Тот некоторое время молчал, зато его друг трещал без умолку:

— Нам повезло, что нас не пристрелили. Чего ты на них уставился? Твоя мама что, ничего не говорила тебе о приличиях? Нельзя просто так пялиться.

— Она плакала, — ответил мальчик.

— Ничего не плакала. Ты просто так говоришь.

Мальчик взглянул на своего друга.

— Она плакала, Ксарл.

После этих слов его друг заткнулся. Остаток дороги они прошагали в молчании и, когда дошли до жилого шпиля, расстались, не попрощавшись.

Мать мальчика вернулась домой рано. Он почувствовал запах готовящейся лапши и услышал, как мать напевает во второй комнатке — в маленькой кухне с раздвижной пластиковой дверью.

Когда она вошла в жилую комнату, то опустила рукава, скрыв запястья. Это спрятало татуировки, покрывавшие ее предплечья. Мальчик никогда не спрашивал, почему она их прячет. Чернильные символы, въевшиеся в кожу, показывали, кому она принадлежит. Мальчик знал это, хотя порой задумывался, не означают ли татуировки чего-то большего.

— Сегодня мне звонили из твоей школы, — сказала мать.

Она кивнула на прелектор — пустой сейчас, но мальчик легко мог представить лицо учительницы на этом плоском, зернистом настенном экране.

— Потому что я «заторможенный»? — спросил он.

— Отчего ты так думаешь?

— Потому что я ничего плохого не сделал. Я никогда не делаю ничего плохого. Значит, это оттого, что я «заторможенный».

Мать присела на край кровати, сложив руки на коленях. Ее волосы намокли и потемнели — она недавно мыла голову. Вообще-то у матери были светлые волосы, что для жителей города считалось редкостью.

— Ты скажешь мне, что с тобой происходит? — спросила она.

Мальчик сел рядом с ней, и руки матери легли ему на плечи.

— Я не понимаю, зачем мы учимся, — ответил он. — Мы должны ходить на уроки, но я не знаю зачем.

— Чтобы стать лучше, — сказала она. — Чтобы ты мог жить на Городской Периферии и работать где-нибудь… в каком-нибудь хорошем месте.

Последние слова она произнесла тише, почесывая татуировку с клеймом владельца на руке.

— Этого не будет, — сказал мальчик и улыбнулся, чтобы мать не расстраивалась.

В ответ она прижала его к себе и принялась тихо укачивать, как в те ночи, когда хозяин ее бил. В те ночи кровь, текущая у нее по лицу, капала на волосы мальчику. Нынешней ночью крови не было — только слезы.

— Почему нет? — тихо спросила она.

— Я вступлю в банду, как мой отец. И Ксарл вступит в банду, как его отец. И мы оба умрем на улицах, как и все остальные.

Мальчик выглядел скорее задумчивым, чем печальным. Те слова, что разбивали сердце его матери, почти не тревожили его самого. Факты остаются фактами.

— И потом, на Периферии ведь ничем не лучше, так? Если по правде?

Теперь мать плакала, как та женщина в аллее. Та же пустота и обреченность сквозили в ее глазах.

— Нет, — шепотом признала она. — Там все то же самое.

— Так зачем мне учиться в школе? Зачем ты тратишь деньги на книги? Зачем мне их читать?

Ей потребовалось время, чтобы ответить. Мальчик услышал, как она сглотнула, и почувствовал ее дрожь.

— Мама?

— Ты можешь сделать кое-что еще.

Сейчас она укачивала его, укачивала так же, как раньше, в раннем детстве.

— Если ты будешь лучше других детей, если станешь самым умным и самым сильным, тебе никогда не придется возвращаться в этот мир.

Мальчик взглянул на нее снизу вверх. Он не был уверен, правильно ли расслышал и, если да, нравится ли ему эта идея.

— Покинуть наш мир? Кто…

Он почти спросил: «Кто будет заботиться о тебе?» — но от этого она снова бы расплакалась.

— Кто останется с тобой?

— Не волнуйся за меня. Со мной все будет в порядке. Но пожалуйста, пожалуйста,отвечай на вопросы учительницы. Ты должен показать, какой ты умный. Это важно.

— Но куда я пойду? Что буду делать?

— Ты пойдешь, куда захочешь, и будешь делать, что пожелаешь. — Мать улыбнулась ему. — Герои могут делать все, что захотят.

