— Вам нравится, Грегори?

Девочка разрумянилась, алели губы, сверкали глаза.

— Ты прелестна, моя радость…

Я обнял ее сзади и поцеловал в шею, а потом ее губы оказались рядом. От страстного, горячего поцелуя я тоже загорелся, разгораясь все более, как костер на ветру.

Украшения были позабыты. Я подхватил Грету на руки и отнес туда, где хотел ее видеть и ощущать — на широкую кровать под пышным балдахином…

— Я словно поднялась в небо… было так… так… замечательно… словно в раю… — Она шептала мне на ухо тесно прижавшись грудью, животом, бедрами ко мне с боку. Ее руки и ноги обвили меня. Объятия тесны и горячи. Грета как будто хотела оставить меня рядом навсегда, навечно.

А я думаю о сестре… О Сью… Ком стоит в горле, и слезы наворачиваются на глаза. Где ты, моя любовь?

Стук в дверь нарушил наше уединение.

Грета быстренько натянула на себя перинку.

— Кто там?

— Государь, это — Фостер! Важное известие!

— Войди!

Мой инспектор не скрывал удивления и радости на лице.

— Государь, умер король Руперт!

Я не поверил своим ушам.

— Не может быть?! Когда и как?

— Сегодня за обедом. Упал, выходя из‑за стола, и умер сразу же!

— Он разве был болен? Или это отравление?

— Все в руках господа…

Король Руперт умер. Умер мой противник, умер мой упорный враг…

Весть о смерти короля Руперта привез посланник от принца Клермона с предложением заключить перемирие.

Я заключил перемирие, и на следующий день подошли тевтонцы Фрусберга.

На обширном зеленом лугу тремя квадратами выстроились три полка пестрых вояк. Двенадцать тысяч опытных воинов, соскучившихся в дни мира, готовых резать глотки за мое золото кому угодно.

Развевались разноцветные полковые и ротные знамена.

Вместе с князем я объехал ряды наемников.

— Парни отборные, государь, не пожалеете ни об одном талере!

Князь представил мне оберстов. По возрасту они годили мне в отцы, эти тертые жизнью и войной мужчины в латах.

— Уважаемые сьерры! Рад приветствовать вас в рядах моей армии. Вчера было заключено перемирие, но война не завершена. Сегодня же всем будет выдано жалование на три месяца вперед, до осени. С божьей помощью и вашей я сломлю врагов, и к началу сезона штормов вы все сможете вернуться домой. А ваше жалование как оберстов будет удвоено!

Вояки просияли. Сердце этих людей в их кошельках, и кошельки не должны пустовать.

Я попрощался с Габриель. Она во главе трех тысяч рыцарей отправилась в Лонгшир, добивать наглого бастарда. Ее людей возглавил капитан Гризелл.

Герцогиня сидела на коне боком, в дамском седле.

— Прощай, мой жених! Больше Луизы ты не увидишь! Я вернусь назад только как Габриель!

— И слава Господу! Я, признаться, устал видеть одно, а чувствовать другое…

— Не скучай и не тревожься, Грегори, я справлюсь с бастардом и принесу мир на свои земли.

Я поцеловал руку герцогини.

— Мне будет спокойнее знать, что ты далеко от этого хлыща Клермона!

— Короля Франсуа!

— Ты полагаешь?

— Да, Франсуа Клермон станет королем Юга. Церковь его поддержит, вот увидишь, а баронам некуда деваться!

— Береги себя, внучка…

Габриель засмеялась.

— Не волнуйся, дедушка!

В честь прибытия тевтонцев в маноре было устроено пиршество, конечно без тонкостей этикета, просто мужская попойка. Присутствовали оберсты и старшие офицеры как тевтонских, так и горских полков.

В большом зале манора поставили длинные столы. Отдельный стол накрыт и сервирован для меня, Жасса и Фрусберга.

Как только офицеры вошли в зал и прошли к своим местам, князь поднялся и, взяв кубок с вином, провозглсил:

— Слава победоносному королю Грегори!

— Хохо! Хох! — заорали тевтонцы, затем вино и эль полилось обильно в глотки.

Сразу же стало шумно. Гортанные голоса тевтонцев, хлебнувших эля и вина, заглушали голоса моих горцев. Впервые северные горцы оказались в меньшинстве, и это им явно не нравилось.

Пришла Молли с менестрелями. Они сели с инструментами справа от меня и ударили по струнам. Чистый голос Молли разнесся под сводами зала и заставил всех смолкнуть, даже говорливых тевтонцев.

Музыка смолкла и в тишине Молли еще повторила, глядя на меня:

— Не пускай меня… за водой…

Одобрительные крики воинов разнеслись по залу. Тевтонцы, хоть и не поняли ни слова, тоже выразили одобрение .

Я поманил певицу к себе. Положив лютню на скамью, она смело приблизилась к моему столу. По моему знаку пажи принесли четвертое кресло для Молли, блюдо с ножом и вилкой, бокал.

Молли заняла место без робости или жеманства.

— Благодарю, государь.

— О чем же твоя песня?

— Обо мне, государь. и о вас!

Такой откровенный ответ на миг лишил меня дара речи.

Фрусберг засмеялся, а Жасс покачал головой.

— Ты скора на язычок мой милый менестрель! Ты прекрасно поешь, что ты хочешь в награду? Клянусь честью, я сделаю для тебя все!

Глаза Молли блеснули.

— Ночь любви с королем Севера — самая лучшая награда!

«Девушка смела — превратить все в шутку не получиться»

— Она поймала вас за язык, государь! — князь Фрусберг весело ухмылялся. — И вы поклялись честь!

— Я исполню клятву, князь! Молли, спой нам еще что‑нибудь.

— Хорошо, государь…

Так и не притронувшись к еде и вину, Молли встала из‑за стола и вернулась к менестрелям. Зазвучали струны, ударил бубен, включилась свирель.

Эту песню знали все горцы. Любимая песня Сью и горских реджиментов. Подпевали все, даже князь Фрусберг.

Веселье на пиру дошло до того момента, когда никому нет дела ни до кого. Фрусберг присоединился к тевтонцам, и они хором распевали что‑то свое, обнявшись за плечи и раскачиваясь .

Я приблизился к Молли и протянул ей руку.

— Идем, мой менестрель, уже стемнело за окнами. Тебя ждет ночь любви.