— Я, — несмело сказал Моллар.
— А в чем дело? — спросил Дауге.
Голоса у всех были сиплые. Все говорили с трудом, едва выталкивая из себя слова. Моллар криво улыбнулся и лег на диван лицом вверх. Ему было плохо. «Тахмасиб» больше не падал, и тяжесть становилась непереносимой. Быков посмотрел на Моллара.
— Этот обед вас убьет, — сказал он. — Съедите этот обед и больше не встанете. Он вас раздавит, вы понимаете?
— О черт, — сказал Дауге с досадой. — Я забыл о тяжести.
Моллар лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Челюсть у него отвисла.
— Съедим бульону, — сказал Быков. — И все. Больше ни кусочка. — Он поглядел на Михаила Антоновича и оскалил зубы в нерадостной усмешке. — Ни кусочка, — повторил он.
Юрковский взял половник и стал разливать бульон по тарелкам.
— Тяжелый обед, — сказал он.
— Вкусно пахнет, — сказал Михаил Антонович. — Может быть, дольешь мне еще чуть-чуть, Володенька?
— Хватит, — жестко сказал Быков. Он медленно хлебал бульон, по-детски зажав ложку в кулаке, измазанном графитовой смазкой.
Все молча стали есть. Моллар с трудом приподнялся и снова лег.
— Не могу, — сказал он. — Простите меня, не могу.
Быков положил ложку и встал.
— Рекомендую всем пассажирам лечь в амортизаторы, — сказал он.
Дауге отрицательно покачал головой.
— Как угодно. Но Моллара уложите в амортизатор непременно.
— Хорошо, — сказал Юрковский.
Дауге взял тарелку, сел на диван рядом с Молларом и принялся кормить его с ложки, как больного. Моллар громко глотал, не открывая глаз.
— А где Иван? — спросил Юрковский.
— На вахте, — ответил Быков. Он взял кастрюлю с остатками супа и пошел к люку, тяжело ступая на прямых ногах. Юрковский, поджав губы, глядел в его согнутую спину.
— Всё, мальчики, — сказал Михаил Антонович жалким голосом. — Начинаю худеть. Так все-таки нельзя. Я сейчас вешу двести с лишним кило — подумать страшно! И будет еще хуже. Мы все еще падаем немножко.
Он откинулся на спинку кресла и сложил на животе отекающие руки. Затем поворочался немного, положил руки на подлокотники и почти мгновенно заснул.
— Спит толстяк, — сказал Дауге, оглянувшись на него. — Корабль затонул, а штурман заснул. Ну, еще ложечку, Шарль. За папу. Вот так. А теперь за маму.
— Нье могу, простите, — пролепетал Моллар. — Нье могу. Я льягу. — Он лег и начал неразборчиво бормотать по-французски.
Дауге поставил тарелку на стол.
— Михаил, — позвал он негромко. — Миша.
Михаил Антонович раскатисто храпел.
— С-сейчас я его ра-азбужу, — сказал Юрковский. — Михаил, — сказал он вкрадчивым голосом. — М-мидии. М-мидии со с-специями. Михаил Антонович вздрогнул и проснулся.
— Что? — пробормотал он. — Что?
— Нечистая с-совесть, — сказал Юрковский. Дауге поглядел на штурмана в упор.
— Что вы там делаете в рубке? — сказал он.
Михаил Антонович поморгал красными веками, потом заерзал на кресле, едва слышно сказал: «Ах, я совсем забыл…» — и попытался подняться.
— Сиди, — сказал Дауге.
— Т-так что вы там д-делаете?
— И на кой бес?
— Ничего особенного, — сказал Михаил Антонович и оглянулся на люк в рубку. — Право, ничего, мальчики. Так только…
— М-миша, — сказал Юрковский. — М-мы же видим, что он что-то з-задумал.
— Говори, толстяк, — сказал Дауге свирепо.
Штурман снова попытался подняться.
— С-сиди, — сказал Юрковский безжалостно. — Мидии. Со специями. Говори.
