— Не называй, — я занес дату встречи в Потсдаме в свой планировщик. — Займись визами, паспортами, ну, ты знаешь. В ГДР просто так не въедешь. А у тебя всего лишь две недели.

Луиджи что-то еще хотел сказать, но передумал. Видимо решил, что сумеет справиться без моих ценных указаний.

Он ушел, а я стал готовиться к знаменательной аудиенции.

Три дня прошли в какой-то нервной суете и беспрестанных метаниях — от адвокатов, ведущих мои дела в отношении Скотленд-Ярда до других, занятых несколькими слияниями: Parmalat я соединял с Nestle (не особенно рассчитывая на успех, просто устраивая газетную шумиху, играл на повышение), FIAT с SAAB — примерно с теми же намереньями, а SAP поглощал Danfoss — и эта сделка была серьезной.

Серому позвонил и доложился, что все в порядке, волноваться пока не о чем.

Первое мая отмечать не стал — не нашлось под рукой соответствующих транспарантов, чтобы достойно пройтись по Вестминстер Эбби, призывая пролетариев всех стран к объединению и размахивая красными флагами.

Но второго проснулся рано. И хотя встреча с лордом-мэром была назначена на три часа дня, готов к ней я был уже в десять утра. Помыт-побрит-напомажен.

Такому невеликому знатоку Лондона как я, никогда бы не найти дороги от Примроуз Хилл, где располагалось мое основное жилище, до Финсбери, где ждал меня достопочтенный сэр Гревиль Спратт, торговец скобяными изделиями. Всего лишь три с половиной километра по прямой, но в сплетении узких улочек Сомерс Тауна, Пентонвилла и Финсбери я рисковал как Тезей в своей увеселительной поездке на Крит.

В общем, повез меня в сердце империализма Томас Дашвуд, оставшийся старшим смены вместо Саймона, которого Лу плотно взял в оборот. Был мистер Дашвуд молод, кажется даже моложе меня, а потому чрезвычайно добросовестно отнесся к своим обязанностям: сам уселся справа, слева подсадил ко мне еще и Джона, а за рулём Bentley устроился третий телохранитель — Кристиан. Фамилии своей многочисленной охраны я уже перестал даже стараться запоминать. Тем более, что большинство из них останется здесь когда я отправлюсь в какой-нибудь Сингапур, Гамбург или Аделаиду, а там есть свои такие же парни — одинаковые с лица, и все с похожими именами. Редко когда Клаус или Пьер.

Мне нечасто доводилось ездить по Лондону, в основном от Хитроу до дома, вечером на Камлет Уэй, да в офис на пересечении Бонд-стрит и Оксфорд-стрит. Маршруты постоянные и порядком примелькавшиеся. Теперь же за окнами машины мелькали незнакомые районы, и я неосмотрительно попросил Дашвуда прокомментировать дорогу.

Том оказался большим патриотом своей столицы, рассказывал мне едва ли не о каждом доме, встреченном по дороге к Нортгэмптонскому скверу. Он сильно удивлялся, что полковник, сэр Спратт, встретится со мной не в Mansion House, где обычно принимает важных персон, а в здании городского университета, номинальным главой которого является. Томасу казалось это странным.

Едва мы проехали Юстен Тауэр, Дашвуд велел мне смотреть налево и ждать появления грандиозной стройки. Через пару кварталов я действительно увидел огороженную площадку. За забором высилось здание из красного кирпича: с башенками, с обилием стрельчатых и арочных окон, с обязательными часами под шпилем, с ломаной линией кровли — его четыре этажа выглядели очень внушительно и торжественно.

— Евростар! — торжествующе объявил Томас. — Станция Pancras. Представляете, скоро можно будет сесть здесь на поезд и через пару часов добраться до континента! Кале, Париж, всюду! Быстрее, чем на самолете! Под каналом!

— Под Ла-Маншем? — я что-то слышал об этой стройке века и периодически отбивался от предложений проинвестировать строительство какой-нибудь ее части. Серега предупреждал, что проект это странный, коммерчески практически бесполезный, неспособный в обозримом будущем вытащить себя даже на самоокупаемость, и я ему верил.