— Герои?

Эта мысль заставила мальчика рассмеяться. Его смех радовал мать больше всего на свете — он был достаточно взрослым, чтобы это заметить, но слишком маленьким, чтобы понять, почему такая простая вещь может ее утешить.

— Да. Если ты пройдешь испытания, тебя возьмут в легион. Ты станешь героем, рыцарем, покорителем звезд.

Мальчик смотрел на нее долго и пристально.

— Сколько тебе лет, мама?

— Двадцать шесть циклов.

— Ты слишком старая, чтобы пройти эти испытания?

Прежде чем заговорить, мать поцеловала его в лоб. Внезапно она разулыбалась, и напряжение, повисшее в тесной комнатке, рассеялось.

— Я не могу участвовать в испытаниях. Я женщина. И ты не сможешь, если вырастешь таким, как твой отец.

— Но в легион все время берут мальчишек из банд.

— Так было не всегда.

Она пересадила его на кровать и вернулась на кухню помешать макароны в кастрюле.

— Помни, что легион берет только некоторыхмальчишек из банд. Они всегда ищут самых лучших и самых умных. Обещай мне, что станешь таким.

— Хорошо, мама.

— Ты больше не будешь молчать на уроках?

— Нет, мама.

— Хорошо. Как там твой друг?

— Ты знаешь, он мне не настоящий друг. Он всегда злится. И он хочет вступить в банду, когда повзрослеет.

Мать снова улыбнулась мальчику, но на сей раз улыбка была печальной и чуть-чуть неискренней.

— Все вступают в банды, мой маленький ученый. Таков порядок вещей. У всех есть дом, банда, работа. Просто запомни: можно делать плохие вещи потому, что вынужден это делать, а можно потому, что это тебе нравится. Чувствуешь разницу?

Она накрыла к обеду маленький стол, натянув на руки узкие перчатки, чтобы не обжечься об алюминиевые миски. Когда все было готово, мать бросила перчатки на кровать и улыбнулась, глядя, как сын делает первый глоток.

Он взглянул на нее снизу вверх и увидел, как странными рывками меняется ее лицо. Улыбка превратилась в кривую усмешку, глаза удлинились, сошлись к переносице и одновременно нечеловечески вытянулись к вискам. Влажные волосы встали дыбом, словно от электрического разряда, и превратились в плюмаж цвета свежей крови.

Она закричала на него — так пронзительно, что от визга вылетели оконные стекла, рассыпав осколки по мостовой внизу. Вопящая женщина потянулась за лежащим на кровати изогнутым клинком — и…

Он открыл глаза в умиротворяющей тьме зала для медитаций.

Но покой длился не больше секунды. Эльдарская ведьма тоже была здесь, последовав за ним из сна в реальный мир. Ведьма произнесла его имя. Женский голос разбил бархатную тишину, а застоявшийся воздух корабля заполнился чужим запахом.

Воин схватил ее за горло. Огромный кулак сомкнулся на бледной шее. Талос вскочил на ноги, увлекая ведьму за собой. В слабой попытке помешать она задергала ногами и разинула рот в беззвучном крике.

Талос разжал пальцы. Женщина пролетела метр и, ударившись ватными ногами о палубу, рухнула на четвереньки.

— Октавия?

Навигатор закашлялась, с трудом втягивая воздух и отплевываясь.

— А вы думали, кто?

В дверном проеме, ведущем в зал для медитаций, скорчился один из ее служителей. В перемотанных бинтами пальцах коротышки подрагивал ржавый обрез.

— Должен ли я напомнить тебе, — холодно сказал Повелитель Ночи, — что, целясь в одного из воинов легиона, ты нарушаешь законы «Завета»?

— Ты сделал больно госпоже. — Человек как-то ухитрялся смотреть сквозь зашитые нитками веки. Несмотря на нескрываемый страх, он не опускал оружия. — Ты сделал ей больно.

Талос опустился на колени и протянул Октавии ладонь, чтобы помочь ей встать. После секундного колебания девушка приняла руку.

— Похоже, ты вызываешь в своих служителях истинную преданность. В отличие от Этригия.

Октавия ощупала опухшее и саднящее горло.

— Все в порядке, Пес. Все в порядке, не волнуйся.