Ну, давай же, подонок, попробуй добраться до меня.

Он попробовал: повернул и двинулся по классической кривой преследования; эта длинная кривая должна была закончиться тем, что он оказался бы у меня на хвосте.

Я снова повернул так, чтобы оказаться под ним – но на этот раз он ждал этого. Он двигался достаточно медленно, чтобы иметь возможность меня преследовать. И стал доворачивать, слегка меня прижимая и плавно выходя на необходимую для стрельбы дистанцию.

Я выровнял свою машину и сдвинул дроссельные заслонки назад. "Вампир" скользнул у меня за левым плечом почти вплотную позади нас. Я заорал: Закрылки!

В тишине щелкнул рычаг. Все выглядело так, словно я резко нажал на тормоза: наша машина столкнулась с мягкой воздушной подушкой и, с трудом подчиняясь рулю, прыгнула вверх на линию движения "вампира".

Неожиданно он оказался прямо над нами.

Он встал на дыбы, как испуганная лошадь, и резко ушел в необычайно опасный разворот. Крылья его сверкнули от осевшей на них влаги из спутной струи, а затем приняли горизонтальное положение, когда он сбросил скорость. Он пронесся мимо слева всего в нескольких ярдах, и я на какое-то мгновение увидел в кабине согнувшуюся фигуру в шлеме, отчаянно боровшуюся с ручками управления, которые больше уже ничем не управляли. Его нос начал неумолимо заваливаться вниз.

Попав в штопор, "вампир" может потерять до 2000 футов высоты. У этого же оставалось всего 1200 футов, и вошел в штопор так резко, как мне никогда не приходилось видеть. Теперь оставалось только наблюдать, как он разобьется.

Чтобы выброситься из "вампира", нужно сбросить колпак, откинуться на спину и выброситься из кабины, если вы все еще сохраняете контроль за ситуацией.

Я опустил нос своей машины и двинул вперед рычаги дроссельных заслонок: мы сами были близки к тому, чтобы сорваться в штопор. Внизу под нами промелькнул колпак кабины "вампира", видимо в последние секунды пилот попытался выпрыгнуть. Затем на зеленой поверхности земли появилась вспышка пламени и поднялся большой клуб дыма. Внутри нашего самолета даже удара не было слышно.

10

Пять минут спустя мы приземлились в аэропорту Санто Бартоломео.

Контрольная башня не устроила банкета в мою честь, но и не получила приказа перерезать мне горло. И они наконец-то вспомнили имя Уитмора, после того, как я несколько раз наступил им на пальцы. Они сквитались со мной, отпустив несколько язвительных замечаний по поводу того, как нужно составлять полетный план, но это я легко проглотил.

Никто не сказал ни слова о разбившемся "вампире".

По крайней мере оставалась возможность, что никто ничего и не должен сказать. Если у летчика не было приказа идти на перехват, вполне могло быть, что он не сообщил по радио о намерении сделать что-то, не соответствующее полученным им приказам. Так что это происшествие вполне могло быть списано, как катастрофа при тренировке: Нэд просто должен был предполагать, что такие катастрофы могут произойти, даже если до этого у него не было подобных случаев. Мне пришлось расследовать слишком много катастроф в королевских ВВС, чтобы опасаться показаний очевидцев. Все, что Нэд смог бы от них узнать – что пять Боингов-707 одновременно взорвалось в трех футах у них над крышами.

Ладно, все еще предстоит выяснить. Но, как бы там ни было, это не лучшее начало для визита доброй воли. Я спустился с башни, получил свой паспорт со штампом и присоединился к остальным, поджидавшим меня в современном, но грязном холле.

Они стояли вокруг пыльной стеклянной витрины с моделью большого и великолепного нового аэровокзала, который тут появится, когда правительство перестанет переводить деньги на американских блондинок и счета в швейцарских банках. Сейчас даже модель была покрыта многолетней пылью.

Режиссер и художник нервно и подозрительно смотрели на меня; Уитмор и Луис просто кивнули. Джи Би подошла ко мне и свирепо спросила:

– Что произошло перед тем, как мы приземлились?

