— Я свяжусь с тобой, — повторил он, так и не найдя других слов.

— Я буду здесь. — Она с трудом заставила свой голос прозвучать громче шепота и обрадовалась его твердости. Если ей больше не суждено увидеть Алекса, он по крайней мере не запомнит ее хныкающим ребенком.

Фан заметила, что он заколебался, проходя мимо нее. На мгновение она подумала, что сейчас он обнимет ее, скажет, что ничего не имеет значения, кроме их ребенка. Но он пошел дальше.

Она стояла, не двигаясь, слушая, как дверь спальни захлопывается за ним. Минуту спустя закрылась входная дверь, и еще через некоторое время до нее донесся звук отъезжающей машины. Ощущая себя столетней старухой, Фан опустилась на край кровати. Слабый мускусный запах, исходящий от простыней, вызвал воспоминание о страсти прошедшей ночи. Она закрыла глаза от острой боли, пронзившей ее. В памяти всплыло лицо Алекса, полное страдания и гнева. Фан резко открыла глаза, прогоняя это видение. Уставившись на противоположную стену, она положила руку на чуть заметное утолщение в области живота.

— Что я наделала? — прошептала она.

9

Елка искрилась разноцветными огоньками. Красные, синие, зеленые и желтые фонарики отражались в игрушках и серебристой мишуре. А над всем этим сиянием на самой макушке светилось спокойное лицо ангела.

— Фан.

Услышав свое имя, она обернулась и, почувствовав безграничную радость, увидела Алекса.

— Алекс…

— Она хотела посмотреть на огоньки, — сказал он, кивая на младенца, которого держал на руках. Ребенок был закутан в тонкое белоснежное шерстяное одеяльце. Фан подошла поближе, двигаясь почти по воздуху, и отвернула уголок одеяла, прикрывающий лицо малышки.

— О-о! — только и могла она вымолвить. За всю свою жизнь Фан не видела более прелестного ребенка. Маленькую, красивой формы головку покрывали пушистые завитки хорошо знакомого ей золотистого цвета. А когда дитя открыло глаза, Фан увидела, что они чистейшего зеленого цвета и серьезные не под стать нежному возрасту. — Она такая красавица, — прошептала Фан, погладив пальцем румяную щечку.

— Конечно. Она же наша. Как может она не быть красивой? — сказал Алекс, полный гордости.

— Она наша? — удивилась Фанни.

Это тот ребенок, которого она носила под сердцем? Ребенок, которого она мечтала держать на руках?

Как всегда, Алекс прочитал ее мысли.

— Хочешь подержать ее?

Фан кивнула и протянула руки, принимая дитя.

— Мы хорошо поработали над елкой, — сказал Алекс.

Фан посмотрела на елку и поняла, что она стала еще красивее, чем несколько минут назад, словно Алекс и ребенок что-то прибавили к ее красоте.

— Это прекрасная елка, — согласилась Фан, ощущая себя совершенно счастливой.

— Я так рад, что мы все вместе. — Алекс заключил ее в объятия вместе с ребенком. — Это так много значит для меня, Фан, быть здесь с вами.

— А где же тебе еще быть?

Она подняла голову и взглянула на него, озадаченная его словами. В сознании шевельнулась какая-то отдаленная тревога: почему она не может полностью понять его слов.

— Семья должна быть в праздники вместе, — уточнил Алекс. — Отец должен быть вместе с семьей.

— Да.

Неожиданно Алекс отступил назад. Или это она отстранилась?

— Я хочу знать своего ребенка, Фан.

— Ал! — позвала она, потому что он отходил все дальше. — Ты прав, ребенок должен иметь отца.

Она уже едва различала его очертания в огнях елки, которые внезапно ослепили ее.

— Ал! — в страхе крикнула она. Хотела дотянуться до него, но у нее на руках был ребенок. Хотела побежать за ним, но ноги как будто вросли в пол. — Алекс!

— Не говори ей, что мне было все равно, Фан.

— Я не скажу.

И больше она его не видела. Ничего не видела, кроме резкого света, идущего от елки, который, казалось, заполнил все пространство.

— Не говори ей, что мне было все равно, — донесся до нее шепот, полный боли.

— Алекс!

