– Ну, во–первых, в таких рискованных не участвовали. А во–вторых, не знал я, что вы доктор наук, крупный специалист по взрывчатым веществам.

– Никакой я не доктор, а всего лишь кандидат технических наук, – смущенно улыбается Огинский. – И вообще не такой уж крупный специалист…

– Ну так вот, дорогой майор Огинский, позвольте мне вас поздравить с присвоением вам ученой степени доктора технических наук за ваши предвоенные труды по детонации взрывчатых веществ и расчеты по изготовлению кумулятивных зарядов.

С этими словами командир крепко обнимает Огинского и звонко целует.

– Откуда это известно? – спрашивает Огинский.

– Ваш друг, подполковник Бурсов, весточку нам прислал. Спешил вас порадовать. Вы скоро с ним увидитесь. Он в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова. Не без его участия, конечно, стало известно штабу фронта, что вы находитесь в моем отряде. Рад я за вас, но расставаться с вами, право, жаль…

Счастливого Огинского тепло поздравляют комиссар и все его партизанские друзья. Последним обнимает его лейтенант Азаров.

– Чертовски привык я к вам, Евгений Александрович, – говорит он растроганно. – Очень будет мне вас недоставать…

– А знаете что? – восклицает вдруг Огинский, осенённый неожиданной мыслью. – Я вас с собой заберу! Под свою ответственность. Надеюсь, в самолете хватит места для нас двоих.

– Нет, Евгений Александрович, спасибо вам, но я повоюю ещё здесь. Надо сначала тут сделать что–нибудь существенное.

– Да разве ж вы…

– Нет, нет, Евгений Александрович, ничего я такого пока не сделал. А теперь представляется возможность… Знаете, какая идея меня осенила? Хочу к Вейцзеккеру явиться под видом племянника Куличева.

– Да вы что?.. Это же безумие!

– Почему же безумие? Нормальная партизанская дерзость. Во всяком случае, риску тут не больше, чем в той операции, которую только что так блестяще завершили вы.

– Ну, во–первых, не я, а мы, – поправляет его Огинский. – А во–вторых, как это взбрела вам в голову такая отчаянная мысль?

– Это только на первый взгляд кажется она отчаянной, – спокойно объясняет Азаров. – А на самом–то деле для ее осуществления нарочно не придумаешь более благоприятных обстоятельств. Давайте только присядем где–нибудь, Евгений Александрович, и спокойненько всё обсудим.

– Идемте тогда в мою землянку. У меня, кстати, есть, кажется, что–то во фляге, и мы выпьем с вами по чарке за новоиспеченного доктора наук.

Они спускаются в небольшую, лично Огинским сооружённую землянку, и майор действительно обнаруживает в своей фляге несколько глотков водки.

– А теперь слушайте меня внимательно, – просит Азаров. – Я очень надеюсь, что вы потом поможете мне уговорить командира. Он с вашим мнением очень считается.

Они устраиваются на жесткой койке Огинского. И еще до того как Азаров начинает излагать свои доводы, майор уже почти не сомневается, что лейтенант без особого труда уговорит его.

Наверно, кому–нибудь другому не сразу пришла бы в голову подобная идея, а у Азарова возникла она мгновенно. Майор Огинский не очень даже этому удивился.

– Вы сами сейчас увидите, как благоприятно складывается для нас ситуация, товарищ майор, – деловито, будто все уже давным–давно им продумано, рассуждает Азаров. – Вейцзеккер, как вам известно, затеял создать школу железнодорожных диверсантов, чтобы хоть что–то противопоставить нашей партизанской «рельсовой войне». Но собственного опыта в ведении такой войны у немцев нет. Вся надежда, стало быть, на наш. Ну, а кто же может поделиться с ними этим опытом? Конечно же, бывший лейтенант советских инженерных войск Стецюк. Им, правда, неизвестно, сведущ ли Стецюк в делах такого рода, но они не могут не знать, что подрывному делу обучают партизан наши кадровые офицеры–подрывники. Значит, интерес Вейцзеккера к племяннику Куличева, Тимофею Стецюку, совершенно очевиден.

Майор Огинский не находит достаточно веских возражений, и лейтенант Азаров продолжает:

– Пойдем теперь дальше. О том, что Стецюк погиб, не только Вейцзеккеру, но и вообще никому не известно. Это тоже не должно вызывать у нас сомнений…

– Но ведь усомнился почему–то Куличев.

