— Надеюсь, заставил вас ждать не слишком долго? — улыбнулся Астахов и уже серьезно добавил: — Всему виной мой автомобиль — он сломался в центре города. Пока добрался до пристани, «Кирасон» ушел, Пришлось поднять на ноги пароходство…

— Кто бы мог подумать, что турки способны быть столь любезными, — заметил полковник.

— Эта любезность оплачена твердой валютой, — опять улыбнулся Астахов.

Женщины рассмеялись. Взяв Грабовскую под руку, Наталья Васильевна сказала:

— А все же спать пора, господа…

Глядя вслед женщинам, полковник спросил:

— Как вы ее находите?

— Хороша-а… — протянул Астахов.

— Нелегкой судьбы женщина!

— Да? — удивился Астахов. — И так молода!

Полковник с недоумением посмотрел на него.

— Вы, собственно, о ком? — и вдруг рассмеялся: — Я говорю о Наталье Васильевне. Обычно ее узнают. Наталья Васильевна Плевицкая — гордость России. Не знаю другой певицы, которая так тонко чувствует душу русской песни…

— Господи, Плевицкая! — воскликнул Астахов. Я ее слушал в Киеве, но, представьте, не узнал.

— Из крестьян… — задумчиво сказал полков-ник. — Теперь уже невозможно представить без нее русскую песню. Но не обрати на нее внимания никому не ведомый купчишка, не определи он ее учиться — знали бы мы сегодня эту божественную певицу? Говорят, что, слушая ее, плакал сам государь!

Помолчали.

Искры летели из пароходной трубы к звездам. Где-то в глубине парохода гудела машина, мелко дрожала иод ногами палуба.

— Пора и нам, Виктор Петрович, — устало проговорил Астахов.

— Пожалуй, — согласился полковник.

— А что с Плевицкой познакомили — весьма вам признателен.

— А Елена Грабовская?

— Мила… И тоже рад знакомству.

Они молча раскланялись и разошлись, чувствуя расположение друг к другу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В Чесменском дворце — резиденции Врангеля — внешне жизнь протекала четким, заведенным, казалось бы навсегда, порядком: к подъезду лихо подкатывали фаэтоны и автомобили, в коридорах бесшумными тенями скользили по паркету адъютанты, в приемных толпились просители разных сословий и ожидающие назначений офицеры. И только лица, особо приближенные к Врангелю, знали, что в Ставке верховного назревает крупный скандал.

Генерал Артифексов, пригласив к себе в кабинет начальника севастопольской объединенной морской и сухопутной контрразведки полковника Туманова и начальника снабжения генерала Вильчевского, говорил без той обычной уважительной мягкости, которую злые языки недоброжелателей истолковывали на свой лад: дескать, стремительное вознесение по служебной лестнице не оставило генералу времени применить иной тон в общении с теми, кому недавно он обязан был повиноваться. Как и все на свете злословия, это не строилось на совершенно пустом месте: еще два года назад Арти-фексов был всего лишь казачьим сотником. Правда, даже самые ярые недоброжелатели не могли не отдать должное уму и зоркости молодого офицера. Штабная работа на царицынском фронте сблизила Артифексова с Врангелем. В дальнейшем Артифексов по своей воле последовал за бароном в Константинополь и делил с ним горечь изгнания. Теперь Артифексов — генерал для поручений, для особо важных и ответственных поручений, — при главноначальствующем.

Однако блистательная карьера и столь тесная близость к Врангелю не вскружили голову генералу. Арти-фексов был человеком неизменно уравновешенным, и должно было произойти нечто исключительное, чтобы говорил он с такой резкостью. А произошло именно исключительное. Еще бы! Под угрозу ставилось не только его положение, но и — трудно в это поверить — доброе имя самого барона.

На имя главнокомандующего пришло из Константинополя письмо. Представитель верховного генерал Лукомский сообщал:

«Глубокоуважаемый Петр Николаевич!

Случилось то, чего я больше всего опасался и о чем предостерегал Вас предыдущим письмом: Сергеев оказался человеком в высшей степени недостойным. Здесь, в Константинополе, он показывал некоторым лицам свой проект приобретения судов флота и землечерпательных караванов, на котором Ваша резолюция: «Принципиально согласен… ПРОВЕСТИ НАДО СРОЧНО, ДАБЫ СОЮЗНИКИ НЕ НАЛОЖИЛИ РУК НА НАШ ФЛОТ».

