Угловой кабинет Абрамова был просторным. Генерал восседал за массивным столом из красного дерева, спиной к огромным до потолка окнам, из которых открывался великолепный вид на московский Кремль. Картина эта у человека, впервые оказавшегося в его кабинете, безусловно, должна была вызвать душевный трепет. Было очевидно — человек, сидящий в таком кабинете вершит человеческие судьбы.
Генерал Абрамов поднимался по служебной лестнице с самой ее нижней ступеньки. В годы войны рыл окопы на подступах к Москве. В боевых действиях не участвовал, но, став генералом, сумел получить удостоверение участника Отечественной войны. После рытья окопов был принят на службу в комендантский взвод Управления НКВД по Москве и Московской области. Во время прохождения службы был комсомольским активистом, избирался секретарем комитета комсомола Управления, что положительно сказалось на его карьере. С первых дней службы уяснил два важных постулата: безоглядно служить КПСС и никогда не перечить своим начальникам.
В 1960—70-е годы его имя было уже хорошо известно в среде московской интеллигенции. Тех, кто рисковал критически относиться к советской власти и роли компартии, Абрамов безжалостно карал. Те, кто участвовал в акциях правозащитников на Пушкинской площади Москвы, вряд ли забудут имя организатора разгонов мирных демонстраций и арестов их участников. Им был ставший к тому времени полковником Абрамов.
Усердие его было замечено. Из территориального органа, которым являлось Управление по Москве и Московской области, Абрамов был переведен в центральный аппарат КГБ на должность начальника 1-го отдела недавно созданного Пятого управления, призванного бороться с «идеологическими диверсиями противника».
В 1968 году Абрамовым и его подручными были арестованы, а затем преданы суду шесть отважных молодых людей, не побоявшихся выйти на Красную площадь с протестом против ввода советских войск в Чехословакию. Спустя год на весь мир прогремело уголовное дело двух советских писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского, вина которых заключалась в издании своих произведений за пределами СССР. В 1972 году на свежем воздухе в Москве художники-неформалы, непризнанные правительством, провели несанкционированную, т. е. не разрешенную правительством, выставку своих картин. Выставка получила название «бульдозерная», так как ее участников разгоняли гусеничными бульдозерами, превратившими художественные полотна, выставленные на земле, в щепки и лохмотья. Вслед за бульдозерами шли поливочные машины, нещадно поливавшие участников выставки и посетителей водой. Это была настоящая акция устрашения, наглядно демонстрирующая, что те, кто охраняет существующую в стране власть, не остановятся в деле ее защиты ни перед чем. Руководил этой операцией полковник Абрамов.
Известного диссидента Владимира Буковского, позже обмененного на генерального секретаря чилийской компартии Луиса Корвалана, также арестовывал Абрамов. Травлю писателей Владимира Войновича и Георгия Владимова, Василия Аксенова и Анатолия Гладилина, приведшую к их эмиграции из СССР, тоже организовывал Абрамов, ставший со временем и генералом, и заместителем начальника, а затем начальником Пятого управления КГБ. Именно с этим человеком предстояло теперь встретиться для разговора гроссмейстеру Борису Гулько.
Имевший богатый опыт ломки людей и человеческих судеб, генерал Абрамов меньше всего ожидал потерпеть поражение в деле Гулько. Строптивый шахматист стоял на своем: хочу уехать. И переубедить его Абрамов был не в состоянии. В первый и, наверное, в последний раз генерал Абрамов устыдился своего звания и, отпуская Гулько, сказал ему, что при необходимости тот может связаться с ним, позвонив по служебному телефону Лубянки и попросив «полковника Абрамова». Неудобно было генералу Абрамову демонстрировать, на каком уровне решалась судьба гроссмейстера Гулько и кем была проиграна партия.
