Я начал вспоминать, где я видел ту женщину, сидевшую в такси, а она рассмеялась рядом со мной и опять спросила:

— Я не опоздала?

Когда же завертится это колесо?

Качели были пустыми. Они почему-то в половине шестого не пользуются успехом, хотя и качаются пустые. А одни качели застыли в высоко поднятом положении, с одним-единственным пассажиром, тем самым, которого я видел все в том же идиотском такси…

Я решил, что не плохо было бы покачаться на качелях вместе с ней и отвлечься хоть на минуту от мысли о необходимости спешить на свидание, но она крикнула мне, что она уже там, и тогда мы пошли по парку, нарочно избегая встречных прохожих, которые все шли спиной вперед. Я сообразил, что они спешат в кино, которое должно вот-вот начаться в Зеленом театре.

Несколько лодок на реке плавали только боком, то приближаясь, то удаляясь друг от друга. Это было похоже на странный танец. Исполнять его, по-видимому, было не трудно, потому что течение реки прекратилось, и лодки всегда могли остановиться в любом месте или приближаться и удаляться друг от друга боком, иногда ударяясь бортами. Для этого не нужно было быть искусным гребцом, а стоило только поднять одно весло, а левым грести, как воя тот гражданин с бородой, или опустить оба весла в воду, как та девушка в синем купальнике, или просто лежать на дне лодки и ровным счетом ничего не делать…

Нет, это действительно было приятное зрелище — движения лодок одна к другой, боком, как в старинном танце.

А когда она поднялась со дна лодки, я решил, что стоит прекратить это и идти дальше. Поэтому я еще крепче стиснул ее руку, чтобы она, чего доброго, не схватилась за весла, и тогда мы оказались не в парке, а на другой его стороне, на лугу.

Я знал, что сейчас все еще половина шестого, торопиться некуда. Она несколько раз пробежала мимо меня взад и вперед, хотя я все еще держал ее за руку, а когда мне показалось, что она отбежала слишком далеко, я пошел обратно в парк и буквально вытащил ее из этой дурацкой лодки.

Нельзя же без конца лежать на дне, тем более что оно сырое и легко можно простудиться.

Я заметил, что ветра не было.

Луг был ненастоящим, потому что его давным-давно осушили, и теперь здесь вырыли котлован, чтобы построить детский санаторий. Это очень красивое здание, светлое и легкое, с широкими окнами, выходящими прямо на пляж. Дети очень любят свой санаторий, для которого вырыли котлован на осушенном лугу, поросшем сочной травой.

А за лугом, за камышовыми зарослями, начиналось озеро, куда впадала река.

Конечно, для того чтобы добраться до озера, не нужно было хлюпать по воде среди камышей, но так как ноги почти не касались земли, то я пошел вперед, чтобы прокладывать дорогу. Она бежала впереди меня по тропинке, которая образовалась после того, как прошел я, и иногда возвращалась назад, не поворачиваясь, чтобы я имел возможность все еще держать ее крепко за руку. Один раз она оказалась в самом начале камышовых зарослей, когда мы уже их прошли насквозь.

Если бы не это неподвижное колесо обозрения и не этот непрерывно обновляющийся поток детей, мы бы давно обошли камыши, двигаясь слева от детского санатория или прямо по лугу, по тропинке, которую я прокладывал. Наверное, колесо так и не завертится, потому что лодки на реке все время плавают только боком и течения совсем не было.

Я подумал, что ей действительно не следовало лежать на дне сырой лодки, тем более что санаторий можно обойти не только слева, но и справа. Там берег песчаный и плотный, а камыши и заболоченная земля попадаются только там, где я прошел.

Если река стала такой же неподвижной, как и озеро, куда она впадает; подумал я, то тогда ей нечего было тратить деньги на такси, чтобы вовремя попасть на мост. Она доехала до площади, а пришла ко мне с противоположной стороны и, значит, ничего не выиграла. Ведь часы все равно, как и теперь, показывают полшестого.

Но у нее, вероятно, было свободное время и для качелей и для лодки, и вообще, может быть, она в половине шестого выходная.

