— Селим, тебе не надо быть с нами!

— О премудрая пэри дальних земель, прости меня, но на этот раз твоя мудрость изменяет тебе. Потому что именно с вами мне и надо быть. И спорить про это я не хочу и не стану. Селим сказал — Селим сделал.

Отряг и Сенька переглянулись и медленно кивнули.

— Тогда мы вам поможем с переездом, — решительно сообщила сулейманину царевна.

— Поможем. Потому что ты — настоящий воин, старик, — в свою очередь похлопал Охотника по плечу рыжий конунг.

— Надо же когда-то начинать… — криво усмехнулся Селим и, приобняв Зейнаб и шепча ей на ушко что-то ласковое и успокаивающее, повлек ее в дом — собираться.

Серафима хотела было последовать за ними, но под ногой ее что-то звякнуло, и она остановилась.

— А сабелька у этого Хабибуллина ничего… В хозяйстве пригодится… — задумчиво пробормотала Сенька, разглядывая не столько изукрашенную самоцветами рукоятку, сколько надежный дар-эс-салямский клинок. — Ну, а раз сабельки у него больше не будет, то и ножны ему, если подумать, ни на кой пень больше не нужны…

Олафу тоже пришла в рыжую голову весьма своевременная мысль, и он, обнаружив у забора пилу, принялся перепиливать приблизительно в метре от лезвия сначала одну из алебард, потом другую и, подумав немного, третью.

На бестопорье и пол-алебарды — топор, со вздохом пришел он к грустному выводу.

Ничего лучше в этом варварском краю всё равно было не достать.

Через четыре часа все трое, надежно укрыв семью Селима у очередного дальне-близкого родственника почти на другом конце города, были уже в караван-сарае Маджида и докладывали изрядно заждавшимся и переволновавшимся друзьям о результатах своего похода.

— …и поэтому сейчас вопрос номер один снимается с повестки дня, и остается только вопрос номер два: что делать? — на такой невеселой ноте завершила царевна отчет о проделанной работе.

В ответ в штаб-квартире антигаурдаковской коалиции лишь повисла хмурая тишина.

Никто не знал про кообов больше, чем по смутным воспоминаниям детства, поведанным Масдаем. Никто не понимал правил, которым вызванные на Белый Свет повелители элементэлов подчинялись — или не подчинялись. Никто и предположить не мог, куда подевался пропавший так внезапно и так несвоевременно горшочек. Никто не был в курсе, можно ли теперь отделить отважного бедолагу Ахмета от кооба, даже если бы горшок вдруг нашелся (чего он делать не собирался), или это был союз типа «пока смерть не разлучит нас». И, что было самым угнетающим, никто не представлял, где сейчас можно было отыскать какого-нибудь другого члена семьи Амн-аль-Хассов.

Сказать, что в комнате воцарилось всеобщее, опустошающее, прижимающее к земле и вытягивающее лица уныние — значит не сказать ничего.

Первым его нарушил Иванушка.

— Яфья… — вежливо обратился он к окончательно поникшей и загрустившей девочке, — скажи, пожалуйста… как ты думаешь… куда мог подеваться твой… этот… горшок?

Дочь песков Сулеймании, бледная теперь как Эссельте, хотела было автоматически выговорить свой стандартный и любимый ответ «не знаю», за которым всегда так хорошо и уютно прятаться, как за каменной стеной, но обвела глазами понурые физиономии вокруг, собралась с духом, и сделала предположение, на всякий случай всё же неуверенно пожав плечами.

— Может быть, его взял и спрятал сам… кооб?..

— А почему он не сделал это раньше? — тут же спросила Сенька.

— Не приходило в голову? — высказал идею Кириан.

— За восемьсот лет ни разу?.. Масдай, они действительно такие тупые?

— Да кто их знает… вражье племя…

— Когда мы с ним разговаривали… когда он устроил в нашу честь праздник… — проговорила Эссельте, — он мне тупым не показался.

— Значит, этот вариант отпадает. Временно, — подытожила Серафима, и тут же выдвинула еще одно предположение: — А, может, его украл кто-то из гарема?

— Кто? — нервно сверкнув глазами, сжала пальцы Яфья.

— Тебе виднее, — развела руками царевна. — Евнухи. Жены. Уборщицы.

