И малый зал приемов снова приветствовал их — но уже накрытыми суетливыми цвергами столами и свежесрезанными цветами в тонконогих фарфоровых вазах.

— Какая красота… — умильно вздохнула Серафима при виде свежих, упругих, покрытых блестящими капельками росы роз. — Даже жалко, что постоят пару дней — и выбросишь…

— Выбросишь? — ласково улыбнулась Фрея. — Ну, уж нет. После обеда я отнесу их назад, где они были сорваны — и все прирастет обратно.

— Если дело и впрямь дойдет когда-нибудь до постройки нового дома для почтенной супруги Рагнарока, то сад — такой, как у вас — там должен быть непременно, — честно высказался Иванушка.

— Вот, попробуйте, бананасы, аперсины, абрикокосы — всё свеженькое, всё из своего сада… — с энтузиазмом ворковала богиня плодородия, наваливая в тарелки гостей щедрой рукой диковинные плоды и яства. — Подумать только… Новый дом для Фригг… Замечательная мысль…

— Первая с тех пор, как старина Рагнарок приложился к Мимниру, — поддержал ее — но так, чтобы жена его не услышала — Фрей.

— Конечно, она не жаловалась — она, лапушка, никогда не жалуется — но уж я-то знаю!.. — вздыхая, позабыв есть, подперла щечку ладошкой и заговорила, как плотину прорвало, хлебосольная Фрея. — Сестра моя — богиня домашнего очага, как вам известно, но Старкад и домашний очаг… Трудно выдумать что-то более несовместимое. Дома у нее постоянные пьянки, драки… То кровь рекой, то пиво… Полы затоптаны, заплеваны, мебель вечно поломана, перевернута, посуда побита… Целыми днями она трудится, как армия цвергов — и всё впустую… Хоть бы кто оценил… А как-то она даже призналась, что временами начинает завидовать Хель: у той всегда тихо и спокойно, народ у ней подбирается смирный, вежливый, культурный, морды друг другу не бьет, песен похабных не орет, ущипнуть не норовит…

— Но если бы она поговорила с Рагнароком, намекнула изящно, или так уж, в лоб, открытым текстом сказала?.. — проглотив последнюю ложку густого свекольника со сметаной в пропорции один к одному, утерла губы рукавом и предложила возможный ход действий царевна.

— Раньше, может, и стоило бы сделать, как ты говоришь, деточка, — уныло пожал плечами взгрустнувший вдруг бог благосостояния. — А теперь он весь мыслями в эмпиреях живет. Дела Хеймдалла ему — сон. Вон, неспокойно у нас в последнее время становится. Варги зачастили в наши края. Драконы. Великаны снова голову поднимают. Приходится самим отбиваться, как можем. Пока получается… Но ведь ни я, ни моя супруга — далеко не воины, и начнись что серьезное, останется только бежать… Раньше Рагнарок был нам и защитой, и опорой. Твари надирские, пока он не возомнил себя мудрейшим из мудрых и прорицательнейшим из прорицательных, тише воды, ниже травы сидели по своим норам… А сейчас… Кроме новообретенного дара — если это дар, а не проклятие — его ничего не интересует. Он как в свое будущее заглядывает, так такую околесицу нести начинает, только Волупта его и понимает, да Падрэг. А если не заглядывает — так только про то и думает, как бы поскорее заглянуть…

— Если вы, дражайший Фрей, не понимаете его слов, это не значит, что они — околесица! — тут же набросилась на него жена не хуже одного из героев Старкада. — Это — мудрость Вселенной! Это — высшее счастье! Он теперь — сверхбог!..

— А чего ж тогда ваш племянник, милейшая Фрея, отказался за такое счастье глаз отдавать?

Богиня повяла и сникла, как забытые в вазах розы.

— Замучил он мальчика… — только и сказала она.

