Однажды в воскресенье, ровно через неделю после получения письма, Бесси отдыхала после обеда на веранде, когда со стороны горной цепи Дракенсберга послышались отдаленные пушечные выстрелы. Она тотчас вышла из дома и стала карабкаться на холм, возвышавшийся позади строений усадьбы. Взобравшись наверх, она окинула взором представившуюся ее глазам цепь грозных вершин. Немного вправо от нее вздымалась каменная громада Маюбы. В этот день, однако, воздух был чист, и Бесси показалось, будто именно со стороны этой-то горы до нее и долетали странные звуки. Но гора имела такой же безжизненный и суровый вид, как и в первый день творения. Грохот же мало-помалу умолк, и Бесси вернулась домой в полной уверенности, что приняла раздававшееся в горах эхо отдаленной бури за гром орудий.

На другой день благодаря туземцам стало известно, что слышанные Бесси звуки — не что иное, как выстрелы из огромных орудий по бежавшим со склонов горы Маюба остаткам британской армии. Старик Крофт на этот раз окончательно пал духом. Бегство солдат не полежало ни малейшему сомнению, и его твердая вера в непобедимость английских войск была поколеблена.

— Удивительно, как это странно, Бесси! — промолвил он. — Но, даст Бог, все обойдется благополучно. Не признает же наше правительство себя побежденным из-за каких-нибудь двух-трех военных неудач!

Затем потянулись четыре долгие недели неизвестности. В стране носились всевозможные слухи, одни из них распространялись туземцами, другие — случайно проезжавшими бурами, на которых старик по-прежнему не обращал никакого внимания. Вскоре, однако, выяснилось более или менее достоверно, что между англичанами и бурами заключено перемирие, но на каких условиях и в каком виде — оставалось неизвестным. Старик Крофт полагал, что буры, узнав о прибывающих из Англии подкреплениях, решили покориться без боя. На это Бесси лишь с сомнением покачивала головой.

Как-то раз — это случилось именно в день выезда Джона и Джесс из Претории — один из туземцев принес в Муифонтейн известие о том, что перемирие подходит к концу и что англичане тысячами движутся к Ньюкаслу с целью укрепить его и усилить изнемогавший в осаде гарнизон. Известие это несколько порадовало Бесси. Что же касается ее дяди, то он просто торжествовал.

— Кажется, скоро и на нашей улице будет праздник, милая моя, — заметил он, — и мы тогда снова вздохнем свободно. Да, уже пора, давно пора. Довольно с нас этого позора после всех потерь и унижений. Честное слово, в эти два месяца я стыдился даже называться англичанином. Слава Богу, всему этому наступил теперь конец. Я ведь чувствовал, что они никогда от нас не отрекутся и не покинут нас на произвол судьбы.

При этих словах старик как-то весь выпрямился, поднял голову, глаза его заблестели, и он стал выглядеть таким молодцом, как будто ему было всего двадцать пять, а не семьдесят лет.

Весь день прошел спокойно, как и следующие два. Но на третий день, 23 марта, разразилась буря.

Было около одиннадцати часов утра. Бесси занималась по хозяйству, а дядя только успел вернуться с обхода фермы, что делал ежедневно, и стоял в гостиной. В одной руке он держал широкополую мягкую шляпу, а в другой красный фуляровый платок, которым усердно отирал лоб, и в то же время переговаривался с Бесси через полуоткрытую дверь.

— Ну что, никаких нет известий о передовом отряде, Бесси?

— Никаких, дядя, — отвечала она со вздохом, и ее голубые глаза наполнились слезами, ибо она в это время вспомнила о том, о ком также давно не было известий.

— Ничего, ничего. Эти дела требуют времени, в особенности с нашими солдатами, которые обычно передвигаются очень медленно. По всей вероятности, их задержали пушки, или амуниция, или что-нибудь в этом роде. Наверное, мы еще сегодня же вечером о них что-нибудь да услышим.

Едва он успел произнести эти слова, как в комнату вбежал испуганный и весь запыхавшийся Яньи.

— Буры, баас, буры! — закричал он. — Буры идут прямо к нашему дому с фургоном. Их человек двадцать, если не больше, а впереди Фрэнк Мюллер на своем вороном коне, и Ханс Кетце, и одноглазый знахарь! Я сидел, спрятавшись за деревом, в конце аллеи и увидел их издали. Они хотят захватить нашу усадьбу! — И затем, не говоря больше не слова, он прошмыгнул через все комнаты и скрылся где-то на заднем дворе, ибо Яньи, как и большинство готтентотов, был отъявленный трус.

