Снова вопли — и Самая решительная ту же нашлась, запрыгнув на сцену и стремительно стянув футболку, под которой белья не оказалось. Облитая светом голубой иллюминации, она стояла, выпятив грудь и не двигалась. Толпа бесилась и вопила.

— Т-с-с…

И толпа замерла, пока вокалист мелкими движениями крался по периметру сцены.

— Когда приходит Огонь… все смолкают… Смотрят до боли в глазах на отблески самой живой и мощной субстанции вселенной… Не смеют отвести глаз. Когда приходит Огонь, все задерживают дыхание и молятся… кому угодно. Просят Огонь о несбыточном. Доверяют свои глупые тайны. Преклоняются… Молят о снисхождении… Когда приходит ОГОНЬ…

Люба вздрогнула, когда после вкрадчивого шепота вокалист проорал последнее слово с такой силой, что зазвенело в ушах.

— Мы осознаем свою ущербность…

Толпа онемела, восторженно следя за Ржавым, сильно похожим на злодея из снятого по комиксам фильма, до краев наполненного игрушечными декорациями. Сейчас в окружающей сцену толпе камуфляжники выделялись так же четко, как красные лоскуты в куче серой ветоши. Потому что они слышали в словах вокалиста нечто большее, чем слегка ошарашенные силой голоса гости.

Этот момент Люба помнила еще очень долго, как и другой, когда она оглянулась на Лазурь и увидела, что Бостон ушел. Игорь рассказывал какую-то байку, подробностей слышно не было, но каждые пять секунд все вокруг взрывались дружным хохотом, Эсфиль каждому подошедшему настойчиво предлагала ванильную китаянку и все хохотали снова, а Лазурь стояла за ними прямая и строгая, окунувшись в свои мысли и не замечала, когда проходившие мимо задевали ее локтями.

Появилась Бажена, по-прежнему коротко стриженая и с вонючей самокруткой в зубах.

— Привет старой гвардии. Давно не виделись.

Ответить никто не успел.

— Встречайте МАСТЕРА!

Вместе с голосом прогремела барабанная дробь, которая практически сразу же оборвалась.

Начало шоу ознаменовалось столбом огня, огромной, бьющей в небо струей жидкого пламени. Разбрызгиваясь текучими каплями, огонь таял, оставляя на темном фоне натянутого позади сцены тента рыжие разводы.

Шум скрипящего и трещащего пламени заглушил голоса. Впрочем, беседа так и не успела толком завязаться.

Можно бесконечно долго смотреть на падающую с неба воду и на горящий у ног огонь. А уж когда поток воды превращается в девятый вал, нависающий так высоко над головой, что кромки водяной стены не разглядеть, или когда огонь оборачивается обжорливым клубящимся чудовищем, сила стихии гипнотизирует человека, как удав кролика. Разве кусок хрупкой плоти способен оказать сопротивление капризу практически неуязвимой стихии? Вряд ли. В его силах только смириться со своей участью попавшей в водоворот щепки и покорно плыть по течению с надеждой уцелеть.

Огонь подтянулся вверх и превратился в гриб с огромной пухлой шапкой, полную копию того, который красуется на съемках взрыва атомной бомбы. Жуткое и завораживающее зрелище. Очертаний человеческого тела разглядеть был практически невозможно, но Люба не могла ошибиться — в центре огня стоял человек.

Восторженный выдох, исторгнутый толпой, еще больше убеждал, что ей не мерещится.

А потом человек шагнул вперед, за пределы огненных стен и зрителей поразил очередной приступ немоты.

Стоявший на краю сцены парень меньше всего напоминал мастера, хранителя или повелителя огня. Куда больше он смахивал на бродягу. Его рубашка с закатанными вышке локтей рукавами выглядела мятой и испачканной, ношеные джинсы отвисали на коленях, а на шее, на грубой веревке болтался потертый тряпичный мешок, в котором носят документы.

И все же внимание прилипало к нему, как насекомое прилипает к липкой сладкой поверхности.

Он был худ, жилист и настолько обыкновенно рус, что Люба раз за разом тщательно осматривала его фигуру, лицо, небрежно убранные назад волосы и одежду, пытаясь найти — ну что же в нем такого, что глаз не отвести.

И не находила.

