Жизнь в подземелье начинала налаживаться.

Куда — это был вопрос второй.

Последняя вареная картошка без соли, но в остатках мундира, погон, аксельбантов и прочих атрибутов овоща, слишком долго проведшего в обществе мага с научно-исследовательским складом ума, была сметена с деревянного блюда лишь на два минуты позже первой, и тихий час — или два часа, или три, или восемь — смотря сколько понадобится на восстановление потраченных сил, как туманно сообщил маг-хранитель — начался.

Часовым автоматически был назначен Иван.

С тоскливой завистью поглядывая на завалившихся спать товарищей по переделке, усталый, но ничуть не сонный лукоморец поправил на мизинце Сенькино любимое колечко-кошку, вынул из ножен и положил рядом меч, и уселся на краю широкого ложа с книжкой (Постояв несколько минут над ассортиментом из «Медведеведения», «Лоселогии», «Грифографии» и прочих «Зайцезнаний», грустный перед открывающейся перспективой напрасно потерянной ночи лукоморец, надеясь на читательскую удачу, выбрал некую «Батрахомиомахию» — хоть непонятно так уж сразу, про что, и есть надежда…).

— Если что — буди… если успеешь… — сомнабулически пробормотал Адалет, щелчком пальцев потушил последний светильник, сжал покрепче в пухлом кулачке голубовато-серый посох, с которым так и не смог пока расстаться, и отправился в царство грез скорее, чем успел закрыть глаза.

Иванушка задумался немного, было ли предупреждение мага-хранителя последней шуткой бодрствования или первой реалией сновидения, но пожал плечами, махнул рукой, бдительно поморгал в темноту и углубился в чтение.

Оказалось, с древнестеллийского на общечеловеческий название новенького томика со сложновыговариваемым даже на неусталую голову названием переводилось предельно просто: «Война мышей и лягушек», и являло собой старую сказку, написанную пугающе-тяжеловесным, как Олаф в полном боевом снаряжении, ямбом. Но, в любом случае, живописание боевых маневров земноводных когорт и легионов грызунов было для скучающего караульщика гораздо интереснее, чем описание внутреннего устройства и органов жизнедеятельности тех же противников, и царевич, подперев рукой щеку, плавно погрузился в мир лягушачьего блицкрига.

Добравшись до сто семнадцатой страницы, Иван обнаружил, что сказка кончилась. Утомленно вздохнув, он с сожалением подумал, что впервые за неделю с копейками был восхитительно близок к настоящему засыпанию, и что если бы не его сторожевые обязанности, непременно принялся бы читать труд непревзойденного Диадента с самого начала, и не один раз, если бы потребовалось.

Но, как говорил один претендент на руку, сердце и страну проживания его разлюбезной Серафимы, «ой, ноблесс, ноблесс…» и, скрепя сердце, лукоморец мужественно поднялся на ноги и отправился к сваленной ими по обеим сторонам от входа библиотеке Агграндара — вернуть книгу не позже неуказанного срока.

Аккуратно пристроив фолиант в общую кучу, Иванушка развернулся, чтобы идти назад, и застыл.

Где-то далеко, в темной глубине пещеры, под самым потолком висело светящееся копье.

Или посох?..

Или прореха в соединительной ткани параллельных миров?..

А, может, это ход наверх, где, что бы ни утверждал чародей про двадцать два — сорок пять, уже наступило утро?..

Или…

Осознание простой истины бросило царевича сначала в холодный пот, потом в жар.

Потому что загадочное явление среди черной ночи было ни чем иным, как узкой полоской света, пробивающегося в не замеченную ими ранее щель между потолком пещеры и обвалом.

Который в прошлой жизни был вовсе не дальней стеной, а потолком над центром длинной-предлинной пещеры.

В отгороженном конце которой сейчас находились люди.

И, опасался Иванушка, что при всей своей непрозорливой прозорливости с первой попытки он даже сможет отгадать, кто именно.

Хранитель всеобщего ночного спокойствия набрал полную грудь воздуха — поднять тревогу и друзей — но одной новой мысли оказалось достаточно, чтобы язык его присох к нёбу.

А если его услышат и там?..

Надо бежать и потихоньку растолкать народ!..

