— Да-а… — протянул он неопределенно.

Потом взглянул на меня недоверчиво, словно сравнивая меня с Женей и уже заранее зная, что мне не справиться с полетом так, как смогла это сделать она. Вздохнув, он с сожалением сказал:

— По коням!

Марина Раскова

Нет, совсем не так я представляла себе фронт…

Небольшой донбасский поселок под Краснодоном. Мирные белые хатки. Густая трава по пояс, а в траве ромашки и клевер. Легкомысленно щебечут птицы в кустах, прыгая с ветки на ветку. Разве это похоже на войну?

Правда, линия фронта отсюда в тридцати — сорока километрах, по реке Миус. Но ведь и там, наверное, солнце, трава, цветы… Не верится.

Временами тишину разрывает неровный гул груженных бомбами самолетов. Немцы методично бомбят узловую станцию Лихая. Взрывы сотрясают землю. Отбомбившись, самолеты возвращаются назад. Летят они низко и гудят нагло, вызывающе. Мы видим черные кресты на крыльях. Где же наши истребители? Их нет… Их слишком мало. Но где-то в тылу работают заводы. Где-то испытывают самолеты. Их ждут здесь, на фронте. Так ждут…

Впрочем, не раз мы наблюдали, как наши одинокие «ишачки» дерзко вступали в неравный бой, вклиниваясь в строй самолетов врага. И как часто, сдерживая слезы, приходилось провожать взглядом до самой земли дымящийся самолет бесстрашного истребителя.

Первые дни мы привыкали к обстановке, изучали район боевых действий. Побывали в Краснодоне, куда нас возили в городскую баню. Жители с интересом рассматривали нас, летчиц, одетых в гимнастерки и брюки, вооруженных пистолетами. И, может быть, среди толпы молодежи, стоявшей у машины, были Уля Громова и Люба Шевцова… Только тогда еще никто не мог знать, что всего какой-нибудь месяц спустя немцы прорвут нашу оборону, займут Краснодон, и Ростов, и другие города и продвинутся вплоть до Кавказских гор и к Сталинграду. Никто даже подумать об этом не мог: ведь линия фронта долгое время была стабильной. И ходили себе по Краснодону обыкновенные девочки Уля и Люба, а будущее уже готовило им тяжкие испытания…

Здесь, в тихом украинском поселке, мы расстались с Мариной Расковой, нашим командиром. Проводив полк на фронт, она улетела назад, в Энгельс, где ее ждали два других женских полка. Перед отлетом Раскова собрала нас.

…Июньская жара висит в воздухе. В комнате тесно и душно. За окнами степь. Она тянется далеко, до самого горизонта, очерченного ровной и четкой линией.

Тишина. Слышно, как бьется шмель в окне. И в тишине взволнованный голос Расковой:

— …Я знаю: будут трудности. Но разве же вы, девушки, не сможете с ними справиться?! Я уверена, вы станете гвардейцами!

Она стоит у стола. Подтянутая, в темной гимнастерке. На груди Золотая Звезда. Говорит она неторопливо, но страстно, Я не спускаю глаз с Марины Михайловны. Открытое лицо. Умные серые глаза, чуть выпуклый, высокий лоб. Гладкие волосы на прямой пробор. На затылке под беретом туго уложенные косы, с которыми она так и не рассталась. Мужественная и в то же время очень женственная.

Мне вспомнилось, как еще школьницей я собирала ее портреты, вырезанные из газет и журналов. Был 1938 год, когда три летчицы — Гризодубова, Осипенко и Раскова — совершили беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток. А впервые увидела я ее уже в сорок первом, осенью. Это было в здании ЦК комсомола, где заседала отборочная комиссия. Я стояла в коридоре перед дверью и ждала своей очереди. Дверь. Самая обыкновенная. Но как страшно было браться за ручку этой двери: а вдруг не примут?.. Я решилась и вошла. Среди женщин в военной форме я сразу увидела ее, Раскову. Она подняла голову от бумаг и улыбнулась мне. Успокоившись, я почему-то решила: примут!..

…Я слушаю Марину Михайловну, и мне не хочется верить, что наступило то время, когда она покидает нас. Семь месяцев она руководила всеми тремя полками, учила нас, летала с нами.

…Как ослепительно блестит на солнце снег! Я иду по белому полю, под ногами легкий хруст, надо мной голубеет небо. Мороз приятно холодит лицо. Сегодня мы, штурманы, летаем по неизвестному маршруту. Контролирует нас Раскова.

