Нестор бросил в Ганди пробкой.

– Хорошо, хорошо, – продолжал я, – так не странно ли, что в больнице полно докторов из Индии, а по ту сторону забора наши пациенты – американцы, из которых по эту сторону забора – ни души…

– То есть у нас только чернокожие пациенты, – произнес Нестор нараспев. – И еще пуэрториканцы.

– Да… Я к чему клоню: где все прочие американские пациенты? Где американские врачи, которые их лечат?

– То есть белые пациенты? И белые врачи?

– Хочешь сказать, – усмехнулся Ганди, – что ты до сих пор этого не замечал?

– Нет… То есть замечал, конечно. Я спрашиваю, неужели все больницы в Америке такие?

– Господи, Мэрион, ты хоть понимаешь, почему ты здесь, а не в Массачусетской общего профиля?

– Потому что… я туда не обращался.

Грянул смех. К такому я был не готов. Неужели я глупость сказал?

Нестор запрыгал на месте, распевая:

– Он к ним не обращался! Он к ним не обращался!

– Ну хорошо, покурили, а теперь смеетесь. Но почему каннабис не поправил настроения мне? – Я сердито поднялся с места и собрался уходить.

Ганди схватил меня за руку:

– Мэрион, сядь. Погоди. Конечно, ты к ним не обращался. Зачем терять зря время на знаменитую Массачусетскую клинику?

Я ничего не понимал.

– Гляди сюда. – Он взял солонку и перечницу и поставил рядом. – Перечница – это больница типа нашей. Назовем ее…

– Назовем ее жопой, – встрял Нестор.

– Нет, нет. Назовем ее госпиталь «Эллис-Айленд»*. Такие больницы всегда там, где живут бедняки. В опасных для жизни районах. Обычно в состав медицинских вузов эти лечебницы не входят. Понимаешь? Теперь возьмем солонку. Это госпиталь «Мэйфлауэр», больница-флагман, базовая больница крупного вуза. Все студенты-медики и интерны носят замечательные белые халаты с бейджиками «Супердоктор из Мэйфлауэра». Даже если они занимаются бедняками, это почетно, вроде как быть в рядах Корпуса мира**. Каждый американский студент-медик мечтает об интернатуре в «Мэйфлауэре». А его худший кошмар – попасть в «Эллис-Айленд». Вот и проблема: кто пойдет работать в больницу вроде нашей, если за ней не закреплен вуз, она непрестижная и расположена в плохом районе? Сколько бы больница, или даже правительство, ни платили, врачей на полную ставку не найдешь.

* Небольшой остров близ Нью-Йорка. В 1892-1943 гг. – главный центр по приему иммигрантов в США, а до 1954 г. – карантинный лагерь. Использовался также как пересыльный пункт и лагерь для депортации, за что был прозван иммигрантами «островом слез».

** Агентство, созданное в 1961 г. по инициативе президента Кеннеди в целях формирования положительного имиджа США в развивающихся странах. Добровольцы Корпуса мира работают за символическую плату во многих странах мира.

Вот «Медикейр» и решил платить больницам вроде нашей за учебные программы, включающие интернатуру и проживание, улавливаешь? Беспроигрышный вариант: интерны и стажеры всегда под рукой и круглосуточно лечат больных, а их стипендия – гроши по сравнению с тем, что пришлось бы платить врачам на полной ставке. А «Медикейр» предоставляет медицинскую помощь бедным.

Но когда «Медикейр» принялся внедрять эту схему, возникла новая проблема. Откуда взять столько интернов? Рабочих мест больше, чем выпускников американских вузов. К тому же у них свои предпочтения и в нашу дыру они интернами не пойдут. Их же могут взять в «Мэйфлауэр»! Так что каждый год Госпиталь Богоматери и прочие больницы из категории «Эллис-Айленд» набирают интернов-иностранцев. Ты – один из сотен тех мигрантов, благодаря которым эти больницы еще дышат.

Би-Си сел.

– Если Америке что-то нужно, остальной мир в лепешку расшибется. Кокаин? Колумбия к вашим услугам. Нехватка сельхозрабочих? А Мексика на что? Игроки в бейсбол? Да здравствует Доминикана. Интерны? Индия, Филиппины, зиндабад!

Ну и дурак же я, что раньше этого не понял!

– Получается, все больницы, куда я собирался на собеседование, в Кони-Айленде, Квинсе…

– Все такие же, как мы. Весь медперсонал иностранный, как и большинство штатных врачей. Есть индийские больницы. Есть с персидским духом. Есть пакистанские и филиппинские. Слухом земля полнится. Ты привел своего кузена, он – одноклассника и так далее. А когда мы закончим обучение здесь, куда мы отправимся, Мэрион?

