2

– Я простой человек, – начал прокуратор Паарх, заглянув в бумажку, вряд ли я смог бы еще две недели тому назад прикатить из Опэйка сюда за собственный счет, даже в качестве рядового экскурсанта. Но вышло так, что народ прислал меня сюда в качестве прокуратора Атавии. (Бурные аплодисменты депутатов, сенаторов и публики. Крики: «Паарху ура!», «Поддай им жару, Лик!», «Прокуратору Атавии – простому парню Лику Паарху гип-гип, уррра!») Погодите мне хлопать. Еще, может быть, вы через несколько минут будете мне орать «долой!». (Аплодисменты. Возгласы: «Не беспокойся. Лик, здесь все свои, атавцы!») У меня тут записано про чуму, про войну, об этом вы и без меня знаете и не меньше моего: с чумой мы боремся, полигонцев мы, с божьей помощью, скоро возьмем к ногтю. У меня речь будет о другом, о самом главном. Я буду говорить о нашем будущем. Если хотите знать, мы с президентом Мэйби (между прочим, доложу я вам, очень неплохой парень и всей душой сочувствует нашему Союзу), так вот мы с Мэйби два дня толковали, что же нам сейчас предпринять, чтобы мы все с вами и наши семьи и весь наш народ не задохлись в конце концов, как котята под подушкой. Не может быть, это я так думал, что нет у нас никакого выхода. У нас ведь уйма ученых, со всего света отобрали самых лучших и по самой дорогой цене. Что же, выходит, мы на них зря тратились, зря давали им права гражданства? Как бы не так! Вызвали мы с Мэйби двадцать семь ученых, самых крупных, и коренных атавцев и таких, которые не так давно натурализовались, и я к ним обращаюсь по-простому, по-рабочему: «Что же это вы, господа высоколобые! Подумайте, а мы уж, так и быть, за ценой не постоим. Если мы даже по кентавру вам с души соберем, получится свыше полуста миллиончиков… (Чей-то восторженный голос с галерки для публики: „Вот это сумма!“ Шиканье со всех скамей.) Два дня думали мы, сообща и, представьте-таки себе, придумали! (Грохот аплодисментов. Вопли: „Ура!“ Восторженный свист. Депутаты и сенаторы восхищенно топают ногами, стучат пюпитрами. „Ура!“ Кто-то запевает: „Он чертовски славный парень“. Зал подхватывает. Все встают. Вместе с остальными поет и Онли Наудус, по щекам его текут слезы восторга и умиления. Фред Патоген осипшим голосом кричит „ура!“, левой рукой обняв за шею своего растроганного камердинера.) Да ну вас, друзья, дайте мне досказать… Так вот придумали мы довольно-таки сложную штуку, но если мы как следует поднатужимся, то добьемся своего. Тем более, что другого выхода у нас не имеется. То есть, с другой стороны, не такая уж это сложная штука, и просто удивительно, как мы до нее сразу не додумались. Словом, раз здесь, в Атавии, нам через неполных полтора десятилетия грозит поголовная смерть от удушья, то нам нужно подумать, как бы перебраться в такое место, где и мы, и наши дети, и внуки, и правнуки, и так далее были бы на веки веков обеспечены нормальной атмосферой. Такое место есть. И называется это место – Земля. (Разочарованный шепот в зале.) Вы спросите, разумеется, как нам туда попасть. Законный вопрос! И это даже не один, а целых два вопроса. (Паарх, распалившись, уже давно отложил в сторону письменный текст речи. Теперь, завладев вниманием слушателей, он целиком полагается на свое уменье прикинуться этаким добрым простягой, не искушенным в красноречии, но зато говорящим от души, без всяких этих интеллигентских фокусов.) Первый вопрос: каким образом туда попасть? Второй: как добиться, чтобы нас на Землю пустили? Ведь каждому понятно, что кое-кому ради нас придется на Земле потесниться и здорово потесниться, потому что атавец на что попало не согласится. Нет, ты дай атавцу простор и все удобства, к которым он у себя на родине привык, вот как я понимаю. (Кто-то, приободрившись, снова начинает хлопать. На него зашикали, и он смущенно замолкает.) И вот что я скажу, ребята… (Задушевная улыбка в зал.) Можно, я вас всех по-простому буду называть „ребята“? Мне так, по-рабочему, привычней… (Грохот аплодисментов. Все: и сенаторы, и депутаты, и репортеры, и служители, и публика, страшно