Ответа не было. Он ушел, и она знала, что он не вернется.

Почувствовав пустоту в сердце, Фанни посмотрела на девочку, которую все еще держала на руках. Ей показалось, что она стала значительно легче, будто с уходом отца она что-то потеряла. В зеленых глазах, смотревших на Фанни, стоял вопрос.

— Я не хотела ранить его, — прошептала Фан. — Не хотела.

Вопрос в глазах ребенка сменился обвинением. Фанни знала, что никогда не сможет ей объяснить, никогда не сможет сделать так, чтобы она поняла.

Как никогда не поймет и Алекс…

Вздрогнув, Фан проснулась. Сердце неистово колотилось. Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла прийти в себя. Она лежала на своей кровати. Спальня освещалась мягким светом ночника, стоявшего на тумбочке.

— Это только сон, — сказала она себе. — Всего лишь сон…

Фанни положила руку на живот и закрыла глаза, пытаясь подавить подступившие к ним слезы. Но тогда перед ней сразу же возникло лицо Алекса, полное страдания, каким оно запомнилось ей в день последней встречи три дня назад.

Фан встала с кровати и пошла в гостиную. Лунный свет струился сквозь раскрытые шторы, отражаясь в серебре мишуры. Ее охватило странное желание зажечь елку. Она включила лампочки, и дерево тотчас же залилось разноцветным сиянием.

Им с Алексом было так весело, когда они украшали елку! Смех, шутливые споры о том, где повесить лампочки, игрушки, мишуру. Все это тогда напомнило ей о хороших временах, которые у них когда-то были в прошлом, вселив радужные надежды на будущее.

Но во сне Алекс внезапно исчез, как призрак. И она осталась одна, выкрикивая его имя, с ребенком на руках, который с укором смотрел на нее.

— Это всего лишь сон, — повторила она снова.

Днем Фанни заставила себя что-нибудь съесть, зная, что растущему ребенку нужно хорошее питание. Она только что закончила замешивать тесто для рождественского печенья. Не то чтобы ей очень хотелось печенья, но она решила, что это будет хорошим противоядием хандре, которая грозилась поселиться в ее душе.

Когда позвонили в дверь, Фан обрадовалась, что может отвлечься от своего занятия. Она положила ложку, которой смешивала продукты, вытерла руки и пошла открывать дверь. Должно быть соседка решила заглянуть к ней поболтать, подумала Фанни. Она открыла дверь, и приветливая улыбка исчезла с ее лица, а глаза расширились.

— Ал!

— Привет, Фан!

Банальное приветствие — вот все, что он мог выдавить из себя.

Направляясь к ней, он не знал, что почувствует, когда увидит ее. Гнев, которого он никогда не ощущал раньше, все еще не покинул его.

Но, увидев Фан, он на мгновение забыл, что сердится на нее, — так она была красива. С благоговейным трепетом он подумал о том чуде, которое в ней совершается. Ему захотелось прижать руку к ее животу и почувствовать, как растет его ребенок. Но сейчас они так далеки от этого момента… И вообще неясно, достигнут ли они когда-нибудь согласия.

Из-за нахлынувших чувств его голос сел, и он спросил холоднее, чем сам того желал:

— Как ты?

— Прекрасно, — ответила она, отбрасывая со лба прядь волос. — Не хочешь зайти?

— Спасибо.

Алекс вошел в прихожую и, как в прошлый раз, ощутил, что его окутывают тепло и уют. На мгновение показалось, что все, что произошло между ними, не имеет никакого значения. Здесь он чувствовал себя дома. Но он тут же отбросил эту мысль и повернулся к Фан.

— Кофе? — Фан попыталась изобразить гостеприимную хозяйку.

— А это не повредит ребенку? — спросил он резче, чем намеревался, поэтому вопрос прозвучал несколько язвительно.

Фан поджала губы, в ее темно-синих глазах мелькнуло раздражение.

— Я не пила кофе с тех пор, как узнала, что беременна. А его запах мне вряд ли повредит.

— Извини. Я не хотел вредничать. Мысль о ребенке вывела меня из равновесия.

— Такая мысль кого хочешь выведет, — согласилась Фан, пытаясь вернуть голосу вежливый тон. — Через некоторое время ты привыкнешь.