В городе нет ни оперного, ни драматического театра, если не считать любительской труппы при католическом университете. Приезжие оперные труппы ставят здесь изредка оперы только в концертном исполнении, пользуясь для этого «Конститюшн-холл» – конференц-залом реакционного общества «Дочери американской революции». Гастролирующие драматические труппы из других городов ставят спектакли в помещении театра «Нэшнл», не имеющего собственной труппы. Впрочем, будем справедливы и отметим, что в Вашингтоне все же имеется постоянный «театр» с постоянной труппой: это – «Бурлеск», единственной программой которого является демонстрация «актрис», раздевающихся догола под дикое улюлюканье и одобрительный свист зрителей. Вот и весь «вклад» американской столицы в театральную культуру страны.
Единственно развитой отраслью «культуры» в Вашингтоне является бурная светская жизнь. Завсегдатаи светских салонов – сенаторы, конгрессмены, высшая бюрократия, генералитет, приезжие богачи – ежедневно кочуют с одного приема на другой, едва успевая менять наряды в соответствии с требованиями этикета. Один досужий любитель статистики подсчитал, что на каждую книжную лавку в городе приходится семнадцать «салонов красоты» обслуживающих дам «из общества». Из этого видно, что в американской столице книга отступает на задний план перед кисточкой маникюрши. Впрочем, и в тех книжных лавках, которые существуют в Вашингтоне, хорошую книгу, как жемчужное зерно из известной басни, можно обнаружить, только разрыв навозную кучу бульварной литературы.
Этим, собственно, и исчерпывается культурная жизнь американской столицы. Вы не найдете здесь научной общественности, – к ней я, конечно, не отношу ученых специалистов, работающих в лабораториях военного ведомства за семью печатями. Здесь нет и литературных кругов, если под этим не подразумевать многочисленную свору желтых журналистов, ежедневно заполняющих столбцы газет своей бульварной стряпней. Уважающие себя деятели культуры не могут заниматься творческим трудом в обстановке травли, проводимой пресловутым «Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности». Эта травля сделала политическую атмосферу Вашингтона гораздо более невыносимой, чем атмосфера природная. «Ни один вашингтонец не сделал мало-мальски значительного вклада в американское искусство или литературу», – говорится в «Справочнике столичного журналиста». Можно ли более убийственным образом охарактеризовать уровень духовной и культурной жизни американской столицы?
В конце концов, если принять во внимание все, что сказано выше, то нельзя не воскликнуть вместе с Верой Блум: да, Вашингтон действительно «бесподобный» город! Бесподобный по своей культурной отсталости, по своему чванливому высокомерию, наконец по своей антидемократической сущности!
2. ПОД КУПОЛОМ КАПИТОЛИЯ
Когда на Вашингтон спускается вечерний сумрак, жители американской столицы имеют возможность любоваться рекламным световым эффектом: поднявшись высоко над городом, сверкает белизной ярко освещенный прожекторами купол Капитолия, вершину которого венчает огромная статуя в ложноклассическом стиле.
Достойна внимания одна характерная деталь этого зрелища: статуя на куполе, изображающая не то гладиатора, не то древнеримского легионера, почему-то названа «Вооруженной свободой». Впрочем, эта символика кажется неожиданной лишь на первый взгляд. В дни, когда американские империалисты организовали бешеную гонку вооружений, покрыли чуть не весь земной шар сетью своих военных баз, лихорадочно сколачивают агрессивные блоки, развязали открытую агрессию против народов Кореи и Китая и готовятся к новым военным авантюрам, трудно подыскать более выразительный символ для американской «свободы», чем фигура вооруженного с головы до ног легионера.
В массивном здании Капитолия, украшенном этим символом воинствующего империализма, помещается Конгресс Соединенных Штатов. Говоря о Конгрессе, растленная американская пресса поет ему дифирамбы, прибегая при этом к самой отъявленной демагогии, чтобы скрыть истинную его сущность. «Власть, избранная народом, в интересах народа» – таким высокопарным слогом именуют конгресс продажные борзописцы монополий. Но если на этот главный орган лжедемократии в Соединенных Штатах, в этой, по выражению Карла Маркса, «классической стране демократического мошенничества», взглянуть без розовых очков, то сразу бросаются в глаза вся фальшь и лицемерие подобной апологетической характеристики Конгресса.
