Увлекая всех за собой, Врангель сбежал по лестнице, скрылся за распахнутыми дверями, и сразу же ожила в коридорах прежняя суета.

В тихой приемной генерала Вильчевского уже знакомый Астахову адъютант приветствовал его с оттенком почтительного дружелюбия. Сообщил, что надо подождать: генерал разговаривает по телефону со своей женой Марией Николаевной.

Вильчевский в это время стоял в кабинете у окна. Поговорив с Марией Николаевной, он смотрел на отъезжающий от подъезда дворца автомобиль Врангеля. Вытянувшись, застыли на ступенях офицеры. Сановного вида старуха истово осеняла крестным знаменем автомобиль верховного.

«Да, это вождь! — подумал Вильчевский. — И не просто вождь — единственная надежда. Сильная личность, избранник божий, полководец, способный повести за собой и победить!..» — Растроганный Вильчевский вернулся к столу, несколько раз повторил про себя, как заклинание: «Дай-то бог!..»

Все происходящее на земле в это необыкновенное время имело свое далеко не божественное, а исторически оправданное объяснение. Пожалуй, можно было бы сказать и о Врангеле — избранник. Избранник случая и обстоятельств. Не будь их, не взошла бы счастливая звезда Врангеля над горизонтом белого бытия. Сиявшая до некоторых пор только в мечтах честолюбивого, напористого барона, звезда эта согревала теперь последнюю надежду, последнюю ставку многих. И далеко не все способны были проследить ту цепь случайных, но в какой-то степени и закономерных обстоятельств, которые подняли Петра Николаевича Врангеля на гребень удачи.

Приятнее, легче, желаннее было объяснить случившееся какими-то исключительными личными качествами барона — человеческими, дипломатическими, полководческими… И уже вспоминалось, как много и с толком учился барон — окончил Горный институт, а потом Академию Генерального штаба. Успешно воевал: в первую мировую войну командовал корпусом, не был обойден чинами и наградами. При Деникине командовал армией. Его маневры под Царицыном увенчались успехом и были признаны талантливыми. И те, кто еще недавно клялся в вечной верности Деникину, с умилением вспоминали теперь, что полководческая бездарность бывшего главковерха никогда не вызывала у барона сомнений и что всем просчетам Деникина Врангель всегда давал свою нелицеприятную оценку. Теперь многие и многие предпочли забыть, что однажды, когда Деникин, раздраженный непокорной строптивостью барона, отстранил его от должности и выслал в Константинополь, последний был тут же предан анафеме. Но, с другой стороны, кто мог подумать, что судьба опального барона совершит еще один непредусмотренный поворот!..

В начале апреля 1920 года на страницах константинопольских газет промелькнули два сообщения. Первое уведомляло, что английский верховный комиссар сэр де Робек имел встречу с генерал-лейтенантом бароном Врангелем на дредноуте «Аякс». Второе объясняло все: барон Врангель принял на себя главноначальствование вооруженными силами Юга России!

Так он оказался избранником — не армий, не народа. Его выбрали союзники. Но почему именно его, Врангеля? Что склонило чашу весов именно в его сторону? Себе на такие вопросы приходится отвечать честно. Врангель не мог не понимать, что в конечном итоге выбор определили не его военный опыт, тактическая грамотность или талант военачальника. Разве не хватало других — опытных, удачливых генералов? Правда, все они делили с Деникиным ответственность за поражения, а он стоял в оппозиции и оказался в своих предсказаниях прав. Но нет, это тоже не было причиной… Причина заключалась в другом: союзники понимали его лучше, чем сподвижники. Они знали — если Врангель получит всю полноту власти из их рук, то мятежная его несговорчивость замолчит раз и навсегда. Потому-то сэр де Робек, не считаясь с болезненным самолюбием барона, диктовал ему советы, вслух продумывая линию поведения. И Врангель действительно молчал: слишком многое ставилось на карту, и выигрыш был невозможен без всего того, что давали союзники в придачу к своим советам. А давалось немало: гидропланы, танки, оружие… Одни только обещанные двенадцать тысяч пулеметов системы «Виккерс» чего стоили?! А продовольствие, обмундирование для армии?.. Кредит в пятнадцать миллионов фунтов стерлингов и обещание новых кредитов… И главное — власть. Реальная, многообещающая. Ради этого можно было перетерпеть.

