Тот аж подпрыгнул, схватил какую-то ветошь, повязал вокруг бёдер и высказал наболевшее:

— Да что этот человек себе позволяет?! Меня в жизни так не оскорбляли! И ухо вон… Она вообще знает, с кем имеет дело? — апеллировал он почему-то к Серому, а, так как тот продолжал пребывать в прострации, пришлось ему волей-неволей переключиться на нечуткую меня. — Тебе слово „Воррок“ что-нибудь говорит?

— А? — я склонилась над „своим“ волком. — Серый, ты как? Чихни хоть.

Тот молча валялся под лавкой, с трудом туда поместившись, и признаки крепкого здоровья подавать отказывался, что меня ещё больше встревожило.

— Ты вообще меня слушаешь? — раскипятился молодчик. — Да будет тебе известно, что это имя славного древнего рода, со вторым верховным лицом коего ты так непочтительно разговариваешь.

— Типа, брысь с моей территории, иначе я натопырюсь и стану большим и страшным? — отмахнулась я. — Впечатлилась и осознала. Слушай, лицо, может, воды принесёшь? Я во дворе колодец видела.

Красавчик онемело уставился на меня.

— Твоему величеству в облом?

Переизбыток энергии срочно требовалось направить в мирное русло. Схватив колодезное ведро, я выскочила из дверей, едва не навернувшись с порога: ножки у избушки хоть и куриные, а длиной — как у страуса. Доковыляв до колодца, я спустила ведро. Булькнуло. Надеюсь, проблем с извлечением не возникнет: тренировка на хуторе была нехилой — как-никак вёдер пятнадцать вытащила на помыться и постираться.

То ли объём побольше оказался, то ли ослабела я с этим их эко-туризмом: очень тяжело шло ведро наружу. Но я справилась и с этой задачей, отдыхая каждые двадцать секунд, и вскоре триумфально водрузила несговорчивую ёмкость на край сруба.

Раздался негромкий плеск.

Я недоверчиво заглянула внутрь. Неужели рыбы наловила? Да какая в колодце рыба?!

Ответ — большая.

Из десятилитровых „глубин“ на добрых полметра вылезла щука. То есть, это я так подумала — что щука — когда саблевидные зубы хищно щёлкнули в миллиметре от моего любопытного носа. Инстинктивно отдёрнувшись, я спасла нос, зато опрокинула ведро, залив ледяной водой новые сапоги, а рыбина изящной „ласточкой“ нырнула назад в колодец.

И в каком мультике мы это уже видели?

Ругаясь на чём свет стоит, я повторила эксперимент, предварительно положив рядом небольшое полено, потянула время, настороженно прислушиваясь, и, не дождавшись признаков какой- либо жизнедеятельности, поставила ведро на землю.

О-о-о… в гостях у Сказки!

В лучших традициях, из воды высунулась зеленоватая морщинистая рука с длинными когтями. Не дожидаясь пока мне укоризненно помашут пальцем, я вцепилась в запястье и, что было сил, дёрнула.

Не считайте меня такой уж обезбашенной героиней, но бояться надоело до печёнок, а тут я просто хлопнулась назад в лужу и принялась беспардонно ржать: к большой — как у взрослого мужчины — ладони прилагалось тельце, чуть поменьше кошки, с большущими растопыренными ушами, как у степного варана, лягушачьими лапками и кожаной юбочкой-пачкой на толстеньком пузике. Здоровенные, горящие зелёным глаза вытаращились на меня.

— А ты кто такой? — рассматривая существо, сквозь смех поинтересовалась я.

Похлопав рыбьими губками „бантиком“, бедолага выдал нечто вроде „федеперть“ и задрыгал нижними конечностями.

— Федя, что ли? — с некоторым трудом я прекратила ржание: уж больно несчастным выглядело странное земноводное. — И что же мне с тобой делать, Федя? Обратно в колодец — хочешь?

Лягушонок не отреагировал, продолжая пялиться мне в лицо. Пришлось подкрепить вопрос сурдопереводом, поднеся зверюшку к тёмной дыре колодца. Она отчаянно замотала головкой, а потом выразительно кивнула в сторону леса.

— А допрыгаешь? — я скептически оглядела висящее передо мной не понятно что. Оно энергично покивало.

— Ну, смотри мне, Федя… — аккуратно ссаженная на землю, зверушка пропыхтела что-то совсем уж непонятное и поковыляла к окружавшим тёмной стеной поляну деревьям, на полпути обернувшись и послав мне чувственный воздушный поцелуй.