В действительности, Конгресс – это орган монополий, избранный монополиями и издающий законы в интересах монополий.
Конгресс – это одно из тех мест, которое стремится посетить каждый любознательный человек, попавший в Вашингтон.
И вот мы «на холме». Войдя в здание Капитолия, попадаем в так называемую Ротонду – круглый зал, украшенный исторической живописью и скульптурой. Направо от Ротонды расположена палата представителей, налево – сенат.
Палата представителей – большой зал с частыми рядами кресел, широким полукругом охватывающих трибуну спикера (председателя), и столами секретариата, стоящими перед трибуной. В палате четыреста тридцать пять кресел по числу ее членов. Вокруг всего зала идут галереи для дипломатического корпуса, прессы и публики. Примерно таково же внешнее устройство сената, с той лишь разницей, что в зале сената всего девяносто шесть кресел, включая стоящее на возвышении кресло председателя. Обычно председателем сената является вице-президент Соединенных Штатов, но ввиду того, что со смертью Франклина Рузвельта бывший вице-президент Трумэн автоматически стал обитателем Белого Дома, на председательском месте с апреля 1945 года и до конца 1948 года восседал один из лидеров республиканской партии – Ванденберг, являвшийся одновременно председателем сенатской комиссии по внешней политике.
Пройдем на сенатскую галерею для публики и проследим, как протекает рядовой рабочий день верхней палаты законодательного органа США.
Временный председатель, сенатор Ванденберг, своей заплывшей от жира физиономией напоминающий евнуха, открывает заседание, не дожидаясь кворума. О кворуме здесь вспоминают только при голосовании наиболее важных вопросов. Иногда в зале нет буквально никого, кроме председателя и какого-нибудь не в меру разговорчивого оратора, невнятно бубнящего свою речь.
Заседание открывается молитвой капеллана. Капелланы сената каждый день подготовляют новые молитвы, но все они похожи одна на другую по своему безграничному лицемерию и фарисейству. Я присутствовал однажды на вступительной молитве доктора богословия, достопочтенного Джеймса Монтгомери.
– Не дай нам впасть в заблуждение, – молил он проникновенным голосом, театрально возведя очи и руки к потолку. – Прояви к нам милосердие и в своей неисповедимой мудрости направь наше влияние против эгоизма, к поддержанию нашей республики на устоях свободы и справедливости для всех.
Сенаторы знают, что молитвы докторов богословия произносятся только «для занесения в протокол». Прошедшие через огонь и воду посланцы американского капитала не позволяют себе и тени усмешки, когда они слышат благочестивые заклинания капеллана. Они считают вполне уместными и даже необходимыми высокопарные проповеди о «борьбе» против эгоизма. Сенаторы с полным хладнокровием выслушивают разглагольствования об «устоях свободы и справедливости для всех». Это ведь просто словесные стандарты, которые сами сенаторы ежедневно употребляют и своих речах и документах для обмана широких масс избирателей. Такие явления вполне обычны для Соединенных Штатов, этой, по выражению Маркса, «классической страны демократического мошенничества».
После чтения молитвы начинается парламентская рутина: утверждение протоколов предыдущих заседаний, всевозможные заявления «для занесения в протокол», на которые потом можно будет ссылаться, требования о приобщении к протоколу различных материалов, прения о повестке дня и т.д. и т.п.
Когда какой-нибудь сенатор берет слово, к нему немедленно подходит стенографист, который делает свои записи, стоя рядом с оратором. Это на первый взгляд кажется нелепым. Но в зале постоянно царит шум от непрерывного хождения сенаторов, от их оживленных разговоров между собою, от суетливой беготни пажей-курьеров. В подобных условиях стенографист не записал бы ни слова, если бы продолжал сидеть за столом секретариата.