Старик перестал отирать лоб и с недоумением взглянул на Бесси, побледневшую как полотно и дрожавшую от страха у входа в гостиную. В это время послышался топот бегущих ног, и он взглянул в окно, чтобы узнать, в чем дело. Это оказались шестеро кафров, работавших на плантации и теперь бежавших в горы для того, чтобы укрыться от буров. В ту минуту, как они пробегали по аллее, последовал выстрел, и один из беглецов, мальчишка лет двенадцати, бежавший последним, поднял вверх руки, а затем грохнулся оземь, пораженный пулей в плечо.

Бесси расслышала восклицание «славный выстрел, славный выстрел!» и последовавший затем взрыв хохота, приветствовавший падение несчастного кафра. Несколько мгновений спустя невдалеке послышался стук лошадиных копыт.

— О, дядя! — воскликнула она. — Что нам делать?

Старик не отвечал, но снял с гвоздя висевшее на стене ружье системы «уэстли ричардс», затем уселся в кресле перед окном, выходившим на веранду, и подозвал к себе племянницу.

— Вот как мы их встретим! — вымолвил он наконец. — Не бойся, моя милая, они не причинят нам никакого вреда, они побоятся тронуть англичанина!

В эту минуту перед окнами появилась кавалькада под предводительством, как верно сказал Яньи, самого Фрэнка Мюллера верхом на вороном коне, в сопровождении Ханса Кетце на маленькой, но жирной лошадке и кривого Хендрика. Сзади них толпились пятнадцать или шестнадцать вооруженных буров. Среди них старик Крофт узнал и кое-кого из своих соседей, бок о бок с которыми в мире и согласии прожил много лет.

Новоприбывшие остановились перед домом и принялись оглядываться по сторонам.

— Мне кажется, племянничек, что птички давно уже улетели! — послышался голос Ханса Кетце. — Они наверняка были предупреждены о вашем приходе…

— Во всяком случае они не могут быть далеко, — отвечал Мюллер. — Я расставил стражу и точно знаю, что они никуда не отлучались из усадьбы. Сойдите-ка, дядюшка, с лошади и поищите хорошенько в комнатах. Ступай и ты, Хендрик.

Кафр повиновался и соскочил с лошади с ловкостью падающего угольного мешка. Бур же замялся.

— Дядюшка Крофт сердитый человек, — заметил он, — чего доброго он еще застрелит меня, если увидит, что я шарю у него по комнатам.

— Пожалуйста без возражений, — прикрикнул на него Мюллер, — делайте так, как я вам приказываю.

— Что за дьявольский характер у этого человека! — пробормотал Ханс Кетце, медленно сползая с лошади.

В это время кривой Хендрик уже забрался на веранду и глядел сквозь окна во внутренность дома.

— Они здесь, баас, они здесь! — радостно воскликнул он. — Старый петух со своим цыпленком! — С этими словами он ударил кулаком по оконной раме, вследствие чего окно распахнулось и глазам присутствующих представился старик, сидящий в кресле с ружьем на коленях и держащий за руку племянницу. Фрэнк Мюллер сошел с коня и подошел к веранде, а следом за ним двинулась и вся остальная толпа.

— Что вам угодно, Фрэнк Мюллер, и почему это вы являетесь ко мне в дом со всей этой вооруженной силой? — строгим голосом спросил его Крофт, не сходя с места.

— Я явился сюда, мистер Крофт, для того, чтобы арестовать вас как изменника страны и бунтовщика против республики, — последовал ответ. — Мне очень жаль, — прибавил он, поклонившись Бесси с которой все время не сводил глаз, — что приходится произвести арест в присутствии дамы, но что же делать, у меня нет другого выхода.

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, — отвечал старик, — я подданный ее величества королевы Виктории и, кроме того, англичанин. Каким же образом я могу быть бунтовщиком против республики? Я повторяю вам, что я англичанин, — продолжал он, все более и более возвышая голос, чтобы его могли слышать все буры, — и поэтому не признаю никакой республики. Эго мой дом, и я приказываю вам сию же минуту его оставить. Я требую уважения к моим правам англичанина…