– Кто-то атаковал нас, промахнулся и разбился.

– И это все?

Я пожал плечами.

– Я думал, вы привыкли, что мужчины часто так поступают.

Ее глаза яростно сверкнули.

– Из-за чего он разбился?

– Один из тех редких проступков, которые не превращаются в привычку, – он остановился на высоте в 1200 футов.

– И вы думаете, это шутка?

– А вы предпочли бы серьезный конец? Чтобы он сбил нас?

– Вы не можете быть уверены...

– В этом конкретном случае как раз могу.

Она еще несколько мгновений смотрела не меня и что-то тихо шипела, выражение ее лица все еще продолжало оставаться очень жестким. В своей ярости она выглядела странно женственной и какой-то немного беззащитной. Я улыбнулся, она надела солнцезащитные очки и отвернулась.

Холл начал заполняться вылетающими пассажирами. Уитмор опустил руку мне на плечо и сказал:

– Многовато артиллерии вокруг, приятель.

Это было действительно так. Примерно с полдюжины пассажиров – все немного толще и немного лучше одеты, чем средний пассажир, – проталкивались через толпу, причем их револьверы были либо засунуты в карманы, либо свисали с широких ковбойских поясов.

Я кивнул. Это были правительственные служащие. Если вы занимали в гражданской службе должность определенного уровня, то получали право на ношение оружия. И это одновременно было и символом статуса, и символом пола, и они считали, что с оружием походят на Уолта Уитмора. Это походило на ситуацию в старой британской армии, когда там на офицерские чины продавали патенты.

Он медленно покачал головой.

– Вы думаете, это началось снова?

– Это началось больше сотни лет назад, когда по всей Европе прокатились преобразования в армиях. Существовало мнение, что если продавать офицерские чины, то армия будет состоять из богатых людей, а богатые люди не захотят менять систему, которая сделала их богатыми. То же самое и здесь: когда все охвачено взяточничеством, то гражданская служба является одной из самых хорошо оплачиваемых. Они не хотят изменений. Поэтому просто вооружите их и получите постоянную контрреволюционную силу.

– Я понял. – Он задумчиво кивнул, видимо размышляя над тем, как эта мысль может быть отражена в "Боливаре Смите". Но придумать видимо не смог, потому что повернулся и сделал широкий жест, как бы приглашая маленьких собачек на арену: – Пошли, ребята, нужно ехать.

Мы забрались в два такси: Уитмор, Луис и Джи Би – в одно, а я с режиссером и художником – в другое. Они все еще подозрительно поглядывали на меня и не совсем пришли в себя после полета, так что поездка прошла спокойно.

Мы довольно быстро промчались по узкому бетонному шоссе между заросшими плантациями и оловянными крышами фермерских домиков; на это потребовалось не больше пятнадцати минут. Потом миновали скопище лачуг на самом краю города.

Санто Бартоломео – это старый город. Считается, что он был назван в честь брата Колумба, который наверняка не был святым, если не считать по стандартам республики. Считается также, что это самый веселый и безнравственный город в Карибском бассейне. Может так оно и было во времена парусных судов, когда вы могли за один серебряный доллар получить бутылку рома, двух женщин и три удара ножом. Но сейчас этого уже не осталось.

Сейчас это был просто старый, усталый, потрепанный город, слишком уж заезженный избытком политики. Паровые суда стали и больше, и меньше, и начали двигаться быстрее клиперов, а банки и пакгаузы заменили на береговой полосе бордели и гостиницы. Остальная часть города представляла сплошную мешанину: испанский кафедральный собор стоял рядом с кварталами контор, построенных в викторианском стиле, а те примыкали к оштукатуренным домам с квартирами в разных уровнях, которые первые три месяца выглядели так, словно их только завтра построят, а через шесть месяцев становились такими же старыми, как сам Колумб. Но возможно, после столетий быстрой смены правительств даже дома не захотят выглядеть просто и приветливо.