(Позвольте, какой срок? Я, кажется, не назначал срока. Значит, советовались с Давидом. Неприятно. Почему? Логика. Нужно планировать.) Кофе вкусный. Туман в голове совсем рассеялся.

— Кто это кофе такой варил?

— Н-ну! Вы не знали? У нас же есть теперь мощная кофеварка. Коля сделал в мастерской. Все к кофе пристрастились. Из других отделов ходят, заваривают.

— А что говорят о нашем анабиозе в институте?

— Об анабиозе ничего. Мы же делаем установку для оживления, для искусственного управления жизненными функциями.

— Вот еще и поэтому нельзя проводить длительных опытов.

Когда они все вместе, говорит всегда Вадим. Юра вообще молчаливый, редко его удается раззадорить.

— А вы часто ссоритесь?

— Каждый день.

— Почему? Юра, пророни словечко.

— Вы же сами знаете, что с нам невозможно. Все оценки очень субъективны, действия непоследовательны. Тип с повышенными эмоциями. (Как книжно он выражается!) Но быстро миримся.

— Это я мирюсь. Он бы неделю дулся.

Приятно видеть их. Но им нужно идти. Опыт. Сейчас бы получилась хорошая беседа. Всегда так: когда хочется поболтать, нет времени. Время есть — нет настроения.

— Вам, наверное, пора идти?

— Что вы нас гоните? Мы всего десять минут сидим. Да, Юрка?

— Не беспокойтесь, Иван Николаевич. На новый режим будем переходить через пятнадцать минут. А до тех пор там справятся без нас.

— Надеетесь, значит?

Вадим:

— Не очень чтобы очень, но в некоторых пределах. Знаете, какой народ теперь?

— Будто ты знаешь, какой был раньше?

— В книжках же пишут. Я книжки читаю. Короленко, например, “История моего современника”. Чернышевский. Народовольцы. Идейные молодые люди были. А у нас? Чуть опыт затянулся — “Отгул давай!”, или: “Зарплата мала, уйду на завод”. Это больше Юркины кадры — на завод. Моим податься некуда: физиологу везде восемьдесят рублей.

— Брось, Вадим. Работают, не уходят. Тоже с тобой им не мед. Сегодня одно делают, завтра, глядишь, новое придумал — сиди до ночи, переделывай. Потом вообще не появляешься, они без дела слоняются… Нет, не мед.

— Ты мне критику тут не разводи. Все равно не тот народ.

— “Вот были люди в наше время…” Увлеченные. Они оба увлеченные, по по-разному.

А молодежь, наверное, всегда была одинакова. Возрастные особенности психики накладывают отпечаток на убеждения.

Молодость решительна. Зрелость осторожна. Нет, не все так просто. Произошли изменения в идеях, в культуре, в воспитании, и молодежь на это реагирует больше, чем взрослые.

Спросить:

— Скажи, Вадим, что тебя движет в жизни?

Вадим:

— Да ничего. Просто живу. Получаю удовольствие от работы. Мне нравится раскрывать, как вы выражаетесь, программы деятельности клеток, органов, организма.

— А для чего?

— Ну просто нравится. Конечно, приятно, если врачи используют наши идеи и будут вылечивать больных. Но главное — это сам процесс искания.

Юра: — А ты, Вадим, неразборчив.

— Ну и что? Верно, всеобщими теориями не задаюсь, как ты. Но правила в жизни у меня твердые: работай честно, на всю железку. И на ноги себе наступать не давай. В том числе и таким типам, как наш директор.

— Надеешься выстоять?

— Надеюсь. Знаю, знаю, что вы скажете: “Остынешь, сломают”. Не сломают и не остыну. Вот!

(А я выстоял? Нет. Всегда был робок, чтобы не сказать больше. Но в общем-то и не сдался. Вот еще анабиоз выдам “под занавес”. Глупо бахвалиться…)

— Чем же ты объяснишь наших стиляг или этих иностранных битников, о которых в газетах читаем? Да я и сам их видел, это факт.

— Пороли их в детстве мало — вот и все объяснение. Бездельниками выросли.

— А ты, Юра, что скажешь?

— На сей раз я с ним согласен. Пороть, может быть, не обязательно, но с детства приучать к работе, чтобы были прочные рефлексы. Конечно, желательно привить интересы, но для этого нужно, чтобы они у родителей были.