Парень задумчиво окидывал взглядом стоявшую перед ним толпу, улыбаясь вполне дружелюбно, но по коже от его внимания бегали мурашки. Как при виде лезвия, на вид безобидного, но стоит представить, как легко оно может рассечь твою плоть…

— КАК ВЫ ПРИВЕТСВУЕТЕ ОГОНЬ? — заорал Ржавый, выскакивая вперед. Его тут же подхватили вопли очнувшейся толпы и только тогда Люба смогла оторваться от пламенного фона и оглянуться. Лазурь, казалось, ничего из происходящего вокруг не волновало, так сильно она была погружена в свои собственные размышления. — ПОКАЖИТЕ СИЛУ ВАШЕЙ ЖАРКОЙ СТРАСТИ!

— Выпендрежник, — ровным голосом сказала Лазурь, не поднимая глаз и вновь замолкла.

— Нет! — поспешила возразить Люба. — Он такой… такой…

— Я знаю. Он притягивает и одновременно предупреждает — держитесь на расстоянии. Ты об этом?

— Ну… наверное.

— Просто идеал.

— Да нет…

— Но что-то в нем есть.

— В каждом что-то есть.

— Жаль, что Босяк не любит женщин, — таким же невыразительным тоном продолжила Лазурь.

— Ч-что?..

— Я не имею в виду, совсем. Просто большую часть своего времени он держится от них подальше. Они его утомляют. Не дают огню пылать. Приземляют. Так он говорит.

— Ясно. Но не скажу, что меня это особо волнует.

— В нашем случае неважно. Я чую, Люба, нутром чую, что здесь приложил руку Он. Но не знаю, с какой стороны, — тоскливо закончила она, загнано смотря в толпу и ничего не различая.

Люба внимательнее посмотрела на отсутствующую Лазурь и пожала плечами. Судя по всему, предаваться малосодержательным беседам пьяных вечеринок сейчас бессмысленно, потому что та слишком занята своими тараканами, медленно соображает и поддерживает разговор только по инерции. Хотелось бы разобраться, в чем дело, но внутри слишком много Бостона, его глаз и бьющейся под кожей энергии, чтобы делить его с чем-то еще.

— Знаешь, о чем я больше всего жалею? — лихорадочно заговорила Лазурь, не заботясь, слушают ее или нет. — Что мне всегда было противно копаться в его интригах. Хотелось держаться подальше. Зря. Я потеряла столько времени, хвалила себя за самостоятельность и сдержанность, а так и не поняла, что иначе нельзя. Когда есть две стороны, решение одной стороны избежать драки не имеет никакого значения, если вторая настроена убивать. Столько времени потеряно напрасно… И вот результат — я настолько отступила, что не способна вычислить, что задумано и на кого рассчитано.

Она на секунду покосилась на сцену и вдруг задержалась на ней, оценивающе рассматривая Босяка.

— Босяк редко любит женщин. Но уж когда любит… Но в чем смысл? — прошептала Лазурь так тихо, что не услышала даже Люба. И так отчаянно, что сама постаралась не заметить своей трусости. Столько бегать от драки — и вдруг повернуться к противнику лицом? Осмелиться ли она бросить вызов разуму настолько ледяному, что замораживает все вокруг, не давая дышать? Она же не жаркий огонь…

Оранжевое шоу длилось долго, раз за разом заставляя задерживать дыхание. Распускались роскошные цветы, в стороны выстреливали гигантские щупальца и веером разлетался рой шипучих ос. А парень стоял на сцене чуть в стороне, будто не имел к происходящему никакого отношения. Иногда горящий пепел оседал на его волосах и соскальзывал, не оставляя на одежде и коже ни малейшего следа.

Только раз стало страшно — когда огненный поток, формой напоминающий мягкую кошачью лапу, метнулся и крепко обхватил Самую решительную, все еще торчавшую на сцене так близко от огня, что она казалась обнаженной невинностью, предназначенной стать жертвой какого-то кровожадного ритуала.

Кажется, она вскрикнула, как и еще несколько зрителей, но словно повинуясь хозяину, лапа ту же отпустила игрушку невредимой и спряталась в общую массу огня.

Когда последние искры перестали трещать, а последние отблески растаяли, Люба не сразу сообразила, что представление закончилось. Как и остальные зрители, застывшие перед сценой в пятнах света ламп, после увиденного шоу казавшихся чем-то совсем бледным и скучным.