Горгадзе мог бы меня предупредить, что когда начнет работать стробоскоп времени, то не нужно ломиться в занятое такси, а после держать ее крепко за руку, когда машина уже тронулась и все началось сначала.

Сейчас, когда мы уже в третий или четвертый раз пробираемся сквозь камыши — она бежит впереди, а я, крепко держа ее за руку, прокладываю всем корпусом дорогу, — я начал подозревать, что вся эта прогулка к неподвижному озеру ровным счетом ничего не стоит по сравнению с колесом обозрения. Нам приходится к нему возвращаться снова и снова, чтобы после удивляться качелям и лодкам на реке.

А озеро как озеро. Оно всегда такое. В него впадает река, а само оно никуда не течет.

На нем нет волн, над ним не веет ветер, и вообще здесь очень пустынно и грустно, как в том самом детском санатории, где мы побывали и где никого еще нет…

Песок на берегу был еще теплым, и она вытянулась на нем и положила голову мне на колени. Но это мне только показалось, потому что в действительности она по-прежнему пятилась назад, а после я оказался впереди нее и помчался что есть мочи к мосту, чтобы не опоздать на свидание.

А она продолжала лежать на песке и смотреть на неподвижное мутное озеро, где все застыло, и в глубинах которого может случиться что угодно. Точь-в-точь как в этом мире без времени. Это озеро очень мутное и очень неподвижное. Оно фактически никуда не вытекает, хотя некоторые ученые утверждают, что на самом дне есть расселина, которая соединяет его с подземным океаном, неподвижным и черным, как пустая вселенная.

Может быть, это и так, иначе трудно объяснить, куда девается речная вода, которая тоже не течет, пока она лежит на дне сырой лодки.

И все же на свидание нужно не опоздать. Озеро здесь пи при чем. Это хорошо понимает не только она, но и я, и после того, как мои товарищи пожали мне руку и Горгадзе кивнул головой, я стоял на середине моста и напряженно смотрел на ту сторону, где часы показывали половину шестого.

Она подошла ко мне торопливой походкой.

— Я не опоздала? — спросила она, немного задыхаясь.

— Нет.

В это мгновение я услышал щелчок в моей сумке.

Теперь все было так, как и должно быть.

Я привлек ее к себе и поцеловал в губы.

— Счастливая парочка! — крикнул промчавшийся мимо таксист.

B.Григорьев

АКСИОМЫ ВОЛШЕБНОЙ ПАЛОЧКИ

Да что там ни говорите, а поездка по железной дороге имеет свою прелесть. Лайнер рационален. Он пускает в свое алюминиевое брюхо пассажира, чтобы как можно скорее избавиться от него. “900 километров в час”, — бесстрастно объявляет лощеная, отлакированная стюардесса. В руках сияет художественный поднос, в фужерах пузырится ледяной кипяток — нарзан. От вибрации нарзанный разлив подернут мелкой рябью, а хрустальные глубины чуть не звенят. Но ваши мысли еще далеки от нарзана, от Баку или Ашхабада, куда держит путь стальная птица. Они еще дома, мысли часовой продолжительности. Вдруг толчок, просьба покинуть помещение — ставьте хронометры на ашхабадский лад. Приехали!

В транзитных поездах не поят модной шипучкой. Исконный чай, минералов в нем нет. В виде накипи остались минералы на днищах титанов. Кителек разверзнут, козырек набекрень, под мышкой веник — несет звонкие стаканы бывалый проводник. Нос картошкой, брови давно уж моль съела — да, свой парень, одной с нами гордости.

В купе фиолетовый полумрак. Чаи уже выпиты, мирно беседуют пассажиры. Уж тут услышишь! Вот, например, как повезло мне в этом отношении однажды.

Пассажир на верхней правой полке оказался энтузиастом Тунгусской катастрофы. Он живал в самом эпицентре взрыва, исходил его вдоль и поперек и вернулся оттуда убежденным сторонником марсианской гипотезы. Из нагрудного кармана, оттуда, где другие держат портреты жен, он доставал фото вздыбленных тунгусских коряг, удручающие пейзажи непроходимых болот, крупные планы печальных пеньков.