— Ну, что ты, что ты, мусик, не расстраивайся… — ласково положил толстую лапищу на округлую ручку благоверной Фрей. — Всё хорошо будет… Всё обойдется… Да и гостям это не интересно… Расскажи им лучше, как ты в одной книге заморские деревья увидела, которые в виде лошадей, да домов, да птиц растут…

— Да!.. — смахнув невидимую соринку из глаза, подхватила Фрея. — Увидела — и сию же секунду поняла: такие же хочу. Отрядила я цвергов, да не своих, а тех, что в Отрягии живут, да по своим подземным ходам по всему Белому Свету бродят, чтобы они мне саженцы таких чудо-растений принесли. Год их не было, ровно… Потом явились. Заплатила им — словно они не три деревца тонюсенькие, а весь лес в этой Лотрании выкопали и мне притащили. В тот же день, не мешкая, посадила я эти веточки, ухаживала, холила, лелеяла, надышаться на них не могла…

— Разве что в постель с собой на ночь не клала, — нежно улыбнулся и подмигнул зардевшейся супруге Фрей.

— …Да!.. — упрямо хлопнула она себя ладонями по коленкам, вздохнула преувеличено-трагично, и продолжила: — А выросли из них — представьте себе! — деревья самые обычные!.. Обманули, канальи!..

После этой импровизированной экспедиции дела у компании пошли на удивление ладно: что ни ночь, то новая обитель очередного бога или богини сдавала свои позиции развозящим приглашения на пир богов[50] архитекторам без боя и видимых препятствий.

Что ни ночь, тем короче становился список подозреваемых.

Что ни ночь, тем больше времени пролетало до назначенной магом-хранителем грозной даты.

Падрэг помог им сэкономить одну вылазку, пригласив их в свой дом среди бела дня — «мне нечего скрывать ни от Светоносного, ни от вас. Ищите. Смотрите.»

Такого же жеста доброй воли охотники за волшебным кольцом ждали и от Мьёлнира.

Не дождались.

Но, тем не менее, проникновение в его жилище — тайное или явное — было отложено на самый последний день. В то, что сын Рагнарока украл кольцо собственного отца, не верил даже самый подозрительный и скептически настроенный сыщик — Адалет.

Один за другим Серафима — в полной темноте и почти полном одиночестве[51] — обходила с чердаков до подвалов дома крепко спящих как по заказу богов.

Пестрой экзотической чередой прошли перед ее почти самостоятельно привыкшими ко мраку полночи глазами развалюха слепого бога тьмы и потерянных вещей Ходера, заваленная самым невообразимым скарбом, стилизованный исполинский корабль посреди озера взбалмошной богини бурь и волн Скаввы и молчуна Каррака — бога моряков и корабелов, сияющая белокаменная башня непримиримой Улар — богини справедливости, и скромный лесной бревенчатый домик тихой Ноллы — богини целителей и ремесленников…

Но больше всего запомнилась экспедиционному корпусу Адалета встреча с легендарной Аос — богиней любви и красоты.

Даже простодушному взгляду Иванушки было заметно, как маялся и томился весь день в предвкушении возможности взглянуть хотя бы одним глазком на отряжского гения чистой красоты Олаф, как старательно начищал он весь день кольчугу, надраивал рогатый шлем, полировал наручи и расчесывался[52].

Вся глубина волнения молодого королевича стала ясна только тогда, когда он отважно подошел к Адалету и потребовал, чтобы тот попытался наложить на него заклинание ночного зрения еще раз. Или два раза. Или три. И вообще — сколько потребуется. Ибо, прочувствовав всю важность магии как науки, он, Олаф, проникся своей уникальной ролью и готов добровольно возложить свои глаза в любом количестве на алтарь получения оккультных знаний просвещенным человечеством.

Маг-хранитель долго рассматривал его так и этак, ожидая подвоха, но, не дождавшись, подобрел и пообещал, когда прибудут к месту проживания подозреваемой, сотворить такое же заклинание, как и в самый первый раз. Если не оставаться внутри надолго, должно до утра продержаться.

Окрыленный посулом, рыжий королевич был готов лететь на крыльях страсти впереди Масдая.

Через два часа после полуночи искатели исчезнувшего Граупнера прибыли к воротам сказочного дворца Аос.

Хрупкие розовые стены, увешанные гирляндами цветов, окружали воздушные розовые башенки, стройными стрелами устремившиеся к звездам Хеймдалла.

Лукоморцы ожидали увидеть что-нибудь подобное в книжке с историями для девочек, или на тортах начитавшихся таких книжек кондитеров, но никак не посреди Хеймдалльской глуши.