– Любил, видно, племянника, вот и не хотел поверить Галининому письму. А может быть, и для перестраховки… Чтобы не Галина, а сам бургомистр Миргорода засвидетельствовал его смерть. Боялся, что Вейцзеккер не поверит письму Галины.

– А не может разве сам Вейцзеккер сделать такой запрос в Миргород, как только явитесь вы в Овражков, чтобы убедиться, тот ли вы человек, за которого себя выдаёте? Если не бургомистр, то Галина могла бы дать им точное описание подлинного Тимофея Стецюка.

– А вы последнюю сводку слыхали? Наши войска заняли уже не только Миргород, но и Полтаву.

– Она могла эвакуироваться…

– Едва ли. Я внимательно прочел письмо её Куличеву и понял из него, что Тимофей Галиной взаимностью не пользовался. Да и Куличев мне рассказал, что на неоднократные просьбы Тимофея уехать вместе с ним в Овражков или в какой–нибудь другой город она упорно не соглашалась. Я даже думаю, что дезертир Стецюк был ей просто противен, но написать это его дяде, немецкому холую Куличеву, она, конечно, не рискнула.

– Со всем согласен, кроме последнего предположения, – замечает Огинский. – В нём слишком большая доза домысла, хотя весьма вероятно, что Галя действительно осталась в Миргороде или погибла во время боев за этот город…

– А что же вам ещё? Больше нам ничего и не надо. Паспорт Стецюка с моей фотографической карточкой и всеми отметками немецких комендатур любого города мы изготовим не хуже, чем сами немцы. А став инструктором немецкой диверсионной школы, сами понимаете, что я там у них натворю!

В этом у майора Огинского нет ни малейших сомнений. Он хорошо знает, на что способен лейтенант Азаров.

– Но ведь вас видели сегодня в Овражкове вместе со мною, – высказывает Огинский последнее свое опасение.

– А кто? Тупица полицай, который смотрел не столько на меня, сколько на мою и с еще большим трепетом на вашу эсэсовскую форму? А гости Куличева были пьяны, к тому же никто из них не выходил на улицу. Торчали все время на дворе куличевского дома. Да и я не выходил из машины, так что разглядеть меня никто не мог. И потом, кому же придет в голову догадка, что «погибший» шофер штурмбанфюрера Мюллера и племянник Куличева одно и то же лицо?

– Ну, а если они усомнятся в гибели Мюллера и Куличева?

– Тогда другое дело. Тогда операцию эту труднее будет осуществить. Но это мы узнаем завтра у Ерохина.

– Вряд ли Ерохин сможет нам теперь чем–нибудь помочь, раз он у них на подозрении. Его самого нужно бы об этом предупредить.

– Это само собой. Я об этом уже сообщил начальнику штаба. Но у нас в Овражкове и кроме него есть люди. Даже среди администрации городской управы. Через них мы и получим необходимую информацию.

– Похоже, что обстановка и в самом деле благоприятная, – задумчиво говорит Огинский. – А на самом–то деле, сколько там может оказаться непредвиденного? Да вот хотя бы то обстоятельство, что Стецюк был помощником паровозного машиниста…

– Понимаю ваше опасение, товарищ майор. А я до войны техником паровозного депо работал и знаю паровоз получше Стецюка. Ну, так как – благословляете вы меня на это дело?

– Благословляю! – решительно протягивает руку Азарову майор Огинский.

– И еще есть у меня одна идея, – добавляет Азаров. – Суд над Куличевым устроить не в партизанском отряде, а в самом Овражкове. Сделать неожиданный налёт на город, уничтожить полицию и судить бывшего бургомистра Овражкова на центральной его площади при стечении всех многострадальных его граждан.

– Ну, это уж вы, как говорится, загнули! – смеется Огинский. – Нет, уж вы лучше выспросите Куличева поподробнее о его племяннике, а о судебном процессе над бургомистром пусть подумают командир с комиссаром. Во всем остальном я готов вас поддержать.

«НАСЛЕДНИК» БУРГОМИСТРА КУЛИЧЕВА

Дверь Азарову открывает Марфа. На вид ей лет сорок. Открыв дверь, она долго смотрит на Азарова испытующим взглядом.