Несколько раз аэроплан проваливался в воздушные ямы, и Журбу словно приподнимало над сиденьем, ноги теряли опору, голова кружилась…

Каминский, теперь молча, показал рукой вперед. Журба глянул с надеждой: внизу земля с крошечными кубиками-домишками, проблески озер, чистая зелень равнин. Впереди, на горизонте, сквозь марево стали различаться горы.

И вдруг работавший мотор умолк — как обрезало его. И стало тихо. Аэроплан резко пошел на снижение.

«Садимся? Но почему? Почему здесь?» — ничего не понимая, подумал Журба.

Впереди показалась деревня — кривые улочки, церковь и рядом с ней площадь, заполненная солдатами. Задрав головы, они смотрели вверх.

«Неужели… неужели Васильев был прав?»

Огибая деревню, «ньюпор» лег в широкий вираж. Странно опрокинувшись, навстречу стремительно летела земля. Мелькнули редкие окраинные домики, впереди протянулось поле.

Чувствовалось, как напряжена спина Каминского, он смотрел за борт, вцеиившись в ручку управления.

«Ньюпор» коснулся земли, его подбросило. Потом новый удар, слабее, еще толчок, и, пробежав немного по полю, аэроплан остановился.

— Мотор! — крикнул Каминский. Лицо у него было посеревшее, застывшее, как маска. Спрыгнув с сиденья, он бросился к мотору. Журба, отстегнув привязные ремни, поспешил за ним.

Огляделся. Вокруг ровная степь. Скрыться негде. А из деревни, размахивая винтовками, уже бежали солдаты.

Упрямо стиснув зубы, Каминский с лихорадочной быстротой ощупывал мотор,

Журба вытащил пистолет.

— Магнето! — крикнул Каминский. — Отсоединился провод! Быстрей к пропеллеру, запускайте мотор! — Он кинулся в кабину.

Журба подбежал к винту и, отдавая рукам всю свою силу, крутанул его. Мотор загудел, набирая мощь.

Солдаты были уже совсем близко. Бежавшие впереди вскинули винтовки. Твердо ударило в борт аэроплана — раз, другой. Журба вскочил на свое сиденье.

— Держитесь! — крикнул ему Каминский, и аэроплан, развернувшись почти на месте, стремительно понесся по полю навстречу солдатам. Ошеломленные, они бросились в разные стороны.

Толчок, еще один, еще, и «ньюпор» оторвался от земли. Набирая высоту, он круто развернулся над деревней и пошел обратно.

«Зачем? — подумал Журба. — Ведь подбить могут». — Но в это время Каминский нагнулся и с видимым усилием вытащил из-под ног продолговатый свер-ток. Аэроплан летел прямо на солдат. Каминский сбросил сверток за борт — и десятка два железных стрел понеслись к земле… Солдаты в панике разбегались по полю. А «ньюпор» лег на курс к горам.

… Спустя час аэроплан приземлился в предгорье на небольшой поляне, заросшей по краям кустарником.

Не выключая мотора, Каминский вылез из кабины и жадно закурил. Журба заметил, что руки у летчика вздрагивают.

— Давно летаю, в каких переплетах ни бывал, но, кажется, так туго не зажимало еще, — перехватив его взгляд, заметил Каминский. — Признаться, думал все, конец… Да так оно и было бы, случись неисправность серьезней. Кто-то из нас в рубашке родился. А реакция у вас хорошая — летная. Ну, будем прощаться. Задерживаться мне здесь никак не следует.

… Превратился в точку, а потом растаял аэроплан. Тихо стало на поляне, лишь какая-то птица вскрикивала громко и беспокойно.

В Симферополе стоял один из первых, по-настоящему теплых весенних дней. Улицы заливало солнце.

Но в низких небольших комнатах домика Дерюгиных царил полумрак и было прохладно.

Дверь оказалась не запертой, значит, Вера должна быть дома. Но на оклик Лизы никто не отозвался, и она через небольшой коридорчик прошла в комнату.

Ну конечно, Вера была здесь, сжалась в уголке дивана, видимо, задремала.

— Вера, Верочка, очнись, — заговорила Лиза, усаживаясь на диван рядом с подругой. — Я тебе сейчас такое расскажу!..

— Здравствуй, — пробормотала Вера. Ей не хотелось видеть Лизу, но она постаралась не показать этого — ведь Лиза не виновата в том, что произошло тогда в Джанкое, искренне хотела помочь.