— Да, сэр, — согласился, скривившись, Том, — под каналом. Мой кузен работает в проектном бюро. Подумайте только, два десятка миль под водой! Фантастика. В славное время мы живем, мистер Майнце!

— Все б вам, европейцам, землю ковырять, — усмехнулся я. — Швейцарцы тоже собираются сквозь Альпы копать дыру. В Италию.

— Мы — англичане, сэр, — поправил меня Томас. — Простите. А этим, с континента, просто делать нечего. Кому нужны их горы? Мне очень жаль, но ерунда это все. Вот через канал нужна дорога, а то наша экономика задыхается. А там зачем? Кто поедет в Италию через тоннель, если есть самолеты и корабли? И строить они будут наверняка еще лет двадцать. У нас быстрее все построится!

— Японцы уже два месяца как под водой катаются. Про тоннель Сэйкан слышал?

— А, — отмахнулся Том, — простите меня, сэр, да только игрушки это все. Там у узкоглазых под водой всего-то десяток миль.

Такая точка зрения не была для меня внове, ведь всему миру известно, что Россия — родина слонов и всех изобретений: все, что придумали мы — эпохально и значимо, а то, до чего додумались другие — баловство одно.

Между тем мы уже оказались на Спенсер-стрит и до цели поездки оставались считанные минуты. И самую последнюю из них отсчитали часы над трехэтажным краснокирпичным зданием университета.

Едва я выбрался из машины и расправил брюки, как за спиной раздался спокойный негромкий голос:

— Мистер Майнце? Позвольте, я провожу вас к канцлеру. Вас ждут.

В паре метров позади меня на тротуаре стоял человек. Тощий как вешалка, из тех людей, что совсем недавно очень быстро потеряли половину своего привычного веса — опавшие щеки, свисавшие двумя мешками под нижнюю челюсть, простыня полощущейся на подбородке кожи… На секунду мне показалось, что смотрю я в глаза дракону с острова Комодо — таким невыразительным и бессмысленным было выражение взгляда белесых гляделок моего провожатого.

— Я могу взять с собой охрану? — не то, чтобы я боялся, но потом Луиджи обязательно на меня наорет.

— Это лишнее, здесь вам ничто не угрожает.

— Пошли, Томми, — я упрямо кивнул своему телохранителю.

«Ящер» поджал тонкие губы — будто я только что его смертельно чем-то обидел. Да и наплевать. Не английская королева этот сноб, переживем.

— Меня зовут Ллойд Снайдер, я секретарь полковника Спратта. Следуйте за мной, сэр, — Мистер «прямая спина» повел меня под широкую арку входа.

В вестибюле повернули направо и мимо отвернувшегося секьюрити прошли к лестнице в торце здания. Освещение не позволило рассмотреть интерьеры в подробностях, но и внимание мое было поглощено совсем иными размышлениями.

Предстоящая встреча с номинальным главой финансовой столицы мира будоражила воображение — какая разница, что он скажет, важно, что он меня знает! И это красноречиво доказывает, что я кое-что значу в этом мире и имею какой-никакой вес. И такое положение весьма льстило моему самолюбию. Мне двадцать шесть лет, а я уже вон где! Смог бы я добиться чего-либо подобного оставшись в Союзе? Да ни в жизнь! Серый рассказывал, что предел моей карьеры — место на кафедре родного института. И, скорее всего, так оно и было. Пока ясно не видишь цели — бесполезно стремление к ней. А что я мог увидеть из-за преподавательской стойки провинциального ВУЗа? Обком партии? Даже не смешно, там таких своих видящих — как грязи.

Серега раньше частенько говорил (сейчас-то он так уже не думает): кто владеет информацией, тот владеет миром. А не говорит больше так, потому что он теперь не владеет информацией — он ее создает, и только теперь приближается к овладению миром. И пусть абсолютному большинству это незаметно, но дело обстоит именно так. Я же пока только на стадии овладения. Но и не вечер еще!

Пока я упивался манией собственного величия, для которой, как известно, не нужно величия, достаточно просто мании, мы пришли к высоким — метра четыре — деревянным дверям, почти воротам, подобным тем, что можно найти в любой областной филармонии СССР: геометрический узор на полотне, латунные блестящие ручки и петли. Помпезно и… только лишь помпезно. Еще чуточку расточительно.