рады, что Паарх будет называть их „ребята“.) Только вот что, ребята (застенчивая улыбка в зал), вы же знаете, я простой провинциальный парень, меня очень легко сбить с толку аплодисментами, потому что я не какой-нибудь политикан, который привык драть глотку на митингах. Так что погодите, прошу вас, с рукоплесканиями. Я не знаменитый боксер или бейсболист. Я всего лишь прокуратор Атавии… Продолжаю. Попасть на Землю будет сравнительно просто. Для этого надо будет нам всем приложить только побольше усилий и построить достаточное количество астропланов, или, если хотите, можно их назвать так: „космические самолеты“ или „межпланетные самолеты“, дело не в названии. Дано задание крупнейшим научно-исследовательским институтам разработать несколько опытных образцов. Этим заданием уже занялась вплотную целая куча наших виднейших ученых и конструкторов. А как только их разработают, – тут дела на год, никак не больше, – так мы сразу начнем печь эти космические самолеты, как хорошая хозяйка пирожки на сочельник. Это уж я целиком беру на себя. Можете на меня в этом положиться. Заводов, инженеров и рабочих у нас для этого хватит. И материалов тоже. Верно я говорю? (Аплодисменты. Крики; „Святые слова, Лик!“, „С таким человеком не пропадешь!“, „Действуй, Лик, и можешь на нас рассчитывать!“) Другое дело, захотят ли нас пустить на Землю. Скажу вам честно: если мы будем миндальничать, проситься на Землю, как какие-нибудь бедные родственники, взывать к гостеприимству и милосердию тамошних жителей и правительств, то, скорее всего, нас не пустят. Во-первых, потому, что эти люди, которым мы всегда уделяли столько благородного и щедрого внимания, начисто лишены чувства благодарности. Им там здорово заморочили головы красные агитаторы, и они нас не очень жалуют любовью. Это раз. А, во-вторых, я уже говорил, что на что попало мы не согласимся. Мы хотим сами выбирать себе территории для переселения и, мне кажется, что мы на это имеем право, потому что мы, черт подери, не какие-нибудь там прогнившие и развращенные европейцы, а атавцы! (Грохот аплодисментов.) Ну что ж, раз они нас не захотят пустить добром, мы переселимся на Землю, исходя из позиций силы. И недаром господь бог послал нам такое убедительное оружие, как атомная и водородная бомбы. Если мы не будем лениться и используем ближайшие годы для того, чтобы наготовить их побольше и покрупнее, если мы все наши производственные мощности используем прежде всего для этой цели, и все наше сырье, и все наше уменье работать, и нашу любовь к своим семьям, – потому что нет другого способа спасти их жизни, – то мы своего добьемся, и благополучно переселимся на Землю, и будем жить там, где нам заблагорассудится и так, как нам будет угодно… (Пауза. Молчание, потом новый взрыв аплодисментов. Какой-то плечистый молодой человек в новехонькой форме войск СОС кричит с галереи для публики: „А они не смогут в ответ обстрелять нас бомбами?“ Его неслышно из-за адресованных Паарху рукоплесканий. Председатель палаты стучит по столу деревянным молотком, призывая к порядку: „Никаких реплик из публики!“ Тут Ликургусу Паарху приходит в голову великолепный жест. Он поднимает руку, приглашая зал к спокойствию.) Ребята! А почему бы в такой важный день не дать возможности простому человеку, не депутату задать вопрос?.. Даже высказаться? Демократия так демократия! Правильно я говорю? (Снова аплодисменты. Молодой человек повторяет свой вопрос.) Конечно, не смогут, – победоносно отвечает Паарх в наступившей тишине. – Ведь мы оторвались от Земли. Мы находимся над нею, а она – под нами. Пускай попробуют стрелять вверх. Тот, кто стреляет вниз, всегда в лучших условиях…»

Это был чудовищно безграмотный ответ: в космических пространствах нет верха и низа. Но мало кто из собравшихся в зале заседаний палаты депутатов разбирался в таких «тонкостях» астрономии. Все довольны. Один из журналистов, понявший всю нелепость разъяснения, данного прокуратором, кричит, перегнувшись через перила: «Разрешите добавить!..» Прокуратор милостиво разрешает.