Учитывая отрицательный результат беседы, Абрамов дал команду «прессовать» Гулько по всем направлениям. Абрамов знал, что довольно часто противники системы, столкнувшись с ее жесточайшим «прессингом», ломались и просили о пощаде. Давление на Гулько началось со всех сторон. Руководители советских шахмат разного уровня попеременно вели беседы с ним и его женой Ахшарумовой, кто угрозами, кто посулами пытаясь склонить к изменению решения о выезде из СССР. По приказу КГБ чету Гулько лишили стипендий (так назывались ежемесячные гарантированные выплаты ведущим советским спортсменам), их фамилии исчезли из числа участников внутрисоюзных турниров. Вместе с недавно родившимся ребенком Гулько остались практически без средств к существованию.
Однако советскому правительству не везло. В 1979 году еще один советский шахматист — Лев Альбурт — попросил политического убежища в США, когда находился в составе советской команды на международном турнире в ФРГ. Выпускать Гулько сейчас — значило открыть зеленую улицу эмиграции всем советским гроссмейстерам. А этого власти опасались не меньше чем проигрыша Карпова в матче с Корчным. Гулько и его жене мстили теперь еще и за Альбурта.
Приближалась Московская олимпиада 1980 года. Руководство Советского Союза было весьма озабочено ситуацией, складывающейся вокруг предстоящих игр за рубежом и внутри страны. Советская армия только что вошла в Афганистан. Президент Картер объявил бойкот Олимпийских игр. Советская внешняя политика подверглась критике во всем мире. Жестокое преследование инакомыслящих и отказ евреям, желающим эмигрировать из СССР, стали основной причиной критики внутренней политики советского правительства мировым сообществом и политическими лидерами демократических стран.
Особое внимание критики советской системы обращали на использование советским правительством в карательных целях психиатрии. Авторами этой идеи были председатель КГБ Андропов и начальник Пятого управления Бобков. План состоял в том, чтобы таким образом уменьшить количество осужденных политических заключенных. Претворяя в жизнь указания Андропова, Бобков распорядился либо помещать диссидентов в психиатрические лечебницы специального типа, либо привлекать арестованных по политическим статьям к уголовной ответственности за уголовные преступления.
Охрану психиатрических лечебниц специального типа осуществляли военнослужащие Министерства внутренних дел, что обеспечивало жесткий режим пребывания находящихся в нем пациентов. Строго ограничивался контакт пациентов с внешним миром. По предписанию врачей пациентам насильственно определяли курс лечения. Попадавшим туда людям быстро становилось понятно, что психбольницы в СССР были страшнее тюрьмы. Заключенный, отбывавший срок в местах лишения свободы, отбывал его по решению суда и определенное количество лет. Правозащитники, помещенные в психбольницы, находились там не по решению суда, срок пребывания в больницах не был определен и ограничен, а прав у таких «больных» вообще никогда не было.
Тех же, кого привлекали к ответственности за политические преступления по уголовным статьям, еще на стадии предварительного следствия, как правило, содержали в следственных изоляторах вместе с уголовниками, которые при попустительстве тюремной администрации чинили свою расправу над подследственными из числа правозащитников.
Но что же было делать в преддверии Олимпиады с упрямой семьей Гулько? Как избежать общения Гулько с иностранцами или открытых его протестов во время Московской олимпиады? Не сажать же шахматистов в сумасшедший дом за желание уехать из Советского
Союза! Полковнику Тарасову в голову пришло несколько умных мыслей. Сначала Карпов (Рауль) через знакомых Гулько гроссмейстеров Сосонко и Разуваева довел до него информацию о том, что вопрос о его выезде, возможно, будет решен положительно. Это было намеренной дезинформацией. Смысл ее заключался в том, что Гулько накануне олимпиады в течение какого-то времени не будет участвовать в протестах отказников. Так как полной уверенности в бездеятельности Гулько не было, Тарасов решил отправить Гулько подальше от Москвы в почетную временную ссылку. От агентуры из числа видных шахматистов Тарасову было известно о дружеских отношениях между Гулько и талантливым тренером гроссмейстером Дворецким, чьей подопечной была одна из сильнейших грузинских шахматисток Нана Александрия. Вместе с тренером она как раз должна была в эти дни готовиться к турниру на спортивной базе Госкомспорта СССР «Эшеры», расположенной на территории Абхазии. Спортбаза эта имела статус олимпийской и лучшего места для «ссылки» Гулько трудно было придумать.