Далее Лукомский писал: «Если это узнают те, коим знать не надлежит, может получиться скверная история…»

Уж куда сквернее! В свое бремя они спохватились, да было поздно — уже не в Крыму, а в Константинополе оказался Сергеев. Именем верховного требовал тогда Артифексов от начальника контрразведки вернуть живого или мертвого авантюриста назад, в Севастополь, вместе с документами. Но даже для Туманова это оказалось задачей непосильной. Было от чего схватиться за голову: не дай бог, дойдет до союзников злосчастный проект с резолюцией Врангеля, уже и хвататься будет не за что — не погоны, головы полетят!

Распродажа судов русского флота началась еще при Деникине. Белогвардейское командование трепетало при мысли, что корабли могут попасть в руки Советов, так же, впрочем, как и в руки союзников, которые непременно реквизируют флот в счет погашения долгов. Тогда и возник план распродажи военных и коммерческих судов флота. Официально план этот именовался как «Проект ликвидации судов, не нужных флоту». В списки ликвидируемых, помимо транспортных, вошли и боевые корабли, имеющие разные степени повреждений. Многие из них могли быть отремонтированы и нести свою службу, однако гораздо более волновало другое — валюта. Казне нужна валюта, говорили приближенные Врангеля, но за этими утверждениями стояли личные интересы: при таких сделках есть на чем погреть руки…

Тогда-то в Севастополе и появился некто Сергеев. Отрекомендовался крупным золотопромышленником, основателем акционерного общества «Коммерческий флот» и начал действовать. Очень скоро, заручившись необходимыми связями среди высших врангелевских чинов, он заключил договор на покупку ряда судов.

Однако выяснилось, что Сергеев всего лишь ловкий аферист. В Константинополе он стал предлагать различным фирмам право на реализацию договора за огромные комиссионные. Дело начало принимать скандальную огласку.

— Я сейчас от его высокопревосходительства, он взволнован, — раздраженно говорил Артифексов сидящему против него за столом Туманову. — И простите, Александр Густавович, но что за олухов вы посылали в Константинополь? Как могло случиться, что не разыскали этого проходимца?

Туманов пожал плечами:

— Ездил Савин. Он был лучшим сыщиком России, но ни ему, ни моей константинопольской агентуре так и не удалось выйти на след Сергеева. Куда-то исчез, но надеюсь, не вечно же будет скрываться, всплывет!

— Боюсь, что будет поздно, — хмуро сказал Арти-фексов. — Да, Александр Густавович, неловко получилось. Учитывая важность дела, могли бы и сами побывать в Константинополе.

Туманов сохранил всегдашнее невозмутимо-ироничное выражение холеного, гладкого лица, только в глазах его мелькнул опасный огонек, но он тут же притушил его, не дал разгореться.

Впрочем, Артифексов уже не смотрел на него: он повернулся к Вильчевскому:

— А вы что скажете, Павел Антонович? Почему вы устраняетесь, словно и вовсе не причастны к этим неприятностям?

Резкость Артифексова обескуражила генерала, и он лишь пробормотал неуверенно:

— Но ведь я действительно… Я только выполнял распоряжения…

— Нет, извините, вы были инициатором всего этого дела, — растерянность генерала окончательно разозлила Артифексова. — Позвольте освежить вашу память, — и он двинул по столу плотный лист бумаги. — Узнаете?

Еще бы Вильчевскому не помнить этого письма! Он составлял его лично и немало покорпел над формулировками. На официальном бланке начальника управления снабжения при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России было написано:

«Секретно. 19-го апреля 1920 г. № 3707.

гор. Севастополь. Начальнику морского управления

и Командующему флотом.

За последнее время на имя главнокомандующего поступает от отдельных лиц и компаний целый ряд предложений о продаже им или их доверителям старых кораблей военного флота, торговых судов и транспортов, а также всевозможного технического имущества, могущего служить материалом при постройке или ремонте коммерческих судов.