Башня, еще с горячими камнями, была занята. Но дорога в город закрыта. Впереди в трех квартала дальше к центру гул пламени, поднимающегося выше самых высоких крыш.

Давингтон сгорал в кольце своих стен, и теперь никто не смог бы его потушить. Набат на церкви давно стих.

Даже стоять здесь было горячо, жар через подошвы сапог жег ноги.

— С виду город из камня, а горит как солома?!

Жасс с ужасом озирал дымящиеся руины.

— Первые этажи каменные, но все выше построенное из дерева. Крыша и потолки, балки перекрытий — везде дерево…

— Боюсь, государь, что вместо города нам достанутся только закопченные руины!

— Зато нет больше городской вони, Жасс! Пламя очистило все.

Удивленный взгляд Семюэеля.

Знаю, мой друг, город можно было почистить от грязи и вони и более простым способом. Но дело сделано, и ничего не переделать…

Армия короля и гарнизон под утро суматошно переправлялись на паромах на южный берег. Ночная борьба с пожаром не увенчалась успехом. Множество чернеющих голов на воде. Горожане спасались вплавь.

Северные кварталы отрезаны огнем от порта, и толпы горожан, опрокинув стражу, открыли северные ворота и хлынули на луга и холмы в миле от города. Я послал туда тысячу младшего Макгайла, и там теперь пытались навести порядок. Но через северные ворота не имело смысла входить в Давингтон. Огонь уже пожирал последний квартал перед ними.

Мы с Жассом отправились к северным воротам.

Несколько тысяч горожан собралось здесь за густой цепью горцев.

Здесь я обнаружил Бернадетту.

Она, сидя в седле, ругалась площадной бранью, размахивая рукой. Красные пятна на искаженном лице. Такой злобной фурией я ее никогда не видел.

Мы приблизились и быстро обнаружили причину гнева. В потасовке среди раздвинувшейся толпы горожан сошлись арбалетчики и горцы из охраны моей подруги. Оружие в ход никто не пустил, но кулаки мелькали весьма быстро.

Арбалетчиков было побольше, чем горцев, но те держались.

Я отдал приказ. Люди Гвена вклинились в драку и растащили драчунов в разные стороны. Вытирая разбитые носы и поправляя одежду, горцы и арбалетчики волками глядели друг на друга.

— Леди, что за битва происходила у ваших ног?

— Грегори, эти мерзавцы схватили девушку и собирались ее изнасиловать!

— Мерзавцы?

— Да, твои «храбрые стрелки»!

Бернадетта в гневе погрозила злобно пыхтящим стрелкам кулачком, затянутым в перчатку.

Причина драки тут же обнаружилась. К ногам Бернадетты прижималась девчушка лет четырнадцати, в оборванном платье и с чумазым личиком.

— Они позарились на эту замарашку?

— Накажи их, Грегори, и немедля! Они отказались меня слушать и не подчинились горцам!

Я внимательно рассмотрел арбалетчиков.

— Какой роты?

— Мы из роты Макинтайра, ваше величество… — процедил один из них, прикладывая рукав к кровоточащей губе.

— Гвен, лейтенанта Макинтайра ко мне!

Подбежавшему лейтенанту Макгайлу я приказал:

— Здесь должны быть только ваши люди, воинов других рот и отрядов гнать в шею! Кто сопротивляется, вязать и в лагерь ко мне с рапортом! Есть ли среди этой толпы цеховые мастера или кто‑то из патрициев города?

— Я не знаю, государь.

— Так узнайте и приведите ко мне!

Я приблизился к баронессе с той стороны, где не было девчонки–замарашки.

— Бернадетта, радость моя, солдаты всегда развлекаются с женщинами захваченного города, хотят те этого или не хотят. Это закон войны!

— Мне этот закон не нравится! Он омерзителен! И кроме того — Давингтон — твой город, а не вражеский, ведь герцог передал его тебе!

— Передал только на бумаге.

— Прояви милосердие, Грегори! Они потеряли все, и ты хочешь их отдать в руки воинов для развлечения?!

Я повернулся к лейтенанту горцев .

— Макгайл, ты отвечаешь за безопасность этих людей! У них есть вода?

— Здесь рядом ручей, государь.

Подъехал галопом Макинтайр, седой лейтенант арбалетчиков. Я указал на его воинов:

— Вот этим молодцам всыпать по пятьдесят розог, и на бастион к мосту на дежурство!