(У его мамы есть. И у моей были. Немножко смешно слышать эти рассуждения от молодого человека, не знающего другой семьи, кроме мамы. А ты сам? Что ты понимаешь в вопросах воспитания? Имеешь сведения от Любы.)

— Иван Николаевич, вы знаете хотя бы одного из этих так называемых стиляг?

— Нет, не приходилось. А ты?

— Ну, я все знаю. (Вот нахал!) Знаю и ребят таких и девушек. Они все неумные. Если поговорить недолго, подумаешь: культурный парень. А потом оказывается, обман! Нахватались из кино, из телепередач. Немножко из журналов — из кратких сообщений. Все лодыри. И развратники. Их разговорчики о политике, науке, идеалах, о своем протестантстве — сплошной блеф. Уверен, что я за границей эти битники такие, как наши, бездельники… Во какую я речь произнес! А что? Нас, молодых, эти вопросы интересуют.

— Конечно, вам их придется решать. Надеюсь, что вы не упрощаете и допускаете всякие переходные степени?

— А как же! Уголовники, стиляги (они же тунеядцы), потом прослойка благонамеренной молодежи и, наконец, мы, работники. Есть всякие переходные ступеньки. Колеблющиеся и примкнувшие.

— Настоящими вы считаете только себя?

— Конечно! Только мы, молодые люди науки, можем построить будущее. Мы не обременены предрассудками. Только логика… Юрка, а ловко тебя шеф сегодня подкусил на этом, как его, Гумилеве? А? Как же это ты, такой интеллектуал — и не знал? Я еще над Танькой посмеюсь…

Юра краснеет. Удивительная у него способность краснеть.

Кожа очень белая. Смотрит на часы.

— Знаешь, нам пора. Сейчас будем на другой режим переходить. Мы пошли, Иван Николаевич. Вы можете не спешить, мы позовем, если что.

— Ну идите. Жаль, что некогда. Мы еще поговорим на эти темы. Как-нибудь приходите ко мне домой вечерком. Ладно?

— Конечно. С удовольствием. А Лиду можно взять?

— Разумеется. И Таню.

Ушли.

Лида — это его жена. Приобщает к науке. Татьяна — это, значит, барышня Юры. Нос длинноват, и уж очень тощая.

Внешние данные тоже важны в жизни. И не только у женщины. Сам испытал. Теперь все в прошлом. Но Юра, возможно, еще не понимает этого. Хотя едва ли. Все-таки он вполне земной, современный. Правильно рассчитывает всякие организационные ходы — что сказать директору, о чем умолчать.

Вадим этого не понимает. Но у Юры ум, а не хитрость. Не люблю хитрости.

Интересно поговорили. Программы у мальчиков нет, но будет. Юра, во всяком случае, очень много думает о всяких вопросах. Нужно бы ему философией и психологией заняться, а не физиологией. Медицина не составляет будущего человечества. Впрочем, может быть, он уже и думает об этом.

За полгода он сильно изменился, повзрослел.

Интересно бы обсудить проблемы воспитания с Любой.

А зачем тебе они? Думаешь по инерции, будто еще собираешься десятки лет жить.

Живот заболел. Каждый день теперь. Говорят, спайки кишечника с селезенкой. Называется “периспленит”. Кроме того, инфильтраты в кишечной стенке.

Тарелку забыли. Хороший кофе и булка с маслом. Чей-то домашний завтрак. Вадим? Жена завернула. Юра, наверное, завтраков не берет. Хотя есть мама, все еще считает мальчиком… Краснеет, как мальчик. Не думаю, что Вадим такой отчаянный, как представляется. Сказал: “Я все знаю”. Ничего ты не знаешь, кроме своей науки! Живет он плохо — в большой семье. Мать сварливая. Потом может у меня жить. Временно, доверенность напишу. Я же не буду считаться мертвым. Квартиру забрать не могут.

Слушай, а ведь ты можешь ловко обыграть должность заведующего лабораторией для Юры. Напиши официальную бумагу директору, копию — в президиум академии, еще копию — в обком.

Так, мол, и так. “Прошу оставить исполняющим обязанности заведующего лабораторией Юрия Николаевича Ситника, так как он единственный, кто может обеспечить эксплуатацию и совершенствование установки, поддерживающей состояние анабиоза”… моей персоны, же можно употребить “настоятельно прошу”. Указать, что он автор проекта и главный исполнитель. И не исполняющим обязанности, а прямо заведующим.