Но когда рука лукоморца уже зависла над обнявшимся с обоими посохами магом-хранителем, буйну голову ненавязчиво, но вполне своевременно посетила еще одна мысль.

А если там, за осыпью, вовсе нет кровожадных ренегатов, а всего лишь какой-нибудь блуждающий огонек, или фосфоресцирующие камни, или… или… В конце концов, в пещере, в которой пятьдесят или сколько там лет жил маг, отмеченный посохом, могло происходить всё, что угодно — и при его жизни, и, тем более, после его смерти!.. И, не исключено, что срочно будить усталых друзей нет никакой экстренной неотложности?..

Вот если бы как-нибудь аккуратненько поглядеть хоть одним глазком, что там, за обвалом, происходит, а потом уж, в зависимости от плодов рекогносцировки…

Поистине, сегодня для Иванушки был вечер светлых идей.

— Масдай… — еле слышно прошептал он в густой жесткий ворс. — Эй, Масдай!.. Ты спишь?..

— Спал… — спустя несколько секунд вздохнул и брюзгливо пробормотал ковер. — Пока не будем тыкать кистями кто не заявился, вместо того, чтобы бдить караульные обязанности, и не принялся орать как оглашенный в самое ухо…

— Извини… — смутился Иван. — Я бдил. Поэтому и пришел к тебе. Ты сможешь тихонечко, чтобы наших не перебудить, подлететь к… к тому большому завалу поперек пещеры?

— Поперек? — недоуменно шевельнул крайними кистями ковер. — А разве это не стена?..

— В том-то и дело, что нет! Там щель под самым потолком, а из щели — свет! Так вот я хочу проверить, откуда он, и стоит ли…

— Понял, понял, — уже не сонно, а деловито прервал его Масдай. — Садись. Воздушная карета подана.

— Только умоляю тебя, тихонько!..

— Понял, не глухой… — буркнул ковер. — Показывай.

И, едва Иванушка со своим мечом наизготовку занял место автопилота, мягко, как взлетающий осенний лист, поднялся с корявого жесткого лежака и призрачной тенью заскользил сначала по спальной пещерке, а затем и по главной — туда, где под самым потолком, метрах в десяти от пола, в полном мраке по-прежнему светилась неяркая, но от этого не менее жуткая полоска белого света.

Добравшись до завала, Масдай, не говоря ни слова, завис в полуметре от потолка и замер, словно фанера над Шантонью.

Царевич намек понял: настал его черед действовать.

Осторожно опустившись на живот, он прополз на локтях метр пыли и шатт-аль-шейхского ворса, отделяющих его от светящегося просвета, поморгал, позволяя глазам привыкнуть, и прильнул к нему, как к амбразуре.

Открывшаяся перед слегка слезящимися, несмотря на предосторожности и подготовительные мигания глазами картина маслом по колбасе оправдала его самые худшие ожидания.

Оставшийся на той стороне завала кусок пещеры был ничуть не меньше того, что был выдан случаем и действиями разбушевавшегося Адалета в их распоряжение — тоже с отнорочками, сложенными в аккуратные кучи библиотекой и в кучи неаккуратные — разнообразными неопознанными предметами. Точно так же у самого дальнего хода — ведущего наружу, предположительно — стояло высокое зеркало, только целое. Точно так же висел в паре метров над полом светящийся шар величиной с арбуз — люстра подземелий. Точно так же кипела на тошнотворного вида дровах (У Адалета гораздо лучше они получились, не без гордости отметил Иванушка. Хоть и пытались расползтись при каждом удобном случае) в мятом котелке мутноватая вода, только распространяя слабый запах не успевших рассыпаться под прикосновением человека собранных сто лет назад трав.

Единственным отличием было количество людей, собравшихся вокруг импровизированного чайника.

Его окружили плотным кольцом семеро колдунов с кружками наперевес.

Капюшоны их плащей были откинуты.

— Тополь Выхухоль… — удивленно ахнул лукоморец, узнав одного из них. — То есть, Попой Вухо… нет, Пополь Вух?.. Но?.. И он тоже?..

Вода со всеми примесями в этот момент, судя по всему, дошла до кондиции, потому что тот, кого Адалет называл Огметом, бережно снял с палки котелок и, поводя руками, заставил его облететь всю компанию, оделяя каждого порцией дымящегося подозрительного варева.