— Осталось метров триста, — снова проделав трюк с посохом, морщась от обжигающих мозолей, быстро натертых налитыми до краев холодной водой сапогами, но с самодовольным удовлетворением без трехсот метров победителя заявил через час чародей.

И все приободрились.

Триста метров — это всего несколько минут ходу по ровной местности. По той полосе препятствий, что подсовывала им под ноги багинотская земля — не больше десяти. На стертых ногах мага — пятнадцать.

Всего четверть часа — и эта треклятая муть с ее так и не показавшимся застенчивым кровососом останется позади!..

Ну, ужин, держись!

Первой темные массивные неясные очертания слева от них заметила Сенька.

— Глядите, домА!

— По-моему, багинотцы не упоминали, что в некоторых местах туман продвинулся до города, — удивился Иван.

— Может, пока мы ходили… — начал медленно обосновывать подобную возможность Олаф.

— К-кабуча…

— Адалет?

— К-кабуча мио наздрака накачак!!!..

— Э-э-э… Адалет? — остановилась и строго воззрилась сначала на стену, потом на предводителя их экспедиции Серафима. — Это то, что я думаю, или это не то, что я думаю?

Низенький волшебник свирепо скрестил руки на груди, и посох, лишенный магической поддержки, упал со звоном кости о камень.

Олаф вплотную подошел к нависавшим над ними отвесным стенам, протянул руку и принялся ощупывать возникшую преграду.

Стена была холодная, ровная, влажная и каменная.

Верхний край ее терялся в тумане.

Окон и дверей не было.

В скалах вообще редко бывают окна и двери, как мудро заметил когда-то Бруно Багинотский.

— Адалет?.. — недоуменно нахмурив брови, конунг повернулся к чародею. — Тебе не кажется, что мы заблудились?

— Нет, не кажется!!! — взорвался маг. — Не кажется!!! Только болвану может казаться то, что происходит на самом деле!!! И что ты имел в виду?! Что я — болван, да?! Да, я болван!!!..

— Может, надо было идти не за набалдашником, а за наконечником? — неуверенно предположил Иванушка, хотел добавить еще что-то, но, перехватив прожигающий белесую муть горящий взор старика, благоразумно прикусил язык.

Сам Адалет мог утверждать, что он болван, по сто три раза на дню. Но если бы кто-то поимел неосторожность поддержать его в этой мысли, это была бы последняя неосторожность в его жизни.

В жизни в качестве человека разумного (Чья разумность, впрочем, всё равно нуждалась бы в отдельном детальном рассмотрении и доказательстве), по крайней мере.

Туман, похожий теперь на выпотрошенное кочковатое ватное одеяло, укутывал их со всех сторон, скрывая от них звуки долины, но даже ему не под силу было скрыть от долины звуки чародея. «Кабучи», «карачи», «чучундлы», «накачаки» и иже с ними, осколки давно забытого языка, разносились по летаргически застывшей долине как огненные шары, будоража ее недобрый сон и отпугивая возможных желающих получить сказочное вознаграждение от багинотской короны за установление в местных горах и долах хорошей погоды.

Не закрывая ни на мгновение рта, волшебник призвал в руку посох, чудом втиснул между ругательствами заклинание ориентирования на местности, и яростно ткнул пальцем в сторону, уже указанную наконечником.

— Туда, — прорычал он, глотая проклятия в адрес тупого тумана, дурацких гор, трусливых проводников, мокрых сапог, идиотского ручья, зловредного дождя, вынудившего их спешиться, Масдая, за свои семьсот семьдесят семь лет так и не научившегося летать в погоду нелетную…

Шедший впереди отряг вдруг вскинул топоры и молниеносно кинулся вперед.

— Олаф?..

С оружием наготове лукоморцы бросились за ним.

— Там кто-то… Хель и преисподняя!!!..

— Олаф?..

— Кабуча!.. То есть, кобыла! Шла она за нами, что ли?

— А за кем ей еще ходить, бедному животному? — сочувственно проворковала царевна, поглаживая теплую черную морду, и пальцем поманила Адалета. — Эй, товарищ с натертыми ногами! Карета подана!

Рука мага непроизвольно и с сомнением потянулась в его же маговы тылы, довольно быстро вернулась, и безнадежно махнула.