Я покачал головой: понятия не имею.

– Куда угодно. Таков ответ. Мы отправляемся в маленькие города, где мы нужны. Туджем, штат Техас, Армпит, штат Аляска. Куда не поедут американские врачи.

– А почему не поедут?

– Потому что там нет филармонии! Нет культуры! Нет профессиональной спортивной команды!

– И ты тоже поедешь туда, Би-Си? В маленький город? – спросил я.

– Смеешься? Думаешь, мне не нужна филармония? Или я обойдусь без приличной спортивной команды? Нет, сэр. Ганди остается в Нью-Йорке. Я родился и вырос в Бомбее, а что такое перед ним Нью-Йорк? То же дерьмо, только пожиже. Кабинет у меня будет на Парк-авеню. Здравоохранение на Парк-авеню охвачено кризисом. Люди мучаются из-за маленьких грудей, больших носов, толстого брюха. Кто им поможет?

– Неужели ты?

– Так точно, мальчики и девочки. Погодите, дамы, погодите! Грядет Ганди. Он уменьшит, увеличит, отрежет, нарастит – что пожелаете. И будет лучше, чем было!

Он поднял руку с бутылкой пива:

– Тост! Леди и джентльмены! Пусть ни один американец не покинет этот мир без иностранного врача у одра, точно так же, как ни один из жителей этой страны, я уверен, не появляется на свет без участия такового.

Глава четвертая. Один узелок за раз

Как-то днем (пошел девятый месяц моего пребывания в Госпитале Богоматери), когда мы направлялись в операционную, помощник шерифа передал Дипаку Джесудассу какие-то бумаги. Доктор принял их, не проронив ни слова, и нас поглотила работа. Далеко за полночь на перекуре в раздевалке Дипак улыбнулся мне и произнес:

– Будь на твоем месте кто-нибудь другой, он бы давно спросил меня, что это за документы.

– Если они меня касаются, ты сам мне скажешь, – ответил я.

Когда я впервые встретил Дипака, ему исполнилось тридцать семь. У него было моложавое лицо и плечи подростка, что контрастировало с мешками под глазами и пробивающейся сединой. Увидев нашу компанию в кафе, вы бы наверняка приняли за главного врача-резидента импозантного Би-Си Ганди, а не неприметного Дипака. Но когда я вспоминаю свою стажировку, то понимаю, скольким обязан этому невысокому смуглокожему скромному человеку. В операционной Дипак был терпелив, энергичен, изобретателен, скрупулезен и решителен – как и подобает настоящему мастеру.

«Не возись с иглодержателем»; «Самодисциплина в отношении рук, Мэрион. Не мельтеши. Каждому движению – свое время».

Когда я учился держать руки так, чтобы с равным усилием тянуть за оба конца узла, возникла новая проблема:

– Не расставляй локти, а то улетишь.

Работая с ним, я больше узлов развязал, чем завязал. Приходилось выдергивать целые швы и начинать сызнова, чтобы он остался доволен. Я стал по-новому подходить к освещенности и выделению нужных участков.

– Работу в потемках оставим кротам. Мы – хирурги. Его рекомендации были порой парадоксальны:

– Когда ты за рулем, смотри, куда едешь, а когда делаешь разрез, смотри, где только что был.

Дипак был с юга Индии, из Майсора. В ту ночь в раздевалке он поведал мне о том, о чем, наверное, не рассказывал никому в больнице. Когда он закончил медицинский институт, родители быстренько организовали ему женитьбу на рожденной в Британии индийской девушке, проживающей в Бирмингеме. Сама невеста не торопилась замуж, да папа с мамой настояли, им не нравилась окружавшая дочку толпа. Она прилетела вместе с родителями за несколько дней до свадьбы, а на следующий день улетела обратно, поскольку ее ждали занятия в колледже. Чтобы получить визу и присоединиться домой к жене, Дипаку потребовалось шесть месяцев. Тут оказалось, что стоит ему открыть рот, как она приходит в неописуемое смущение, будь то на публике или в узком кругу. Он провел с женой несколько недель и отправился интерном в Шотландию. Через год его повысили до ординатора, потом до старшего ординатора. Он сдал сложный экзамен на члена Королевского колледжа хирургов и получил право на волшебную аббревиатуру F. R. C. S. после своей фамилии.