— Вера, ты не отчаивайся, все будет хорошо, — Лиза говорила быстро, оживленно. — Мне Анастасия Михайловна обещала… Нет, не только обещала. Она… Вера… Я не помню, как приехала домой. Со мной такое было… Анастасия Михайловна даже перепугалась. Ну, я все ей сказала. Я была так убита, так возмущена…

— Так что же госпожа Слащева? — перебила Вера.

— Прости… Болтаю, а нужно о главном. Анастасия Михайловна разгневалась на генерала. «Пусть только приедет, говорит, я ему покажу. Солдафон, говорит, бурбон». Ох, я опять. В общем, Анастасия Михайловна все сама сделала.

— Что же могла она сделать?

— Она такая решительная! Представляешь, заехал к нам по дороге в Джанкой полковник Дубяго, ну, в общем, ты не знаешь его, он начальником штаба у Якова Александровича. Так вот, она ему ничего не объясняла, просто сказала, что есть, дескать, там у вас среди пленных Николай Дерюгин, а она, то есть Слащева, интересуется, в каком он положении и прочее. Потребовала, чуть не приказала полковнику навести справки. И вот сегодня, прямо сейчас, он позвонил.

Вера вскочила с дивана.

— Ну и что?

— Жив-здоров Николай, — торжествующе объявила Лиза. — Жив и здоров твой брат, Вера. Полковник обещал, что все будет в порядке. Колю пока поместят в лазарет, а потом видно будет.

— В лазарет? Почему в лазарет? Он болен, ранен?.. Ты скрываешь?.

— Да здоров, здоров, — Лиза засмеялась радостно. — Просто в лазарете лучше — и питание, и вообще условия. Ах, Веруня, я так рада! Прямо извелась за тебя, за Колю.

— Вера, — послышался из соседней комнаты слабый голос. — Кто у нас, Вера?

— Это Лиза, папа, — громко сказала Вера. — Лиза Оболенская ко мне зашла. — И Лизе очень тихо: — Папа ничего не знает о Николае.

— Я понимаю… Как он, Павел Евгеньевич?

— Слаб очень. Ты извини, я сейчас. — Вера вышла и вскоре же вернулась. — Папа кланяется тебе и Ольге Викентьевне. Просит извинить, что не может выйти… Вот что, Лиза, надо передать Коле хотя бы письмо.

— Передадим, Вера. Я сегодня же спрошу Анастасию Михайловну и опять прибегу к тебе.

— Спасибо тебе, Лиза…

… Проводив Оболенскую, Вера заглянула к отцу — он дремал. Вера прикинула, что можно будет послать брату…

Опять подступили воспоминания о поездке в Джан-кой… Не только встреча со Слащевым, разговор с ним потрясли ее. Было и еще страшное, там, в Джанкое, о чем Вера не могла никому рассказать, что давило и жгло невыносимо.

После того, как Лиза уехала, Вера пошла в город, решив хотя бы что-то узнать о брате. Долго бродила по улицам, пока нашла Митиных знакомых, адрес которых он ей дал. Но на дверях маленького домика висел замок.

И снова Вера шла по грязным и тесным улочкам. Вечерело. Моросил мелкий дождь. Задувал холодный ветер. Редкие прохожие неожиданно появлялись из вязкого густого тумана и опять ныряли в него. Мглистая пелена, казалось, отделила Веру от всего мира, такого чувства одиночества она никогда не испытывала.

«Где же найти ночлег, к кому обратиться», — думала она.

В окнах домов, мимо которых шла Вера, зажигались огоньки, от этого на улице становилось еще холодней и бесприютней.

Единственно возможным местом ночлега был вок-зал. Туда и направилась, может быть, удастся перебыть до утра.

И тут ее окликнули. Она вгляделась — Юрьев, недавний их с Лизой попутчик.

Он удивился, увидев Веру, спросил, чем закончились ее хлопоты о брате. В его голосе Вере слышалось сочувствие, теплота, и она сказала, что пока ей ничего сделать не удалось, потому и осталась в Джанкое. И тогда Юрьев предложил свою помощь: она переночует у его знакомых, а завтра он поможет ей повидать брата. Большего обещать не может, но это — определенно.

Повидать Колю… Что ж, хотя бы это. Дальше будет видно. Юрьев был ее единственным знакомым в этом совершенно чужом, темном, продуваемом ветром городке, и он вызвался ей помочь… Поборов сомнения, она решилась ему довериться…

Ей сразу не понравился дом, в который они пришли. В полупустых, кое-как убранных комнатах чувствовалось что-то неустроенное, спешное, свойственное временному жилью. Не понравилась и пожилая хозяйка, которая осмотрела ее с кривой, двусмысленной улыбкой.