АЛЕКСЕЙ ЛУКЪЯНОВ

БАНДИТЫ

КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ

1919 год. Советская Россия объята пламенем гражданской войны. Штаб Колчака разрабатывает дерзкую и опасную операцию по устранению одного из злейших врагов Белого движения – начдива Василия Чепаева. В прошлом обычный плотник, Чепаев владеет артефактом редкой силы, и этот артефакт способен переломить ход войны в пользу белых. Однако в тщательно запланированную акцию вмешивается третья сила – бандиты, не признающие ни новой, ни старой власти. Кто же страшней: белые, красные или бандиты?! Это предстоит выяснить главному герою – семнадцатилетнему Лёньке Пантёлкину.

ПРОЛОГ

3-5 марта 1919 года

Часов в шесть утра сквозь храп напарника и назойливую дробь капели Богдан услышал посторонний звук. Было слышно, как лениво переступает по раскисшему снегу лошадь, как шуршат полозья и брякает под дугой одинокий бубенец.

— Стой, стрелять буду! — Богдан передернул затвор.

От резкого сухого звука дядь-Сила всхрапнул и проснулся:

— Ты чего, Тюньша?

— Богдан я. Сани едут.

Дядь-Сила прислушался.

Возница или спал, или был глухим, а может пьяным, потому что лошадь не остановилась. Сани нее так же скрипели.

Подслеповато вглядевшись в дымку раннего мартовского утра, старый красноармеец ткнул пальцем во что-то невидимое:

— Вот она! Сейчас в лог спускаться начнет.

— Кто «она»?

— Лизка, лошадь. Она вчера с обозом в Новодевичье ушла. Вот умная тварь! Она же по этой дороге всю жизнь ходит. Мы с тобой где стоим?

— На кладбище, — Богдан поежился.

— Вот именно. А Лизка покойников сюда без малого десять лет таскает.

— А где обоз?

Дядь-Сила задумался. Продотряд из десяти подвод и семерых бойцов под командованием товарища Рогова ушел в Новодевичье вчера днем. Назад их нужно было ждать не раньше, чем через трое суток. Но как могла отбиться от обоза самая старая и слабая лошадь?

Лизка с жалобным ржанием под тяжестью розвальней шла по склону лога.

— Надо бы, Тюныпа, глянуть, чего такое в санях, — сказал дядь-Сила. — Вдруг бомба?

— Богдан я! И нельзя самовольно пост оставлять.

— Так ты и не оставляй. Я фонарь возьму да схожу, а ты смотри в оба.

Сила запалил «летучую мышь», установил стеклянный колпак и, хлюпая по мокрому снегу дырявыми сапогами, отправился посмотреть, с чем прибыла Лизка.

Сначала было тихо. Потом послышался истошный крик дядь-Силы. Богдан не стал разбираться, что случилось, и пальнул в воздух.

Патруль подоспел через десять минут. Двое верховых и трое пеших спустились в лог, помогли Силе вытащить лошадь и сани наверх.

В санях лежало восемь трупов.

У каждого был вспорот живот и выпущены кишки, а вместо потрохов виднелась кровавая каша — в животы и в раскрытые рты продармейцев кто-то глумливо насыпал зерна. Ко лбу товарища Рогова была прибита записка: «Типерича вы нажрались».

Богдана вырвало. Он уже насмотрелся мертвых тел, но такое видел впервые. Лица мертвецов искажала адская мука — видимо, потрошили их заживо.

— Отродье кулацкое, — процедил Гринберг, командир патруля. — Ну, ничего, отольется им. Все отольется.

Едва рассвело, в Сенгилее собрали новый отряд в сотню бойцов под командованием краскома Павлова. Начальник ЧК Казимиров с подчиненным отправились с отрядом, чтобы провести следствие и выявить зачинщиков бунта.

На следующее утро в Сенгилей вернулся раненый чекист и рассказал, что все Новодевичье, а также Уинское и Усолье переметнулись к белым, отряд взяли в плен, а товарищей Павлова и Кази- мирова расстреляли и бросили в прорубь.

