— И она не зеленая, — ворчливое Грюндига.

— Конечно, я о вас и вашем искусстве самого высокого мнения, и благодарность моя за вашу своевременную помощь не знает пределов в известных границах… Но скажу сразу, что вы не сможете убрать то, что сами не знаете, как получили, — снисходительно прогудел баритон. — Ох уж эта магия — людская и нелюдская — и любители ее смешивать… Погодите… Не двигайтесь…

Минут пять ничего не происходило, и Иванушка подумал было, что распутать узел разных магий не под силу даже полубогу-полудемону, но тут рыжий туман колыхнулся, словно студень, стал неспешно бледнеть, и через пару минут пропал, оставив за собой озерца ржавой жижи в углублениях на земле и гадкое послевкусие во рту.

Но лучше бы он не пропадал.

Представить себе, что с ренегатами прибудет столько шептал, лукоморец побоялся бы и в самом худшем кошмаре. Почти всё пространство, отгороженное ранее огненным кольцом Адалета, было наполнено теперь сгустками ожившей тьмы и шевелилось, перешептываясь с присвистом на разные лады. Казалось, даже крылатые потеснились, настороженно поводя безликими головами, точно в ожидании подвоха. Неподалеку от них — но не в той стороне, где они видели их в последний раз — с видом заживо вознесенных на небеса праведников сгрудились ренегаты.

— С-с-с-с-тупайте, — прошипел шептала слева, и Иванушка почувствовал, как ноги его обрели чувствительность.

Бежать?

Куда?..

И один он не побежит.

А где?..

— Не меш-ш-ш-шкай, — сердито ткнули ему в спину чем-то пронзительно-холодным, наверное, щупальцем, едва он попытался скосить глаза в поисках товарищей.

Царевич качнулся вперед, и чтобы не упасть, сделал шаг.

Потом другой.

И третий.

Черные тела с легкой дрожью расступались перед ними, оставляя узкий коридор, достаточный лишь для того, чтобы протискиваться, погружаясь плечами и руками в живую тьму. И каждый раз, когда люди касались горного жителя, пробирающий до костей холод обжигал их, заставляя вздрагивать — и вызывая новые приступы дрожи среди шептал.

Вряд ли пленным стало бы легче, знай они, что это был смех.

В первый раз по-настоящему понимая выражение «последний путь», Иван тащился, подгоняемый конвоирами, уставив взгляд в землю, чтобы не видеть почти бесконечное волнующееся море шептал, ораву яйцелицых, уже почти белых, как те, которые напали на них в воздухе, торжествующе ухмыляющихся ренегатов…

И поэтому не уловил момент, когда земля справа метрах в десяти от него разверзлась.

Недовольное шипение пролетело по черной орде — словно палкой ткнули в корзину со змеями, и в щупальцах угрожающе заблестели пропавшие было из виду камни стихий. Ренегаты шарахнулись, вскидывая руки — и на пальцах у них расцвели всеми цветами летального исхода атакующие заклинания. Крылатые сомкнули ряды, мечи наготове…

— Человек Иван? Человек Агафон? — прогрохотал над плато знакомый голос — будто камнепад обрушился с вершины.

Иванушка, не веря своим ушам, зыркнул направо, едва не вывихнув глаза — и задохнулся от радостного изумления. Он хотел ахнуть, вскрикнуть, броситься к друзьям или хотя бы помахать рукой — «здесь я!!!» — но смог лишь тихо простонать. От вспыхнувшей, как пожар в засуху, надежды или бессилия — не всё ли равно, если даже бредущая чуть позади Серафима не расслышала и не поняла…

Но Конро расслышал свое имя.

Голова его повернулась к источнику звука, рубиновые очи загорелись как угли в горне, и он, преодолевая врожденное недоверие и осторожность, чуть брезгливо раздвинул соседей, словно воды какого-то грязевого озера.

— Человек Иван?

Грозный взгляд уперся в предводителя шептал, отыскав его безошибочно среди десятков, если не сотен ему подобных.

— Я пришел за человеком Иваном, — сообщил Конро главному шептале точно о чем-то само собой разумеющемся.

Любой человек или демон хоть с толикой здравого смысла и инстинкта самосохранения в этот момент или бежали бы опрометью, не останавливаясь, пока не кончатся силы[244], или с умильной улыбкой поспешили б узнать, чем они могут помочь уважаемому собеседнику.