— И что они с ним сделали, что бедный кооб не сумел его найти? — задал вопрос Кириан.

— Разбили? — предположил Олаф. — А черепки растерли в пыль?

— Он был медный… — робко внесла новую вводную в задачу наложница, и отряг разочарованно выпятил нижнюю губу и замолчал.

— Тогда, может, бросили в огонь? — оживился Агафон. — У вас по ночам огонь разводят, Яфья?

— Н-нет… д-да… на кухне, наверное…

— Значит, кто-то пошел на кухню, бросил горшок в огонь… — начал выстраивать новую гипотезу чародей.

Уничтожить медный горшок было посложнее глиняного, над способами надо было поломать голову…

Эх, шпаргалку бы вытянуть…

— Извини, Агафон-ага, но в простой печи медь не расплавишь, — виновато, с видом «Агафон-ага мне друг, но против точки плавления металлов не попрешь», проговорил Селим.

— Да и какой идиот додумается идти посреди ночи из гарема на другой конец дворца и бросать на виду у всех поваров и поварят чужой горшок в печь, коллега-ага? — более чем резонно заметил Абуджалиль, исподтишка кося в поисках одобрения на осунувшееся и не по-детски сосредоточенное личико беглой наложницы. — Может, чтобы кооб оказался бездомным, достаточно было просто закрыть крышку? Не правда ли, Яфья?

— Н-не знаю… — не удержалась на этот раз от любимого ответа девушка. — Он никогда не выходил, пока была закрыта крышка… а когда выходил, она была всегда открыта…

— Из этого следует, и практика Яфьи это подтверждает, что если крышка закрыта, а кооб находится вне сосуда, то осуществить переход в свое штатное вместилище для него не представляется возможным, — с видом матерого эксперта по кообосодержащим сосудам важно обвел всех значительным взглядом придворный волшебник.

— С точки зрения элементарной логики из этого следует только то, что при закрытой крышке он не выходит, а выходит при открытой, — искоса бросил на конкурента полный ядовитых стрел взор его премудрие. — Всё остальное — домыслы и спекуляция, не имеющие под собой научной основы. И не надо на бедную девушку валить больше, чем на нее уже свалилось… коллега. Правда, Яфа?

Абуджалиль покраснел, как перезрелый помидор, прикусил губу, и уперся мечущим молнии взглядом в свои сапоги, не решаясь посмотреть ни на Агафона, ни на Яфью.

— Да погодите вы, что мы привязались к этому горшку! — недовольно тряхнул огненно-рыжей шевелюрой Олаф. — То входит, то выходит… Какая сейчас к бабаю якорному разница, как он туда входит-выходит, через крышку, или через донышко? Нам надо придумать, как его выковырять из Ахмета, а не из горшка!

— Не повреждая оболочки, желательно, — уточнила Серафима.

— Угу… — все то ли согласились с ней хором, то ли дружно спасовали перед непосильностью поставленной задачи.

— А почему бы нам, в таком случае, не попытаться узнать из первоисточника, так сказать, как именно это можно проделать? — прошелестел вдруг со своей полки Масдай.

— Из первоисточника — это от восемьсот лет как мертвого мага? — скептически хмыкнул Кириан.

— Ну, или не из первоисточника, — не стал спорить ковер. — Может, я не совсем верно выразился…

— Ты предлагаешь полететь в училище, которое закончил Казим? — осенило теперь и Ивана. — Ведь украл-то он горшок из их музея! Может, хоть они что-нибудь знают?

— Именно это я и хотел предложить, — довольно прошуршал ковер, потирая кисти в предвкушении. — Ах, как давно я не был там, где появился на свет…

— …и еще бы тыщу лет кистей моих там не было!!!.. — исступленно прорычал Масдай, изо всех своих мохеровых сил борясь с усиливающимся даже не по минутам — по секундам — ветром.

Безмятежно дремлющая под ними еще полчаса назад пустыня словно заворочалась во сне, вздохнула тяжко песком и пылью, спохватилась, что гости на пороге, а покрывала до сих пор не выбиты, одеяла не трясеные…

И началось.

Первый порыв сухого и горячего, как из домны, ветерка, был встречен изнывающими от жары пассажирами с радостным энтузиазмом.