Михаил Антонович стал красен как мак.
— Мы не дети, — сказал Дауге. — Нам уже приходилось умирать. Какого беса вы там секретничаете?
— Есть шанс, — едва слышно пробормотал штурман.
— Шанс всегда есть, — возразил Дауге. — Конкретнее.
— Ничтожный шанс, — сказал Михаил Антонович. — Право, мне пора, мальчики.
— Что они делают? — спросил Дауге. — Чем они заняты, Лешка и Иван?
Михаил Антонович с тоской поглядел на люк в рубку.
— Он не хочет вам говорить, — прошептал он. — Он не хочет вас зря обнадеживать. Алексей надеется выбраться. Они там перестраивают систему магнитных ловушек… И отстаньте от меня, пожалуйста! — закричал он тонким пронзительным голосом, кое-как встал и заковылял в рубку.
— Mon dieu, — тихо сказал Моллар и снова лег навзничь.
— А, все это ерунда, барахтанье, — сказал Дауге. — Конечно, Быков не способен сидеть спокойно, когда костлявая берет нас за горло. Пошли. Пойдемте, Шарль, мы уложим вас в амортизатор. Приказ капитана.
Они взяли Моллара под руки с двух сторон, подняли и повели в коридор. Голова Моллара болталась.
— Mon dieu, — бормотал он. — Простите. Я есть весьма плёхой межпланетникь. Я есть только всего радиооптикь. Это было очень трудно — идти самим и тащить Моллара, но они все-таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор. Он лежал в длинном, не по росту, ящике, маленький, жалкий, задыхающийся, с посиневшим лицом.
— Сейчас вам станет хорошо, Шарль, — сказал Дауге.
Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике.
— П-полежите, отдо-охните, — сказал он.
— Хорошё-о, — сказал Моллар. — Спасибо, товарищи. Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ.
— Ну, хорошо, — сказал Дауге. — Теперь бы нам костюмы для перегрузок…
Юрковский пошел к выходу. На корабле было только три костюма для перегрузок — костюмы экипажа. Пассажирам при перегрузках полагалось лежать в амортизаторах.
Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки. В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая. Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря.
— П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, — сказал Юрковский. — П-пришлось сбрасывать в-вес.
— Да, — сказал Дауге. — Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями?
— В-вкусная вещь, правда? — сказал Юрковский. — Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане.
— Ну? — сказал Дауге. — Опять? Ну и лакомка! Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого.
— Б-быков, наверное, еще н-не знает, — сказал Юрковский.
«И никогда не узнает», — подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо.
— Кольцо у Юпитера? — презрительно сказал Дауге.
— Да, — сказал Юрковский. — Я давно это подозревал. И теперь вот убедился.
— Нет, — сказал Дауге. — Все-таки это не кольцо. Это полукольцо.
— Ну, пусть полукольцо, — согласился Юрковский.
— Кангрен большой молодец, — сказал Дауге. — Его расчеты просто замечательно точны.
— Не совсем, — сказал Юрковский.
— Это почему же? — осведомился Дауге.
— Потому что температура растет заметно медленнее, — объяснил Юрковский.
— Это внутреннее свечение неклассического типа, — возразил Дауге.
— Да, неклассического, — сказал Юрковский.
— Кангрен не мог этого учесть, — сказал Дауге.
— Надо было учесть, — сказал Юрковский. — Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть.
— Просто тебе стыдно, — сказал Дауге. — Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно.
— Балда ты, — сказал Юрковский. — Я учитывал неклассические эффекты.
— Знаю, — сказал Дауге.
— А если знаешь, — сказал Юрковский, — то не болтай глупостей.
— Не ори на меня, — сказал Дауге. — Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому сам видишь какая.
— Это тебе такая цена, — рассердился Юрковский. — До сих пор не читал моей последней статьи.
— Ладно, — сказал Дауге, — не сердись. У меня спина затекла.
— У меня тоже, — сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул. — П-посмотри-ка, — сказал он.