– Ага! Вот вы и попались, белокожие женщины! – радостно закричал он, хватая окровавленной рукой платье Корины. – Теперь уж я вас не отпущу, вы обе сделаетесь дочерьми Ирокезов. Что вы так смотрите на меня? Неужели вигвам Ирокеза хуже этого места, залитого кровью?

– Прочь! – воскликнула Корина с жаром и заломила руки над головой. – Ты мне противен, грязный варвар. Мне и моей сестре пришёлся по сердцу совсем другой индеец!

– Ах, я знаю, про кого говорит сейчас твой славненький язычок. Ты мечтаешь о Торопливом Олене! Но этого выскочки здесь нет. И ты никогда больше не увидишь его! Как ты могла, Черноглазая, обратить внимание на мужчину с такой причёской, как у него. Ведь его голова выбрита лишь наполовину! Это позор, а не причёска. А он ещё называет себя Делавэром. Тьфу! А теперь хватит лясы точить. Мы отправляемся в мою деревню.

– Чудовище! – выпалила Корина.

– Это весьма спорный вопрос. Я не нравлюсь, может быть, тебе, но твой друг в одежде офицера смотрел на меня с удовольствием. Почему вы, белые женщины, ничего не понимаете в мужчинах?

Хитрая Лисья Морда схватил под уздцы обеих лошадей и потянул их за собой. Откуда-то со стороны вынырнула из галдящей толпы тощая фигура Гевкамена и последовала за растерянными сёстрами.

– Сударыни, я иду за вами, не бойтесь ничего. Я отпугну проклятых варваров моими священными песнями! – голосил Гевкамен, то и дело спотыкаясь о наваленные трупы.

Хитрая Лисья Морда, умевший избегать опасностей и ускользать от преследования, спустился в узкую ложбину и по ней вошёл в лес. Там его поджидали несколько других индейцев, спокойно сидевших на земле и что-то лениво жевавших. Обе девушки оглянулись туда, где минуту назад их окружали страшные крики и брызги крови, и вздохнули.

– Я знал, что белым женщинам станет легче, когда я уведу их подальше от сражения, – оскалился Ирокез.

Скоро дорога пошла в гору. Гевкамен, увидев, что никто не обращал на него внимания, вероятно считая слишком ничтожным, заголосил пуще прежнего и прибавил шаг.

Тем временем англичане сумели утихомирить разбушевавшихся туземцев, но в долине осталось лежать почти двести мёртвых тел, в которых всего несколько минут назад теплились французские души. Люди поспешно разбрелись в разные стороны, чтобы поскорее забыть о случившемся ужасе. Бледнолицые обеих сторон проклинали коварство краснокожих, а краснокожие поносили на чём свет Бледнолицых за то, что те не умели понять воинскую страсть краснокожего воина.

Пару дней спустя английская армия взорвала стены форта Анри и покинула берега тихой реки, чтобы никогда больше не возвращаться в те дикие края. Теперь над лесом и водой царили покой и дух недавней смерти. Крепость представляла собой груду дымящихся развалин. Обуглившиеся балки, осколки артиллерийских снарядов, обломки каменных построек, осыпавшиеся траншеи – всё это было внушительным, но единственным напоминанием о белых людях на берегу реки, которую индейцы называли Тихий Вздох.

Погода сильно изменилась за два дня, солнце скрылось в облаках. Ветер дул неровно, то опускаясь к самой земле и что-то нашёптывая ей, то вздымаясь вверх и сгибая верхушки могучих елей.

За час до заката из леса вышли по узкой тропинке четыре человека, в которых, если бы я сделал описание их внешнего вида, читатель с лёгкостью узнал бы знакомых нам героев. То были Соколиный Взгляд, Здоровенная Змея, Торопливый Олень и Пьер Хейхой. Первые трое смотрелись вполне отдохнувшими и сытыми, но бедняга Пьер был бледен, худ и нервен.

– Вот видите, мой друг, – говорил белый охотник, продолжая, по всей видимости, какую-то долгую беседу, – ваша армейская война ужасна и бестолкова. В ней нет места подвигу. Одни приказы и бездумные их исполнения. И такие же скверные последствия. Если бы вы принадлежали к вольным стрелкам, как я, вы бы никогда не попали в эту переделку и не потеряли вверенных вам молодых женщин. Клянусь всем самым дорогим, Торопливый Олень не упустил бы ни Черноглазой Корины, ни Златовласой Элины. Полагаю, что не упустил их и Хитромордая Лисица.