Чумазая замарашка шмыгнула в толпу горожан.

Мы с Бернадеттой ехали шагом через толпу, раздвигаемую нашими горцами. Впрочем, этого порой и не требовалось. Горожане стремились сами убраться с нашей дороги. Общим для них выражением была апатия. Многие просто сидела на траве, уставившись в одну точку. Пожар и гибель имущества оказалось огромным потрясением для несчастных. Я, виновник их несчастий, проезжал мимо, а меня даже взглядом не удостаивали.

Поэтому лицо мужчины средних лет, не апатичное, но гневное, привлекло мое внимание.

Я подъехал ближе.

Мужчина, похоже, глава семьи, в дорогой, но перепачканной одежде, поднялся мне навстречу и поклонился. Две женщины и несколько детей–подростков, что находились рядом, последовали его примеру. Одна женщина в прожженном плаще так и осталась сидеть на траве лицом к морю.

— Кто вы, сьер?

— Джеймс Крафт, ваше величество, мастер цеха портных.

— Ты узнал меня, мастер?

— Я видел ваше величество на рыночной площади две недели назад…

— Кто‑то из глав цехов здесь есть?

— Я никого не видел, ваше величество. Многие бежали из города на юг еще ночью.

— Почему ты остался?

— Я надеялся, что огонь погасят…

— Кто эта женщина?

— В суматохе моя дочь помогла ей выйти из города, но она из порта…

— Огонь дошел до порта? Позови ее, Гвен!

— Она глухонемая, ваше величество…

— Так ты ее знаешь?

— Ее многие знают, в известном смысле, она — портовая шлюха. «Портовая Лили»…

Глухонемая шлюха. Однако!

— Несчастная… — проговорила Бернадетта и соскользнула из седла на землю.

Она подошла ближе и, заглянув сидящей женщине в лицо, отпрянула.

— О, боже!

Спешившись, я поспешил к ним.

С обожженным красным лицом, женщина, с распущенными и обгоревшими порыжевшими волосами, покачивалась вперед–назад в странном монотонном ритме. На глазах повязка. На покрасневших руках волдыри от ожогов.

— Что с ее глазами?

— У нее выжжены глаза, ваше величество.

— Кем?

— Не известно, она появилась в порту три месяца назад. Без глаз, без языка и глухая. Ее в свой притон приволок Толстый Григ. Он часто потом водил ее по кораблям ублажать матросов.

— Только голодные матросы на такое могут позариться!

— Не судите, ваше величество, по ее нынешнему состоянию. — портной оглянулся на свое семейство и вполголоса добавил — Тело у нее очень аппетитное и свежее …было… вначале… А главное — она никого не помнит и ничего не слышит, и никому ничего не скажет.

Бернадетта содрогнулась от омерзения.

— Мерзкие твари! Грегори, помоги ей!

Ее умоляющие глаза. полные слез сочувствия, преследовали меня.

— Прошу, ради меня!

Я подошел и опустился на колено перед калекой. Трудно сказать — сколько ей лет. Но шея гладкая, без морщин. Она должно быть молода, но сейчас она была ужасна. Потрескавшиеся губы, обожженная кожа, рыжие подпалины на волосах.

Я решил начать с самого простого.

Снял флягу с водой и открыв, прижал к ее полопавшимся губам. Бедняжка дернулась как от удара, лицо перекосилось. Но струйка воды на подбородке ее успокоила. Жадно припав к горлышку, она подавилась водой. Я убрал флягу и дал ей откашляться. Потом снова прижал флягу к губам. Напившись, она кивком поблагодарила меня и вытерла губы ладонью.

Милосерднее было прирезать эту калеку, чтобы прекратить ее мучения, чем лечить! Да и смогу ли я вернуть ей зрение?

Прикрыв глаза, я вызвал ее ауру. Изумрудные нити в ауре редкими вкраплениями светились, словно редкостный орнамент. Она несла в себе магический дар!

Женщина с магическим даром! В своей жизни я видел только одну такую — свою сестру Сью! Несчастная обгоревшая калека теперь была мне очень интересна.

Я осторожно взялся за ее запястья. Женщина дрогнула, но рук не освободила. Покалывание в моих пальцах перешло выше и растаяло в запястиях. Я убрал руки. Кожа рук Лили стала белой. Волдыри исчезли.