…Генерал Вильчевский на этот раз держался с Астаховым менее официально. Исчезла сковывающая настороженность, и уже одно это свидетельствовало, что предложение обдумано, обсуждено и, очевидно, не отвергнуто. Впрочем, сам Вильчевский тотчас же после взаимных приветствий подтвердил это, хотя и оговорился, что с оформлением деловых отношений придется немного подождать.

— Назревают события, — тон у Вильчевского был доверительный. — Мы буквально с ног сбились! Но как только горячая пора минет, а произойдет это, вероятно, в самом скором времени, мы все оформим, как и положено. В любое время вы можете побывать в порту, осмотреть суда и землечерпательные караваны. Необходимые распоряжения даны, вас встретят и покажут все, что вас будет интересовать.

— Я понимаю, такие дела в один день не решаются, — после некоторого раздумья проговорил Астахов. — Однако длительная задержка нежелательна.

— Конечно, конечно, — Вильчевский откинулся на спинку кресла. Раздумье Астахова было им замечено и вызвало обеспокоенность. — Обещаю вам, все решится без проволочек.

— Заранее благодарен, — суховато отозвался Астахов. — Все упомянутые мной условия остаются в силе. Полагаю, наше предложение выгодно вам не менее, чем банкирскому дому, от имени которого я имею честь вести переговоры. — И не давая Вильчевскому возможности ответить, продолжал уже без прежней сухости:

— Пока же я думаю заняться и другими делами. Нужно подыскать помещение для конторы, служащих. Видимо, в Севастополе придется задержаться на некоторое время.

— Вот как, — оживился Вильчевский. — Что ж, в добрый час, в добрый час. Значит, в круг ваших торговых дел входит не только закупка судов?

— Совершенно верно.

— Что же еще вас интересует? Возможно, табак, вино, фрукты?

— Если говорить откровенно, господин генерал, нас привлекают только значительные масштабы.

Помолчали. Затем Вильчевский осторожно спросил:

— А если бы вашей фирме предложили контракт на вывоз пшеницы.

— Пшеницы? — с оттенком удивления переспросил Астахов. — Откуда же ей быть в Крыму? Ну, возможно, какое-то количество наберется…

Теперь уже Вильчевский выдержал паузу, прежде чем значительно проговорить:

— Излишки пшеницы могут составить семь-восемь миллионов пудов.

— Вот как?! — Астахов смотрел озадаченно. — Но откуда такое количество?

— Будет пшеница, — с той же значительностью сказал Вильчевский. — Пшеница будет, — повторил он, — и в скором времени.

Что-то дрогнуло в лице Астахова. Глаза сощурились.

— Если позволите высказать предположение… — сказал он неспешно и тут же быстро, в упор, не оставляя времени на раздумье, спросил: — Хлебные запасы северной Таврии, не так ли?

Генерал едва заметно кивнул и предостерегающе поднял руку:

— Ни слова больше, господин Астахов!

Астахов с пониманием склонил голову, проговорил как бы в раздумье:

— В конце концов, нас меньше всего интересует военная сторона дела. Вы сказали, что пшеница будет, а все остальное… Слово такого человека, как вы, достаточная гарантия любому, самому масштабному предприятию. Благодарю вас, генерал.

Астахов встал, легко склонил в полупоклоне голову. Рукопожатие его было крепким, надежным. Когда он вышел, противоречивые чувства одолевали генерала Вильчевского: с одной стороны, его смущала напористость совладельца константинопольского банкирского дома, его властная манера не выпускать из своих рук нить разговора, но с другой… С другой стороны, не доверять ему не было никаких оснований.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Церковь Александра Невского стояла особняком на возвышенности, показывая всей Корабельной стороне высокие белые стены и шатровый шпиль с зеленой луковицей. Достопримечательностью этой церкви была икона Владимирской Божьей Матери. Похищенная французами во время Крымской кампании в 1855 году, она спустя тридцать лет была найдена в Париже и доставлена обратно в Севастополь, в Александро-Невскую церковь. Тогда же в честь этого события был отлит колокол, и оказалось, что по красоте звучания ему нет равного в городе.