— Веди сюда.

С помощью юного конунга волшебник неуклюже взгромоздился в пропитавшееся влагой седло и закряхтел с видом великомученика на костре, тщась устроить поудобнее сурово пострадавшую во время утреннего перехода часть тела. Посох в ожидании возобновлении марша завис справа от него, невозмутимо указывая куда-то в серую мглу.

— Ну, пошла, — придя к выводу, что ноги донимают его всё же больше, раздумал слезать и ворчливо буркнул чародей.

Олаф взял лошадь под уздцы, лукоморский авангард выдвинулся вперед, почти за грань видимости, и отряд тронулся в путь, терпеливо указываемый ажурной костью.

Адалет время от времени отрывисто корректировал курс.

— Прямо… прямо… левее… правее…

Минут через пять Серафима встревожено потянула носом.

Удушливый запах гнилой сырости и тлена, проходившей в гамме ароматов тумана лишь второстепенной нотой на фоне других запахов погруженной в непогоду долины, неожиданно усилился и теперь настойчиво и нагло лез в ноздри, перебивая все остальные запахи — мокрой земли, травы, цветов, соседней фермы…

Что-то сдохло?

Или у них тут кладбище неподалеку?

Или бойня?

Или, не приведи проводник, топь?

Хелов багинотец…

Ощущение промозглого холода усилилось.

Царевна передернула плечами, тронула за локоть супруга и поделилась опасениями.

— Как бы в болото не вляпаться.

— Уг-гу… — согласился тот, без остановки прощупывая настороженным взглядом мутную белесую мглу.

— Осторожнее надо.

— Уг…

— Смотри, смотри!.. — вдруг обрадованно воскликнула и не дала ему договорить Сенька. — Туман редеет!

— Где? А, точно!..

Клубы цвета и запаха очень давно прокисшего молока нежданно расступились, от ветра ли, или по какой иной причине, и сквозь открывшееся окошко метрах в двадцати слева на мгновение стала видна дорога.

— Адалет! Олаф! Скорей туда!..

— Идите на голос!..

И, не дожидаясь, пока арьергард догонит их, лукоморцы бросились вперед, пока каприз природы или вышних сил не закрыли так щедро подаренный торный путь к теплу и отдыху.

— Серафима?..

— Иван?..

— Вы куда?! Направо надо, направо!..

— Какая муха их укусила… — рассержено пробормотал Олаф. — Куда вот они?!.. Без меня-то?!..

Беспомощно оглянувшись на остановившуюся вдруг кобылу и стоически удерживающегося в седле мага, он рыкнул неразборчиво, но гневно что-то отряжское себе под нос и перешел с шага на трусцу, раздраженно дернув поводья.

Кобыла сделала шаг и остановилась снова, будто приросла к топкой земле.

— Иван? Серафима? — встревожено выкрикнул конунг так, что эхо, преодолев пространство и простор, отразилось от оставшейся далеко за спиной скальной стены.

В ответ — тишина…

Не теряя больше времени, отряг бросил буксируемый груз, выхватил из-за спины второй топор и рысью, способной посрамить любого скакуна, бросился в том направлении, где полминуты назад исчезли его друзья.

— Ну, иди же ты, скотина глупая, иди! — волшебник негодующе перехватил посох правой рукой и яростно ударил отчаянно хлюпнувшими сапогами в конские бока.

Эффект это произвело самый неожиданный.

Флегматично до сих пор стоявшая лошадь дико заржала, взбрыкнула, в несколько гигантских скачков настигла застывшего внезапно в неподвижной растерянности Олафа, ловко обогнула его и скрылась в тумане — только хвост мелькнул.

Ласточкой вылетевший из седла при последнем маневре Адалет самортизировал о грудь юного конунга, и оба они кубарем, в сплетении рук, ног, топоров и плащей повалились на землю.

Ругаясь, как сто тысяч колдунов, старик ухватился за посох, попытался встать, наступил на подол и растянулся в грязи, вскользь заехав Олафу локтем в глаз.

— Ой…

Это был первый звук, услышанный из уст отряга с тех пор, как он кинулся вслед за пропавшими, но такие мелочи мага-хранителя сейчас не волновали.