Шепталы — прирожденные исследователи и торговцы, но никогда — воины, обладали более чем изрядной долей здравого смысла. Больше него места в их странном мозгу занимала только жадность. На третьем месте, с большим отрывом от остальных ценностей, у среднестатистического шепталы располагались мстительность и злопамятство — в количестве, достаточном для распределения среди всех обитателей Красной Горной страны, включая популяцию козлоногов и носоглотов.

И именно поэтому даже горный демон в последний момент не дал сорваться с языка так и напрашивавшееся продолжение: «…и друзьями человека Ивана».

— Одним? — шептала недолго подумал, расставил приоритеты по ранжиру, и не стал спорить. — З-забирай. Пятьдес-с-с-сят раз его вес-с-с-с в з-золоте — и он нам не нужен.

Конро замер, вперившись пылающим взором в предводителя, точно пытаясь разглядеть нечто, расположенное за его спиной, и вдруг хмыкнул:

— А не многовато будет, сосед? Тебе только что предложили за него всего десять раз его вес в золоте.

— Ос-с-с-с-стальное — приятные мелочи с-с-с-сделки, — ханжески улыбнувшись[245], шептала сплел щупальца в замысловатый замок.

— Договорились, — кивнул демон, не замечая — или не желая замечать отчаянного вращения глазами и мычания спасаемого, отнюдь не похожих на изъявления благодарности.

Осторожно ступая по самообразующемуся перед ним широкому коридору, двинулся он к царевичу.

— Я даю сто! — вдруг[246] яростным громом прокатилось над плато.

— Он дает с-с-с-сто, — приподнялся на кончиках щупалец предводитель, и пропавшие было из виду камни стихий снова блеснули в толпе его подданных, а коридор пропал.

— Когда дает? — деловито уточнил Конро.

— Когда даеш-ш-ш-ш-шь? — шептала переадресовал вопрос Гаурдаку.

— Как только горы, построенные людьми в долине, будут моими! — высокомерно сообщил тот.

— А я даю сейчас, — флегматично пожал плечами демон, и словно по сигналу из провала стал подниматься еще один — поменьше и изрезанный трещинами, точно морщинами.

Подмышкой у него был зажат слиток золота размером с собачью будку.

— Обещанное, — коротко вымолвил он.

Близстоящие шепталы зашлись восторженной рябью, благоговейно прикоснулись к кубу, застыли, оценивая, и через пару секунд удовлетворенно зашипели наперебой, покачиваясь, словно в нирване:

— Обещ-щ-щ-щ-щанное… Обещ-щ-щ-щаное дос-с-с-ставлено… дос-с-с-ставлено…

— Я даю двести его весов в золоте!!! — гневно прокричал Гаурдак, крылатые его заволновались, мечи их вспыхнули подобно молниям — но главный шептала и щупальцем не повел.

— Когда рас-с-с-с-сыплются горы людей? Они уже рас-с-с-с-сыпаны! И где же обещ-щ-щ-щ-щанное? Или, может, подождем, когда небо поменяетс-с-с-ся мес-стами с-с землей? — презрительно протянул он и отвернулся, считая разговор законченным.

— Но вы поклялись помогать Избавителю мира! — гневно возвысил голос Огмет. — Вы получили плату от нашего друга — Атланик-сити! Вы сами так сказали!

— Да, мы поклялис-с-с-сь! Но разве мы ему меш-ш-ш-ш-шаем? — воздел в театральном изумлении три щупальца предводитель. — Вы должны быть благодарны! Без наш-ш-ш-шей помощ-щ-щ-щи ваш-ш-ши люди уже убежали бы! Так предс-с-с-ставьте, что один вс-с-с-сё-таки с-с-с-сбежал… или погиб…

— Но он не погиб и не сбежал!!! — прокатился по небу гневный рык Гаурдака.

— Легко ис-с-с-справить… — философски развел щупальцами шептала.

— Нарушающие клятвы дружбы и помощи — берегитесь, ибо бессильные могут стать сильными, а беспомощные — всемогущими, — с вкрадчивой угрозой пророкотал полубог.

— Мы отдаем тебе ш-ш-ш-шестерых, — раздраженно повел щупальцами вожак. — А ос-с-с-стальное — приятные мелочи с-с-сделки. И ес-с-с-сли бес-с-с-с-сильные думают, что они с-с-с-сильные, а бес-с-с-спомощ-щ-щ-щные — что вс-с-с-семогущ-щ-щи, то никто им не может помеш-ш-ш-шать. Так думать.