– Это ужасно, – качал головой майор.

– Не вижу в этом ничего ужасного. Среди индейцев попадаются иногда потрясающие экземпляры, и я думаю, что известный вам Ирокез относится именно к таким мужчинам. Девушки не будут разочарованы, – ответил Соколиный Взгляд.

– Да, я согласен с вами, – быстро закивал Пьер, – этот индеец и мне приглянулся. Очень выразительный. Жаль, что его интересуют женщины.

– Вовсе не жаль, – бросил через плечо Торопливый Олень, – ведь не уведи он сейчас этих женщин, у меня не было бы повода гнаться за ним.

– Смотрите, – остановился Здоровенная Змея, – здесь ясный след конских копыт и отпечатки мокасин Массавомаков. Вот и след Хитромордой Лисицы.

– Откуда ты знаешь, что это его отпечаток, вождь? – поразился Пьер проницательности Чихохока.

– Его мокасин протёрся под большим пальцем правой ноги. Я уже давно отметил это. Хитромордая Лисица – жадный Ирокез. Он не взял с собой в поход новой обуви.

– Жадность не доведёт этого свирепого дьявола до добра! – воскликнул Торопливый Олень. – Зачем ему сразу две белые женщины? У Ирокезов не бывает по несколько жён. Вот если бы он был Сюксом, он бы мог иметь сразу нескольких женщин, но он Ирокез.

– А вот и след чьих-то ног в башмаках, – заметил Соколиный Взгляд. – Да неужто наш Гевкамен присоединился к ним?

– Почему именно он? – удивился Пьер в очередной раз прозорливости своих спутников.

– Тут и гадать не приходится. Разве вы не приметили вон там под кустом потрёпанную книжечку? Это тот самый томик, что лежал у него в камзоле. Лучшие песни королевского двора.

– Я склоняю голову перед вашим умением читать следы, – восхитился Пьер Хейхой, забегая вперёд и приглядываясь к отпечаткам ног. – Как бы я хотел уметь так видеть, господа! Но чем же я смогу быть полезен вам? Что я-то могу сделать?

– Вы можете шагать позади нас, чтобы не затоптать следы, – ответил охотник.

– Ух! – выдохнул Здоровенная Змея и присел на корточки, поднимая с земли тонкую золотую цепочку с крохотным медальоном. – Это я видел между грудей Златокудрой. Красивая вещица, но груди её мне понравились сильнее.

– А вот носовой платочек, – нагнулся Соколиный Взгляд и поднёс находку к глазам. – Эх, зрение моё начинает ослабевать, и это есть верный признак старости. Такую белую тряпицу я раньше углядел бы со ста шагов, повернувшись к ней спиной, а теперь что-то не так с глазами сделалось. Теперь же я могу обнаруживать вещи только по запаху, но спасибо и на том. А этот платочек источает такой чудесный дух, смешавший в себе аромат туалетной воды и запах женской кожи… Послушай, Здоровенная Змея, не сделать ли нам привал?

Старший Чихохок сразу остановился и опустился на землю.

– Думаю, что нам надо раскурить трубку, – произнёс Торопливый Олень и сел рядом с отцом, бережно опустив обе руки в длинный кожаный мешок, привязанный к поясу. Через несколько секунд Хейхой увидел в его ладонях обёрнутую в мягкую кожу палку.

– Это что? – поинтересовался Пьер.

– Калумет, – ответил белый охотник.

– Калумет? Трубка Мира?

– Просто трубка, но европейцы обычно любую индейскую трубку называют Трубкой Мира. Очень давно кто-то из первых французских первопроходцев назвал эту трубку калуметом из-за её длинного мундштука. Индейцы считают священным именно мундштук, а не чашечку, куда набивается табак. Мундштук вызывает у них какие-то ассоциации с дыханием, горлом, голосом, что в свою очередь сопоставляется с человеческой речью, с общением, то есть с одним из важнейших принципов жизни. – Соколиный Взгляд задумчиво поднял глаза к вечернему небу. – Понятие Трубки Мира является замечательным даром, который, увы, оценен недостаточно. Никто не знает, откуда пришла к индейцам курительная трубка. Мало кто из белых осознаёт её значение, а вполне возможно, что знание о её точной роли в индейской жизни смогло бы помочь нам понять до конца и некоторые из наших собственных проблем.