — вместе с девушкой или одному.

Рудабе вышла в сад, и Конан раскрыл ей свои объятия. Но она, покачав головой, сказала:

— Не мучь меня, Ниал. Я и вправду люблю тебя, но ты знаешь, на каких условиях я согласна стать твоей.

— Но, девочка моя, — начал было возражать Конан, однако Рудабе остановила его жестом:

— У меня есть новости… Ты знаешь, что исчезла госпожа Джамиля?

— Да, до меня дошли слухи.

— Верховный Жрец в ярости. Некоторые жрецы подозревают тебя.

— Меня? — тоном оскорбленной невинности переспросил Конан. — На что мне сдалась туранка?

— Им известно, что ты встречался в гостинице Бартейка с дипломатом, который исчез в ту же ночь. Тебя бы уже схватили, но Феридун утверждает, что улик недостаточно. Надо признать, старик верен своим принципам. И потом, — продолжала Рудабе, — если слухи правдивы, Верховный Жрец точно назначил день переворота. Джамилю держали как заложницу, чтобы обеспечить лояльность туранского короля. А теперь, когда женщина бежала, Верховный Жрец вынужден действовать незамедлительно, прежде чем король услышит о ее освобождении. Феридун приказал всем храмовым служителям быть в готовности через семь дней. Когда колокол забьет тревогу, мы должны разойтись по своим комнатам и запереться там.