Хихикнув, я проконтролировала уровень воды в ведре. Полное, как ни странно.

Вот и ладушки.

Моё триумфальное возвращение не осталось без внимания: всё ещё едва прикрытый ветошью парень досадливо хлопнул ладонью по лавке, а волк — я не поверила глазам — довольно злорадно ухмыльнулся.

— Сколько проспорил? — невинно поинтересовалась я у голого.

— Что так долго? — вопросом на вопрос ответил тот.

— Да живности в вашем колодце больше, чем воды, — беспечно насвистывая, я поставила ведро к морде Серого. Тот скептически принюхался, но привередничать не стал и, за какую-то минуту, опустошил половину десятилитровой ёмкости.

— Живность… — уныло повторил „нудист“. — Я к этой живности на версту не подойду.

— Так, — я повернулась к нему, похлопывая прихваченной у печи кочергой по ладони. — А даму, значит, на мины, Ваше Вашество?

Парень попятился, несмотря, что был выше на две головы — уж больно нехороший, видно, был у меня взгляд.

— Э-э, послушай… Мор, как её зовут? — взвыв и уворачиваясь от кочерги, он ударился в позорное бегство, спотыкаясь о скудную обстановку. Я с кровожадными воплями неслась следом, бодро через эту обстановку перепрыгивая. Когда мы зашли на третий круг, Серый ловко провёл подсечку хвостом, и я на полном ходу рухнула, удачно ткнувшись носом ему в загривок, и неудачно приложившись локтем о край лавки, под которой он по-прежнему частично обретался.

— И ты, Брут блохастый… Ну, я тебе хвост обдеру! Хотя, нет, — тяжело дыша, я скатилась с костлявой туши и демонстративно отряхнула руки. — Не буду. И так даже на варежки не годится.

Застонав, волк уткнулся носом в пол, обхватив лапами голову.

Второй мерзавец ухохатывался в безопасном углу.

Оглядев оставшееся за мной поле боя, я улыбнулась: настроение было отличным, не взирая на пострадавший локоть.

— Братишка, представь даму, — поняв, что расправа откладывается, молодчик отважно вылез из укрытия. Отвернувшись к стенке, волк досадливо дёрнул ухом.

— Как-как? — поднял бровь родственник. — Не бывает ТАКИХ имён.

— Серый, обзываться нехорошо, — я устроилась на жёстком полу поудобнее, привалившись к тёплому боку. Парень усмехнулся и подсел ближе.

— Серый, значит?

— Они мне не представлялись, — волк получил тычок локтем (здоровым), но продолжал упорно меня игнорировать.

— Тогда начнём с начала. Я — Мар, а этот невоспитанный тип — Моррин. Мы из клана Ворроков, он — глава, а я — его младший брат, — неожиданно изящно поклонился Мар.

Я недоверчиво покосилась на своего „пациента“. Это чем же он в таком жалком виде ТАКИХ подданных удерживает? Не остатками же былого авторитета? Как-то невольно начинаешь уважать… Ой! У нас же, вроде как, беседа.

— Алёна, — наконец представилась я и предупредила — Хоть раз назовёшь Алёнушкой — станешь братцем Иванушкой.

— Это как? — недопонял оборотень.

— Рога поотшибаю, красавчик, — у меня с детства аллергия на всяких „Алёнушек“. С тех самых пор, когда мне впервые зачитали вслух небезызвестную сказку. С возрастом аллергия лишь усилилась, подогреваемая убогой фантазией окружающих, считавших верхом остроумия ту самую сказку цитировать иногда к месту, а чаще всего и совсем не в тему. — А почему ты мне тут голые колени демонстрируешь, а он всё в шубе ходит?

— Так ведь заклятье, — серьёзно, но непонятно отозвался парень.

— А что за заклятье? — уточнила я.

— Не может он перевоплотиться, — пояснил тот. — Силы нет.

— Как так? Ты ведь можешь.

— Ну, представь себе, — подумав, начал он. — Например, ты своё ухо можешь почесать?

Я кивнула и в доказательство поскребла в указанном месте.

— А с парализованной рукой?

— !? — осенило меня.

— Вот если бы бочку открыть… — вздохнул парень.

— Открою, не дрейфь, — подбодрила его я. — Будет тебе твой братец целый и весь из себя всемогущий.

— Проклятье-то всё равно никуда не денется, — махнул он рукой.