Следующий отряд, в двести штыков, возглавил Гринберг. Богдан с Силой вошли в его состав, однако воевать им не пришлось — в Ягодном красных ждала засада. Гринберга убили на въезде в село, остальных бойцов окружила толпа убого одетых крестьян. В мужицких лицах было нечто такое, что красноармейцы предпочли не стрелять, а отдать оружие.

— Тюныиа, драпать нам надоть, — сказал дядь- Сила. — Постреляют нас здесь, как куропаток. И ладно, если постреляют, а ну как на вилы поднимут? Драпать!

— Куда же драпать?

— А все равно, лишь бы отседа подальше. Ну, дунули!

Никогда бы Богдан не подумал, что у Силы, которому далеко за полтинник, такие быстрые ноги. С задранными полами старой солдатской шинели он бежал в сторону леса, взбивая плотный мартовский снег, словно пуховую перину. Богдан едва поспевал за ним и не слышал за спиной ни выстрелов, ни криков, ни проклятий. Он пообещал себе: если спасется — ну ее, к богу в рай, эту войну.

Он спасся.

Но слова не сдержал.

ЗИМА-ВЕСНА 1919 ГОДА

Колчак

Зима подходила к концу, солнце все увереннее и раньше выбиралось на небосвод. Александр Васильевич Колчак, ожидая начальника разведки с таинственным эмиссаром не то из Азии, не то из Африки, пил чай с главой штаба, генералом Лебедевым, и глядел в окно. «Скоро вторая после революции весна, обновление природы, — думал Колчак. — Кто знает, может, с этой весной народ России одумается и стряхнет с себя большевистскую коросту?»

Штаб только что завершил планирование крупномасштабного наступления на большевиков. Александр Васильевич возлагал на это наступление большие надежды. Смести всех красных, как весенний паводок, смыть обратно в Европу, откуда они пришли.

В дверь постучали.

— Войдите.

На пороге показался начальник Разведывательного отдела капитан Симонов.

— Господин адмирал, разрешите?

— Проходите.

Вслед за капитаном вошел странный человек: высокий, сутулый, в пенсне, слегка подтанцовывающий какой-то лишь ему одному слышной музыке. Потом адмирал поймет, что у его гостя была болезнь святого Витта.

— Знакомьтесь — господин Иванов, — представил спутника капитан.

«Господин Иванов» поклонился. Его усики и бородка агрессивно топорщились, запотевшее пенсне съехало на нос, пухлые щеки алели с мороза.

— О чем вы хотели нам сообщить, господин Иванов? — спросил Александр Васильевич.

— О вещах в высшей степени странных, — сказал «Иванов» по-немецки.

Через пять минут Колчак решил, что «Иванов» не совсем правильно изъясняется на языке Гете. Гость говорил о вещах вопиющих и возмутительных по глупости и пошлости.

Якобы существуют силы, природа которых человеческому разуму неподвластна, но это не та эзотерическая ерунда, которой увлекалась супруга последнего российского императора, а нечто совсем другое, настоящее.

«Иванов» показал выполненные карандашом эскизы предметов, изображающих разных животных. Там были орел, слон, носорог, лев, скорпион и прочие, которых Александр Васильевич не запомнил.

Гость рассказывал, что такие предметы дают владельцу необычайные свойства, иногда — полезные, иногда — не очень.

По его словам, один из таких «зверей» есть у некоего Чепаева, красного командира. Его талисман, лев, вселяет в хозяина беспримерную храбрость и презрение к смерти. Благодаря льву Чепаев стяжал славу выдающегося полководца.

— Что за чушь! — воскликнул Колчак. — У нас здесь что — спиритический сеанс? Или, может, вы меня хотите водить за нос, как Распутин императора? Так вот, этого не будет. Прекращайте балаган.

— Александр Васильевич, — мягко, но непреклонно сказал начальник разведки, — я понимаю, что сведения противоречивые и даже неправдоподобные...

— Это бред! Полный бред!

— Но один такой предмет имеется у господина Иванова.