Вдали стоит «ТБ-3» — тяжелый четырехмоторный бомбардировщик. Фигурки людей под его большими крыльями кажутся совсем крошечными.

Впереди идут три девушки. Одетые в теплые меховые комбинезоны и унты, они смешно, по-утиному, переваливаются с ноги на ногу. Рядом с ними бежит Дружок. Он, как всегда, сопровождает нас — в столовую, на полеты, на полигон. Я догоняю их, и мы идем вместе.

Вот и самолет. По лесенке мы забираемся в кабину. Дружок остается внизу, преданными глазами смотрит в открытую дверцу, готовый по первому зову прыгнуть в нее.

В кабине почти все уже в сборе. Сидят, слушают Раскову. Марина Михайловна рассказывает, как, вынужденно прыгнув с парашютом, она встретилась в тайге с медведем.

— Я притворилась спящей. Он подошел, стал обнюхивать мое лицо и вдруг лизнул нос… Язык шершавый, мне страшно захотелось чихнуть…

В это время в кабину заглядывает летчик, вопросительна смотрит на Раскову.

— Запускайте моторы! — командует она, все еще улыбаясь.

— Есть запускать моторы.

— Ну, теперь за работу, — говорит она уже серьезно. — Сегодня летим по новому маршруту. Следите по своим картам, делайте расчеты. Я в любой момент могу спросить о местонахождении самолета.

Мы вынимаем из планшетов карты, готовим навигационные линейки, ветрочеты. Самолет, тяжело разбегаясь, взлетает. Под рифленым крылом проплывают ангары, здания, Волга…

Весной пришел долгожданный день отлета на фронт. По большому зеленому полю аэродрома рулят наши «ПО-2». Другие уже стоят, выстроившись звеньями. Моторы работают, крутятся винты, носятся механики, машут руками.

Раскова дает последние указания. Она в комбинезоне, шлем сдвинут на затылок. Нервничает: у кого-то мотор не запускается, кто-то запоздал вырулить. К ней то и дело подбегают с вопросами. Иногда она сама крупным шагом отходит от самолета, сердито кричит что-то летчику или механику. За шумом мотора плохо слышно. Я только вижу ее возбужденное лицо, загорелое, обрамленное белым подшлемником.

Наконец все готово. Раскова садится в самолет. Поблескивают крылья новеньких «ПО-2». В майском небе, где лежит наш путь, синий простор! Сигнал к взлету — и три самолета ведущего звена трогаются с места. В воздухе весь полк собирается в один строй. Курс — на юг. На фронт!

И вот мы расстаемся. Раскова волнуется. Она часто, слишком часто меняет позу. То наклонится вперед, опираясь руками о стол, то выпрямится, крепко обхватив широкий кожаный пояс, то сожмет руки в кулаки.

Ее волнение передается нам. Мы понимаем: ей хочется сказать многое. Она хочет вселить в нас уверенность в том, что мы все сможем, все одолеем, — словом, подбодрить нас и в то же время предупредить о возможных неудачах, неизбежных трудностях.

Рядом с Расковой — Бершанская, командир нашего полка, плотная, широкоплечая, с орденом «Знак Почета». Теперь она, эта суровая на вид женщина с острым взглядом зеленоватых глаз, поведет нас через все трудности фронтовой жизни. И мы невольно стараемся уловить в ней те черточки, которые напоминали бы чем-то Марину Михайловну.

Эти минуты полны значения. Каждая из нас испытывает тревожное чувство ожидания чего-то нового, еще неизведанного, волнующего и опасного. С таким чувством делаешь шаг в пустоту, отделяясь от самолета, когда впервые прыгаешь с парашютом. С таким чувством летишь в свой первый самостоятельный полет…

В распахнутые окна врывается тяжелое уханье. Снова бомбят Лихую. Мы стоим плечом к плечу.

Открыта новая страница жизни…

В то время мы не могли представить себе, что никогда больше не увидим Раскову. Семь месяцев спустя она погибла. Это случилось при перелете с одного аэродрома на другой. Самолет, который она вела, попал в сильный снегопад и врезался в гору.

Первые вылеты

Совершив на своих новеньких «ПО-2» большой перелет из Энгельса в Донбасс, мы прибыли на Южный фронт.